Молли улыбнулась трубке.
— Джерри, я же не собираюсь сбегать с бродячим цирком.
— Только потому, что вам это еще не приходило в голову. Не забывайте, ваши деньги — всегда привлекательная добыча.
— Джерри? — спросила Молли. Улыбка сбежала с ее лица. — Я разве не привлекательная?
— Это само собой, юная леди. Вы очень обаятельная молодая женщина. — Молли нахмурилась: в его голосе звучала почти нежность.
— Спасибо, Джерри. Очень приятно. Неожиданно, но тем более приятно.
— Э… да. Простите, меня ждут… гости. Не пропадайте.
Молли кивнула и только потом сообразила, что ничего не сказала вслух.
— Джерри…
— Да, Маргарет, — ответил он, вновь став неприступным дельцом.
— Ты… Джерри, я тебе нравлюсь?
— Простите?
— Я тебе нравлюсь, Джерри? — снова спросила она уже громче. — Я для тебя просто работа или друг?
Джерри молчал так долго, что Молли даже решила, будто он повесил трубку. Но это на него не похоже. Он всегда любил, когда последнее слово оставалось за ним.
— Маргарет, вы всегда были для меня бесконечным источником тревог, непредсказуемой, всегда прекрасной, часто грустной, сложной для понимания дочерью двух в крайней степени эгоистичных людей, которых я знал и на которых вы не похожи благодаря собственному неподражаемому стилю. Я горжусь вами, Маргарет, по-настоящему горжусь. А теперь доброй ночи, вы и так меня надолго задержали.
— Спокойной ночи, Джерри, — сказала Молли, но управляющий уже повесил трубку. — Спасибо.
Она оставила сотовый заряжаться, переоделась в черный облегающий шелковый пеньюар, забралась в постель и нажала «пуск» на пульте телевизора.
Она хотела посмотреть новости, но, переключая каналы, наткнулась на передачу, в которой учили, как из даровой автомобильной рухляди смастерить настоящий карт.
— Что-то из ничего. Ладно, посмотрим.
Затем показывали серию про бурную жизнь одного приемного отделения. Больше всего Молли поразил энтузиазм врачей и медсестер; когда у трехлетнего малыша, сбитого грузовиком, не оказалось никаких серьезных травм, кроме нескольких порезов и синяков, она даже прослезилась.
Не выключая телевизор, она подошла к окну и попыталась сквозь дождь и темноту разглядеть театр. И там, и в кабинете Доминика горел свет.
Чем они занимались? Искали способ уволить Синару, как сказал Дерек? Джерри упомянул, что Доминик «человек театра», но ведь он к тому же еще и бизнесмен. Вдруг он отнесется к этому как несущий убытки бизнесмен?
— Это не твое дело, — сказала себе Молли. — Ты и так уже достаточно сделала.
Она прошлась по комнате, посмотрела на фотографии, о которых спрашивал ее Доминик, и решила позвонить подруге в Калифорнию — блондинке в зелено-голубой тунике от Ральфа Лорана. В ее гардеробе были только такие вещи. Здесь почти полночь, но с Калифорнией несколько часов разницы.
Нет, не стоит. Сюзи сразу спросит, как у нее дела, а что ей ответить? Лучше она почистит зубы, ляжет в постель и попытается уснуть. Она так устала. Завтра, немного успокоившись, она поговорит с Домиником. Если он все еще с ней разговаривает.
— Ух, какой он был сердитый, — сказала она своему отражению в зеркале над раковиной. Изо рта у нее торчала зубная щетка. — Надеюсь, таблетки ему помогли.
— Я не принимаю таблетки, а тебе надо быть благоразумнее, когда разговариваешь в одиночестве.
— Доминик? — воскликнула она, обернувшись. Зубная щетка по-прежнему была во рту, а душа очутилась в пятках. — Я думала, ты в… подожди, я прополощу рот.
— Такого поворота дел я не ожидал. — Он протянул ей полотенце. — У тебя на подбородке осталась паста. — Он стер белый след и посмотрел ей в глаза. — Без макияжа ты мне тоже нравишься. И пахнешь приятно. Мятная моя. Я думал, ты сбежала.
— Я сказала миссис Джонни…
— Да, я слышал. Но поверил, только когда снова увидел твой «Мерседес». Я думал, что напугал тебя.
Молли покачала головой. Удержалась от того, чтобы не прыгнуть ему на шею.
— Я же обещала пробыть здесь, пока не вернется твой брат.
— Да, а я велел тебе уезжать. Хорошо, что ты меня не послушалась.
Она прошла мимо него в спальню.
— Я звонила Джерри, попросила его выяснить имена лучших специалистов Манхэттена по ушным болезням. Я обещала Дереку. Факс придет завтра утром. К одиннадцати.
— Дерек уже рассказал. Спасибо, Молли.
— После того как я подложила всем такую свинью, это самое малое, что я могу сделать. — Молли взяла пульт и выключила звук. На экране обворожительная юная девушка выходила замуж. Вокруг порхали белоснежные голуби. — А Синара? Как она?
— В истерике. Никого не хочет видеть. Рыдает. Сейчас заснула. Я дал ей одну из моих больничных таблеток.
— Я думала, у нее свои есть, — сказала Молли, по-прежнему держась за столбик кровати.
Доминик пожал плечами.
— Может быть. Кажется, она узнала таблетку. — Он пересек комнату, остановился рядом с ней и погладил ее по щеке. Какие большие у него ладони! — Давай не будем больше говорить о Синаре. Я весь день только ею и занимался.
— А что мы тогда будем делать, Доминик? Я знаю, что вы с Тейлором только про это и говорили. И все эти телефонные звонки. Дерек прав? Ты ее выгонишь?
Он поцеловал ее в уголок губ.
— Об этом завтра.
Молли почувствовала, как у нее подгибаются колени, и закрыла глаза. Часть ее изнывала от желания рассказать о том, что произошло сегодня у Джейни, другая часть хотела подождать немного, пока поутихнут страсти, чтобы все обдумать.
— Тогда… Тогда о чем же нам говорить?
Он покрыл поцелуями ее шею, сверху донизу, и, покусывая мочку, занялся ухом.
— Я вообще не хочу говорить. Я изговорился.
— И я тоже. Изговорилась. Может, заберемся в постель?
— Чертовски заманчивое предложение, — сказал Доминик. Его руки уже отыскали ее грудь. — Тем более завтра мне надо ехать в Нью-Йорк.
Молли накрыла его ладони своими.
— Ты уезжаешь? Зачем?
— Чтобы ругаться с юристами и убеждать инвесторов, а они порой еще хуже, чем юристы.
— Из-за Синары? Все сдвинулось с мертвой точки?
— Не так быстро, как мне бы хотелось, по крайней мере, в этой комнате. — Доминик подхватил ее на руки и понес к постели. — Хватит разговоров. И вопросов, и ответов, и угроз, и обещаний. И задушевных бесед. По крайней мере, нам с тобой. Иди ко мне, Молли. Сегодня ночью ты мне по-настоящему нужна.
Она запустила пальцы в его волосы, а он прижался к ней, такой доверчивый, такой усталый.
— Сегодня я твое лекарство, Доминик? Примите одну Молли, и утром она вам не понадобится?
— Еще как понадобится. Я подозреваю, что к ней сильно привыкают, а я увяз в ней больше, чем наполовину, не выберешься. — Он нахмурился, повернулся на спину и притянул ее к себе. — Как-то у меня некрасиво вышло. Это ведь Тони поэт. Сам говорил, что не хочу больше сегодня разговаривать, и сам же несу какой-то бред.
— Вовсе не бред. Я тебя поняла. По-моему, это замечательно. И ты замечательный. — Она погладила волосы на его груди: пуговицы она уже расстегнула. Скоро она станет настоящим асом в расстегивании пуговиц его рубашки. — Но если мой сладкоголосый повелитель решил умолкнуть, я возражать не стану.
— Заткнись, парень, и поцелуй меня!
— Уже хорошо, — сказала Молли, когда он перевернул ее на спину. Она почувствовала на бедрах его руку, твердую и настойчивую, которая пробралась под ее тонкий халатик. — А так еще лучше… — прошептала она, закрывая глаза.
Когда Молли проснулась, телевизор был включен, в ванной горел свет, шторы были раздвинуты и между ними виднелось низкое, в тучах, серое небо. На подушке рядом была приколота записка: «Вернусь через три-четыре дня. Никуда не убегай! Пожалуйста! »
Улыбаясь, Молли отправилась в душ. Ее тело еще не успокоилось после изобретательных ласк Доминика. Одевшись, она спустилась вниз к завтраку. В столовой ее встретили две унылые физиономии. Три, если считать миссис Джонни.
— Опять дождь, — сказал Бутч, подтверждая свое умение замечать очевидное.
— И так до выходных, — подхватила Лиззи. — В новостях сказали. А дядя Ник и дядя Тейлор уехали. Забыли про мое прослушивание.
Миссис Джонни поставила на стол тарелку с беконом и, мигнув, посмотрела на Молли.
— Веселье закончилось?
Молли широко ей улыбнулась.
— Мы здесь единственные оставшиеся в живых или в доме для гостей тоже кто-то есть?
— Она, — сказала Лиззи, выразительно вытаращив глаза.
— Существо по имени Бетани?
— Кто же еще, — проворчала Лиззи, взяла с тарелки кусок бекона и откусила почти половину. — Мама Билли сказала, им театр нужен каждый день. Как будто он ей принадлежит.
Молли взяла стакан апельсинового сока, протянутый миссис Джонни.
— Мы можем репетировать по утрам. И по вечерам тоже, если хочешь.
Бутч посмотрел на нее щенячьим взглядом.
— Можно я буду с вами репетировать? Все равно делать нечего.
Лиззи открыла рот, чтобы выпалить «нет», но Молли сделала ей знак молчать.
— А что ты хочешь, Бутч? Петь? Танцевать? — Она еще раз покачала головой, потому что Лиззи готова была взорваться от возмущения.
— Я могу включать музыку, — с надеждой предложил Бутч. — И выключать тоже.
— Верно. Лиззи, что думаешь? Кажется, это нам подходит, — просияла Молли. Как, должно быть, тяжело жилось много веков назад царю Соломону. Изо дня в день решать все эти проблемы…
— Вообще-то я подумала: вот было бы здорово, если бы кто-то подавал нам наши трости. Представь, Молли: шляпы мы наденем сразу, но подбирать трости со сцены, потому что — ап! — кто-то нам их бросит. Бутч, сможешь?
— Да! Да! Да! Да!
Молли улыбнулась. Ссоры не случилось, все остались друзьями.
— Хорошо. Теперь доедайте завтрак, помогите миссис Джонни убрать со стола, и пойдем в театр.
Возвращаясь в дом к обеду, Молли немного жалела о прибавлении в их труппе. Она прихрамывала: на лодыжке у нее красовался синяк. После тысячи и одного раза Бутч почти научился бросать трость. Если сегодня они поедут в магазин, надо будет купить себе щитки для ног, как у хоккеистов.