аброй?
Я взглянула на рыжеволосую девушку в кресле. Чашка чая замерла на полпути к ее губам. Однако улыбка не исчезла. Она маячила на ее лице, столь же естественная и острозубая, как и секунду назад.
Grand-mère невозмутимо глядела на Риса.
– Прекрати это немедленно, – велела она ему.
Рис застыл на полушаге, уронив руки по бокам. Он огляделся с диким видом, пока не нашел меня.
– Элеанор, – сказал он. – Сделай это еще раз. Отпусти меня.
– Что? – не поняла я.
Grand-mère даже не шелохнулась.
– Иди к себе в комнату и оставайся там, – сказала она Рису. Тот повернулся и зашагал прочь.
– Элеанор! – крикнул он. – Элеанор, помоги! Помоги, Элеанор!..
– Замолчи, – вырвалось у меня, и я тут же зажала рот рукой. Но было уже поздно.
– Мне так жаль, – сказала grand-mère девушке, покосившись при этом на меня. – Я не предполагала, что знакомство состоится при столь неприятных обстоятельствах.
Девушка повернулась сначала к ней, потом ко мне.
– Никаких проблем, – сказала она. – Он честен, мне это нравится. Мы могли бы попробовать, и я посмотрю, что к чему.
– Он глупец, – сказала grand-mère. – Элеанор, ты не могла бы подождать меня в моей комнате? Я пока провожу нашу гостью. А потом мне хотелось бы обсудить с тобой кое-что.
Я кивнула. Поднявшись наверх, я села на кровать и стала думать, что ответить grand-mère, которая неизбежно станет задавать мне вопросы.
Я заметила, как странно Рис вышел из зала. Обычно он не ходит так, если уж на то пошло. Он шагает, врывается, хлопает дверями, носится по коридорам. Но в этот раз он шел спокойной походкой, почти механической.
Несколько минут спустя grand-mère зашла в комнату и бессильно опустилась на кровать. Она выглядела измученной.
– Ты в порядке? – спросила я.
– Как же тяжело стараться сделать так, чтобы все шло гладко, – сказала она. – Особенно когда дело касается твоего кузена. Он сложный человек. А Лума вообще меня не слушается. Мне действительно необходима твоя помощь, Элеанор. Мне нужно, чтобы ты брала на себя больше ответственности. Я уже не так молода, как раньше.
– Знаю, – сказала я. – Мне так жаль.
– Это не твоя вина. Я просто поверить не могу, что он так обошелся с бедной девочкой.
– А кто она? – спросила я.
Grand-mère сделала паузу и странно на меня посмотрела.
– Это не имеет значения, – сказала она. – После его выходки она никогда больше не вернется в этот дом.
Мне хотелось порасспрашивать grand-mère еще, но она выглядела совершенно подавленной.
– Grand-mère, – сказала я, – забудь о Рисе. Он слишком упрям. Может, начнем с того, что найдем кого-нибудь для Лумы?
– Чтобы ты могла заполучить своего Артура, конечно, понимаю. – Она вздохнула и помассировала виски. – У меня разболелась голова, дитя мое. Пойду заварю себе чаю.
– Хочешь, я тебе принесу? – предложила я.
– Нет, – сказала она. – Но знаешь, чем ты можешь мне помочь? Не позволяй больше Рису выходить из комнаты. Знаю, ты не помышляла ни о чем плохом, но это ради его же блага.
Она похлопала меня по руке, плавно встала, вышла за дверь и стала спускаться по лестнице.
Какой странный, безумный выдался день. Вот бы обсудить это все с grand-mère. Может, мне стоит попробовать разложить карты? Вдруг я смогу что-то понять.
Возле двери своей комнаты я помедлила. Она была приоткрыта, хотя я была уверена, что плотно ее закрыла. Я проскользнула внутрь, и мне стало настолько не по себе, что я тут же заглянула под кровать. Все было как-то не так: платяной шкаф открыт, постель заправлена наспех, но без подоткнутых «по-больничному» углов, как меня научили в школе святой Бригит. Кто-то сюда заходил. Кто-то копался в моих вещах, пока меня не было.
Еще не успев проверить, я уже знала, что бабушкина записная книга пропала. Как и колода таро.
Поначалу я была спокойна. Наверное, я просто плохо искала. Я осмотрела пол: вдруг она куда-то упала случайно. Проверила под матрасом, под подушками, за сломанным кукольным домиком и в каждом углу, который мог прийти мне на ум. Пусто. Мерзкая хватка паники сжала мое горло.
Это могла сделать Маргарет. Я закрыла глаза и прислушалась, как меня учила grand-mère. Маргарет была внизу в прачечной, стирала белье. Зачем она потрошила стервятника, если не в попытке отыскать карты? И я ей никогда не нравилась. Она считала меня предательницей.
Я зашагала было к залу, но остановилась у спальни Лумы. Ее дверь распахнулась, оттуда высунулась рука, схватила меня за запястье и втянула внутрь.
– Что ты делаешь? – спросила я.
– Нам надо поговорить.
Я огляделась. И только теперь заметила дедушку Миклоша. Он лежал под кроватью, завернувшись в Лумино стеганое одеяло. В его волосах торчал листик.
– Закрой дверь, – приказала мне Лума. – И веди себя тихо. Дедушка хочет тебе кое-что втолковать.
– Что? Все еще думает, будто grand-mère приехала, чтобы его убить?
Лума сердито посмотрела на меня.
– Так ты знала?
– Я ей уже говорил, – подал голос дедушка Миклош. – Из-за этой женщины я и бежал в Америку.
– Он просто запутался! – сказала я. – Перепутал grand-mère с кем-то еще. Много лет назад с ним что-то произошло. И в день похорон бабушки Персефоны это повторилось: ему казалось, что звонят не городские колокола, а церковные колокола у него на родине.
Я посмотрела на Луму, как бы говоря: вот видишь? Но она закатила глаза и повернулась к дедушке.
– Что она такое? – спросила Лума. – Она же не волк, как мы? Пахнет совсем не так.
Дедушка помотал головой.
– Дедушка, – продолжала Лума, – почему ты не расскажешь нам, что случилось?
Дедушка Миклош явно не хотел ничего рассказывать.
– Ваша бабушка не любила эту историю, – сказал он. – Говорила, все осталось в прошлом. И просила не рассказывать детям.
Я почти не сомневалась, что Лума считает, будто я от нее что-то скрываю. Хотя на самом деле это было не так – не вполне так. Мне нужно было все исправить. Выяснить, что имеет в виду дедушка. Не то чтобы я подозревала grand-mère. Но…
– Перед смертью бабушка сказала, что я должна обо всем позаботиться, – начала я. – Помнишь, я тебе уже об этом говорила?
Миклош кивнул.
– Тогда расскажи мне, что ты видел, – попросила я.
– А ты мне поверишь? – спросил он. – Обещаешь?
Лума сверлила меня взглядом, пока я не сказала:
– Хорошо, обещаю.
Миклош вздохнул.
– В молодости я жил в тихой деревне, – начал он. – Мы боялись существа, которое обитало в замке, вот только у нас не было слов, чтобы описать его. Все, что у нас было, – это колокола, которые говорили нам, когда нужно убегать от ворон.
И он поведал нам о том дне, когда он бежал. Бежал и опоздал. Я сидела будто парализованная, в ужасе ожидая, что он превратится в волка и нападет на меня, потому что просто боится. Но Лума поглаживала его по руке, придерживала за плечо и не сводила с него глаз, пока дедушка рассказывал, как вороны схватили его и потащили прочь. Они вцепились ему в одежду и в волосы и распределили его вес между собой так, чтобы можно было нести его по воздуху, а он все время боялся, что его в любую минуту отпустят и он разобьется насмерть.
– Они уносили меня далеко, несли над полями, – продолжал он. – Несли над лесом таким густым, что за ним не видно было земли. Посреди этого леса стоял разрушенный замок. Вороны пронесли меня сквозь дыру в крыше и бросили там. А потом все птицы улетели, только хвостом вперед.
– Хвостом вперед? – переспросила я.
– Да, именно так, – повторил он. – В рот старухе.
Он замолчал и многозначительно посмотрел на меня, словно я должна была догадаться, что он имеет в виду.
– Не понимаю, какое отношение это все имеет к grand-mère, – сказала я.
– Это была она, – сказал дедушка. – Она приказала мне стоять неподвижно, и я не мог пошевелиться. А потом она открыла рот так широко, что я увидел: это вовсе и не рот, а глубокая дыра. – Он закрыл глаза. Я только теперь заметила, как тяжело он дышит, как тяжело ему описывать неописуемое. – Она пыталась проглотить меня. И вот тогда-то я вывернулся наизнанку. В первый раз превратился в волка. Я-то двигаться не мог, а волк – мог. Я разорвал ее напополам, и она упала. А потом… – он помедлил. – Потом я сбежал. – Он словно удивился, как легко подошел к концу рассказа. – И за всю жизнь не рассказывал об этом никому, кроме вашей бабушки.
Я попыталась представить это: рот в виде глубокого отверстия. Челюсть кольнуло болью.
– Это она превратила тебя в волка? – спросила я.
Он помотал головой.
– Волка я отыскал в себе сам, – сказал он. – Заглянул глубоко внутрь себя и нашел выход.
Я долго сидела молча. Вспоминала каждого человека, встреченного мной за всю мою жизнь, и гадала, у скольких из них внутри скрывается волк, который просто пока еще не нашел пути наружу. Или, что еще ужаснее: сколько людей в моменты опасности смотрят вовнутрь в поисках хоть чего-то, что может их спасти – и не находят ничего?
– Но дедушка, – сказала я, когда мне удалось вытряхнуть эту мысль из головы, – как же grand-mère может быть той самой женщиной? Ведь столько лет прошло. Ты же убил ее!
– Нет, – возразил он. – Я только разорвал ее напополам.
– Но ведь она была старухой, – не унималась я. – А ты был ребенком. А сколько сейчас лет grand-mère?
Они с Лумой переглянулись. Они что, считают меня идиоткой?
– Дедушка, – продолжала я спокойным голосом. – Ты помнишь ту ночь, когда в городе звенели колокола? – Он кивнул. – Помнишь, как это напугало тебя? Как ты решил, будто это церковные колокола из твоей деревни? – Он снова кивнул, но уже менее уверенно.
– На что ты намекаешь? – спросила Лума.
– Я думаю, ты и сейчас ошибаешься, – сказала я. – Ты очень расстроен из-за смерти бабушки Персефоны, и это пробуждает старые воспоминания. Тебе показалось, что бьют те же колокола, что и в твоей старой деревне. А когда к нам в гости приехала пожилая женщина, ты решил, что это та же старуха, которую ты видел в молодости. – У меня появилось ощущение, будто я разгадала загадку; даже голова чуть не закружилась. – Понимаешь? Ты просто запутался.