«Мнения, кстати, он не спрашивал, мы просто ели. И честно говоря… мороженое как мороженое. Ну да, прикольное, но морковное печенье ничуть не хуже, а стоит гораздо дешевле».
Потом тип поблагодарил, заплатил в два раза больше положенного («Я пыталась не взять, но он сказал: “Пусть такая приятная девушка не оскорбляет меня отказом”»), проводил до холла – и все.
Саше на таких людей не везло; но, помнится, кто-то из ребят на курсах повышения квалификации рассказывал, как ездил делать массаж в такой же элитный ЖК. У заказчика была кушетка, лампа с аромамаслом, свечи, музыка – в общем, все что нужно. Он не просил раздеться, не намекал на продолжение; просто хотел массаж на дому, а не в салоне.
Вот уж точно – у богатых свои причуды.
На пороге, обернувшись, Варя улыбается:
– Знаешь, забавно: я на днях задумалась, бывают ли хтони с рыбьей формой, и тут меня отправили на заказ к тебе.
– Этот мир полон случайных неслучайностей, – пожимает плечами Саша. И, не удержавшись, фыркает: – Захочешь на массаж – приходи ко мне, сделаю скидку как постоянному клиенту.
Варя серьезно кивает. То ли шутит, то ли правда однажды придет.
В любом случае спасибо ей, что приехала: приятно посидели, будто сам на массаж сходил; но полегчало не от размятых мышц, а от рассказанных историй – которыми ни с кем, кроме понимающей хтони, не поделишься.
Не зря сделал заказ.
Отпусти; но забывать необязательно
– Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто», слушаю.
– Здравствуйте. Говорят, вы умеете общаться с домовыми…
– А у вас живет домовой?
– Хуже – призрак. В церковь идти не хочется: я неверующая; но сделать что-то самой…
– Поняли вас, постараемся разобраться. Приехать лучше в ближайшее время?
– Да, давайте поскорее, чтобы я не передумала.
– У нас тут новый заказ… – интригующе начинает Гор.
Вик, оторвавшись от ноутбука, приподнимает брови. Что от него хотят? Проконтролировать процесс или?..
– Заказчица говорит, что у нее завелся призрак, но я чую: дело в непрожитой чужой смерти. Хочешь?..
– Да! – подскакивает Вик. – Я хочу на этот заказ. Пожа-алуйста.
И смотрит умоляюще, даже глазами хлопает – понимая, что в его исполнении это выглядит ужасно смешно. Для того и старается: пускай Гор посмеется.
Гор и правда смеется; и кивает, сдаваясь:
– Собирайся.
Впрочем, кто сказал, что он в принципе собирался спорить – а не пришел ровно для того, чтобы отправить на заказ?
Наконец-то.
Дом заказчицы оказывается недалеко от любимого моста, под которым так хорошо курить, слушая грохот трамваев. «Вот это я удачно прихватил сигареты», – ухмыляется Вик. Хотя, если по-честному, не может вспомнить ни дня, когда бы их не брал.
Квартира на первом этаже, и в приоткрытое окно слышно, как звонит домофон. Отвечают почти сразу – сидели в прихожей и ждали? Впрочем, когда у тебя в квартире призрак, волей-неволей будешь напряженно ждать.
– Хтонь в пальто! – представляется Вик.
Нагло врет: он в джинсах и рубашке. Несмотря на ветер и мрачные облака, для пальто все еще жарко.
Но, как и всегда в начале августа, колесо года поворачивает во тьму, и ближе подкрадывается нездешний, совсем не физический холод. Отличное время, чтобы помочь прожить чужую смерть. А судя по запаху, который чувствуется уже в подъезде, Гор прав: дело именно в ней.
Заказчица встречает у открытой двери. Оглядывает недоверчиво – наверное, думает, где же обещанное пальто; но спрашивает про другое:
– Это вы охотник за привидениями?
– Я, – кивает Вик. – Правда, пылесос дома забыл, придется ловить руками.
И улыбается в ответ на ее неуверенную улыбку.
Лампочка в прихожей подсвечивает то, что прятала полутьма подъезда: мешки под глазами, нездорово острые скулы, седые пряди. Сколько заказчице лет? Это возрастное – или вымотала близкая смерть?
«Ты знаешь ответ», – шепчет внутренний голос. «Знаю», – соглашается Вик. И протягивает руку:
– Я Вик, можно на «ты».
Заказчица, поколебавшись, отвечает на рукопожатие – какие холодные пальцы!
– Я Полина. А вы… ты прямо сейчас будешь его прогонять? Ну, призрака.
– Да я бы с удовольствием, – хмыкает Вик, – но по-хорошему надо послушать, откуда этот призрак взялся. Так что давай на кухню – или где тебе удобнее говорить?
Кажется, Полина робеет от такого напора, и Вик мысленно кусает себя за ухо: совсем разучился с заказчиками работать! Но в следующую секунду она выдыхает словно с облегчением:
– Послушать? Да, конечно. Если хочешь, могу сделать чаю.
– Чай – это здорово, – кивает Вик.
И невольно ежится: смертью несет из каждого угла, будто распахнули окна в потусторонний мир и устроили сквозняк. Если бы пришел в пальто – ни за что бы не снял.
Чай у Полины с цитрусом и пряностями – самое то, чтобы согреться. Вик делает глоток, с удивлением различает горечь апельсиновой кожуры (и когда стал чутким?) и предлагает:
– Рассказывай, в чем дело.
Рассеянно покивав, Полина начинает рассказывать – и холод, бегущий по ее венам вместо живой горячей крови, постепенно отступает.
– У меня полтора года назад умерла бабушка. Я ее так любила – думала, сердце разорвется. Мы с родителями в области жили, но, сколько себя помню, каждые выходные к ней ездили – сюда, в эту квартиру. Я тут каждое пятно на обоях знаю, каждую скрипучую половицу. – Зажмурившись, Полина мечтательно вздыхает: – Иногда меня на все выходные оставляли: отводили на вокзал, сажали в электричку, а бабушка тут встречала; ну и обратно так же. И мы ходили в кондитерскую в соседнем доме – там сейчас парикмахерская, а раньше была кондитерская; в окнах – вентиляторы, большие, с тремя лопастями. Я их всегда разглядывала, забывала под ноги и по сторонам смотреть, поэтому бабушка меня за руку вела. Себе она покупала печенье – без начинки, и я не понимала, зачем вообще такое делать: кому интересно без начинки есть? А мне – трубочку с… – Помолчав, она растерянно улыбается: – Надо же, забыла. Был масляный крем, я его не любила, а был… то ли заварной, то ли белковый… Мне, в общем, брали его. Потом мы возвращались домой, бабушка ставила чайник, и можно было до вечера смотреть мультики.
«А перед сном, – думает Вик, – ты мысленно превращала узоры на ковре в сказочные цветы». И улыбается.
В его детстве тоже была бабушка – вместе с дедушкой, оба по папиной линии: мама переехала из другого города, «сбежала от скучной жизни», и ее родителей Вик видел нечасто. И слоеные трубочки были. И мультики, которые летом разрешали смотреть целыми днями. И конечно, ковер на стене.
Значит, они с Полиной примерно одного возраста? Как ее выжрала смерть.
– Когда я подросла, я сама каталась к бабушке. Кондитерскую закрыли, мы нашли другую; трубочки и печенье там были не такие, но мы привыкли. В конце концов, собирались мы не ради трубочек, а чтобы побыть вместе. Так – каждое воскресенье, за редким исключением. Я закончила школу, поступила в университет, нашла работу… – Полина тяжело вздыхает, и Вик ощущает, как этот вздох опускается им обоим на плечи. – Я видела, что бабушка стареет, что ей все хуже и хуже; но казалось, что эти воскресенья будут вечными. И даже когда я переехала к ней, чтобы присматривать и помогать, мы все равно устраивали чаепития. И вот однажды… они закончились.
«А ты не смогла их отпустить», – ворчит Вик, пока только мысленно. Потому что понимает: отпускать привычное всегда нелегко, а уж когда оно было светлым, нежным и хрупким до дрожащих рук…
– Бабушка давно договорилась с мамой, что квартира перейдет мне: родители не хотели переезжать, им в городе шумно. А я не понимала: как я буду жить здесь без бабушки? Тут же все помнит ее прикосновения, ее шаги, ее голос… Я сначала пробовала сдавать одну из комнат, а на эти деньги снимать жилье на окраине. Но получалось невыгодно, да и на работу далеко ездить; так что я в итоге переехала сюда. Но бабушкину комнату не трогаю, только пыль протираю. И по воскресеньям покупаю печенье и трубочки и чай разливаю в две чашки. Как будто, – Полина опускает плечи, – она еще здесь. Со мной.
«Потрясающе, – вздыхает Вик. – Молодец. Все как по методичке для тех, кто хочет себя угробить».
– И вскоре после твоего переезда появился призрак?
– Да, – кивает Полина. Не удивляется, будто и правда считает Вика специалистом по призракам. – Через месяц-два, что ли. Ну, не как в фильмах: стулья не двигаются, посуда не летает, даже пол не скрипит. Но ощущение такое… потустороннее. Холодное. Я сначала радовалась: значит, бабушка и правда со мной! – а потом стало как-то… Сил нет, голова тяжелая, ничего не хочется. Я полгода выбираюсь только на работу и обратно, ну еще к родителям иногда. И… ты же заметил, да? Мне двадцать пять, а я выгляжу на все сорок.
И к врачу она… Нет, может, как раз ходила; но врач отправил сдать анализы и пожал плечами: «Все хорошо, непонятно, что с вами делать, попейте витамины». Или прописал таблетки, и Полина эти таблетки честно принимала, но они не помогли.
К психотерапевту не отправить: хватит ли ей сил на еще одно решение? А кстати: почему позвонила именно сейчас?
– А почему ты вдруг обратилась в агентство? Терпеть устала? Или случилось что-то переломное?
– Случилось. – Полина вздрагивает, как в ознобе, обхватывает руками кружку и бормочет: – Я вчера… Я пришла с работы, зашла зачем-то в бабушкину комнату и как-то резко поняла, что хочу лечь и умереть, чтобы скорее присоединиться к бабушке. И это была не моя мысль, будто кто-то мне ее в голову засунул. Я никогда не мечтала о смерти, даже подростком – когда все было плохо, меня никто не понимал, «я тот, кого никто не любит, я тот, чей взор надежду губит»[6]… И тут – такое яркое и внезапное желание. Я подумала, что это призрак; до ночи гуглила экзорцистов, целителей и прочих – а потом вспомнила, как слышала от коллеги, что ее знакомая обращалась в ваше агентство, потому что у нее домовой завелся. Ну и вот.