[164]. Марсель Пруст в романе «В поисках утраченного времени» делает орхидеи-катлеи символами тайного языка Шарля Свана и Одетты де Креси: «метафора «свершать катлею», обратившаяся у них в простой глагол, который они употребляли, не думая о его первоначальном значении, когда хотели выразить акт физического обладания, – в котором, впрочем, обладатель не обладает ничем, – удержалась в их языке, закрепившем позабытый ими обычай»[165] (после эпизода в экипаже Одетты, когда лошадь шарахнулась в сторону от какого-то препятствия и Сван попросил разрешения привести в порядок катлеи на корсаже Одетты; орхидеи были у нее тогда и в волосах, и в руках). Г. Дж. Уэллс написал яркий, но чрезмерно натуралистичный триллер «Цветение необыкновенной орхидеи»[166]. Лондонский холостяк по фамилии Уинтер-Уэддерберн покупает на выставке орхидей корневище неизвестного вида и сажает его в своей оранжерее. Затем экономка обнаруживает его без чувств, одурманенного тошнотворными миазмами цветка, а стремительно отраставшие воздушные корешки присосались к его шее. Как отметила экономка, они напомнили ей «растопыренные белые пальцы, торчащие из бурого комка»[167]. Даже в ХХ веке орхидеи играли зловещую и зачастую двусмысленную роль в детективной литературе. В начале «Вечного сна» Раймонда Чандлера Филип Марлоу встречается с генералом Стернвудом в оранжерее его голливудского особняка, где «Воздух был густой и влажный, перенасыщенный необыкновенным запахом цветущих орхидей»[168]. Затем генерал делится своими представлениями о растениях, которые он тем не менее держит при себе: «Они отвратительны. Их ткань похожа на человеческое мясо, в их запахе есть что-то от псевдосладости проститутки».
Могущество метафоры кумулятивно. Химия ассоциаций и аристократического происхождения сделала из орхидей не просто цветы и даже не просто банальный образ, греющийся в отраженном свете семейного девиза орхидных – цветок экзотической романтики и дорогих оранжерей (см. рис. 37 на цветной вклейке). Повесьте на какую-нибудь яснотку с ее симметричными розовыми губоцветными цветками ярлык орхидеи – и она, вероятно, вызовет такое же почтение. Однако образ, репутация, древний род должны с чего-то начинаться, и одна из важнейших составляющих притягательности орхидей – то, что они или их детали так часто напоминают что-то иное, особенно элементы человеческой анатомии: воспаленные языки, обнаженные части тела, ищущие пальцы. Само устройство типичного цветка орхидеи смутно напоминает что-то животное или даже человекоподобное – гомункул с крошечной головкой (колонка), окруженный лепестками, которые сверху зачастую имеют форму капюшона или головного убора, а по бокам похожи на руки. А ниже расположена губа (лабеллум), которая может быть и широкой, вроде юбки, и раздвоенной, вроде пары ног. Гибридные формы, размывающие границы не только между видами, но и между целыми классами живых существ, всегда будоражили воображение человека, пример чему – мифологические химеры, в частности, борамец.
Эти ассоциации так сильны, что заметны даже в недлинном списке европейских орхидей, стоит лишь взглянуть на их народные названия. Садовник Филип Миллер отметил это еще в 1740 году – он писал, что цветы иногда похожи «на нагого человека, а иногда на бабочку, на шершня, на голубя, на обезьяну, на ящерицу, на попугая, на муху и на многое другое»[169]. Орхидеи сравнивают с пчелами и пауками, с жуками и дятлами, с языками и «леди». Есть орхидея зевксина шлемовидная, названная так, по словам Джона Джерарда, ботаника елизаветинской поры, за «маленькие цветочки, напоминающие человечка с шлемом на голове и с отрубленными руками и ногами». А потусторонне-розовая орхидея-призрак появляется в самых темных лесах так же редко и случайно, как полтергейст, а временами цветет и вовсе под землей. Ятрышник пурпурный в Англии называется орхидея-леди, поскольку ее цветы наряжены в великолепные кринолины в розовую крапинку. Орхидея ацерас человеконосный настолько очевидно антопоморфна, что всякие возражения бессмысленны, но с узкими лепестками, нездорово-желтая и увенчана инопланетными зелеными черепами точь-в-точь как у венерианских тройняшек из комиксов про отважного космопилота Дэна Дара. Существует орхидея, похожая на помесь человека с длиннорукой обезьяной (именно о ней писал Миллер), которая изредка встречается на юге Европы, и озорные любители орхидей прозвали ее «орхидея-недостающее звено». А средиземноморскую орхидею Orchis italica – ятрышник итальянский, местный вид орхидеи, очень похожий на голого человечка, в Англии называют “Italian man orchid” («итальянской орхидеей-человечком»), однако британские ботаники в насмешку чуть-чуть искажают название – “Italian-man orchid”, «орхидея-итальянец», – якобы потому, что розовый отросток между «ног» у него совсем коротенький, на что их итальянские коллеги подчеркивают, что, судя по пропорциям, отросток длиной почти с бедро.
Все эти игры с названиями и очертаниями несколько отдают распространенным в Мексике обычаем высматривать лик Мадонны в подгорелых тортильях. Во что веришь, то и видишь. Но в случае с Himantoglossum hircinum все иначе: сходство ее цветов с рептилиями настолько бросается в глаза, что сразу ясно, почему ее прозвали “lizard orchid” – «орхидея-ящер». У этих «ящеров» длинные раздвоенные хвосты, закрученные, как у sanderianum, согнутые оливковые лапки и бледно-зеленые головы. Пахнут они козлиной. Самое готичное, хотя и безупречно-аккуратное, описание этого цветка дал бельгийский поэт-символист Морис Метерлинк в 1907 году:
Он симметрически усажен угрюмыми цветами о трех рогах зеленовато-белого цвета с бледно-фиолетовыми точками. Нижний лепесток, украшенный у своего основания бронзовыми бугорками, с ощетиненными усами и с лиловыми бобонами зловещего вида, удлиняется бесконечно, безумно, неправдоподобно в виде спиральной ленты цвета утопленника, пролежавшего месяц под водой[170].
Орхидея-ящер не имеет никакого отношения к живым рептилиям, и большинство подобных названий можно свести к сравнению, основанному на индивидуальном восприятии и поверхностном сходстве. Лишь нас, людей, Coeloglossum viride – «орхидея-лягушка» – наводит на мысли об амфибии; отдаленное подобие не имеет никаких биологических функций. Однако существует одна группа орхидей, чье подобие другим организмам отнюдь не случайно; в их случае биологическая мимикрия и литературная метафора соперничают друг с другом. Существует около двадцати подлинных видов европейского рода Ophrys (и много других в родственных тропических семействах), цветы которых внешне похожи на пчел или ос: чашелистики внешних боковых лепестков раскинуты, будто крылья, внутренние лепестки недоразвиты и похожи на усики, а тельце овальное и коричневое. Самая известная из них – орхидея офрис пчелоносная, однако должен сказать, что и здесь сходство весьма поверхностное, а цветы напоминают скорее не живых насекомых, а игрушки из бархата и папье-маше. Первые ботаники зачастую считали, что это подобие призвано отпугивать насекомых, чтобы они не повредили цветы. Но сейчас общеизвестно, что это лицедейство служит, напротив, приманкой. Его цель – убедить пролетающих мимо самцов насекомых, что цветок – самка того же вида, отчего самцы теряют контроль над собой и приступают к действию, которое ученые, сделав партикулярные лица, чопорно называют «псевдокопуляцией». В ходе этого процесса голова насекомого оказывается в непосредственной близости от половых органов (настоящих, безо всякого «псевдо») растения и, если повезет, собирает поллинии – отростки со скоплениями пыльцы, которые затем переместит на рыльце следующего цветка орхидеи, в объятия которого устремится. Популярное объяснение этого нетрадиционного совокупления меня никогда не убеждало – ведь из него явно следует, что насекомое, наделенное острейшим зрением, которое никогда не примет за потенциального сексуального партнера даже представителя соседнего вида, воспылает страстью к цветку на основании лишь отдаленного физического подобия. Для навигации по лабиринтам собственного мира насекомые задействуют гораздо больше чувств, чем у нас, и я всегда подозревал, что самцов привлекают в первую очередь другие сигналы, скорее всего – ароматы-феромоны. Именно таково общепринятое мнение ученых в наши дни, но, кроме того, сейчас известно, что в дикой природе самец совокупляется с самкой в фазе куколки, а не вылупившегося взрослого насекомого. Куколка – создание более аморфное, чем зрелая самка, и, вероятно, самцы, обманутые ароматом, принимают орхидею именно за нее.
Псевдокопуляция – установленный факт, ее многократно наблюдали. Самое яркое ее описание одновременно одно из самых ранних. Полковник М. Дж. Годфери опубликовал свой классический труд “British Orchidaceae” («Британские орхидные») в 1933 году. Эта книга написана с удивительной любовью к деталям и нежным вниманием к предмету, заметными во всем. Жена Годфери Хильда нарисовала безупречные иллюстрации, и это единственный известный мне случай, когда человек, которому посвящена книга (Хильда не дожила до публикации), увековечен памятной фотографией. Хильда позирует на фоне роскошных кустов в саду четы Годфери в наряде Зеленой Женщины.
В мае 1928 года супруги были на горе близ Шамбери во Французских Альпах, и им довелось с близкого расстояния пронаблюдать первые стадии опыления офрис насекомоносной – Ophrys insectifera:
Когда оно [опыляющее насекомое] тихо сидит на цветке, его закрытые крылья повторяют контур губы, а перемычка между головогрудью и брюшком, видная между крыльями, оставляет то же впечатление, что и свинцового цвета прямоугольник, отмечающий середину лабеллума, а усики напоминают нитевидные лепестки. Насекомое садится на губу головой вверх и остается там зачастую на три минуты, трепеща крылышками и помахи