Бернар попробовал предложить денег, и на улице, когда они идут по тротуару, предлагает снова. Он достает бумажник и говорит:
– Так, это…
– Наверное, я воспользуюсь туалетом, – говорит Сандра, не слыша его, и оставляет их вдвоем с Чармиан.
Он убирает бумажник. Чармиан на него не смотрит. Она отворачивается в другую сторону, как будто ей не хочется, чтобы кто-то подумал, что они вместе. Он пытается понять, не обидел ли он ее чем-то.
Он стоит пьяный и смотрит на нее – на ее руки, словно подушки, пришитые к платью, на ее нереально огромные ноги в джинсах.
Когда возвращается Сандра, он все так же стоит и смотрит на Чармиан, отвернувшуюся от него.
В итоге он так и не может найти этот бар. Они потратили не меньше получаса, обходя ночной Протарас, заглядывая на такие улочки, где нет даже неонового света. В какой-то закусочной они съедают пиццу, устроившись в пластиковой кабинке. Потом заглядывают в одно место с живой музыкой – там играет «традиционный» ансамбль с цитрой[22] и медленно танцуют пожилые пары под зеркальным шаром. Бернар, уже совершенно пьяный, приглашает на танец Сандру, и чувствует под своей ладонью необъятную массу ее горячего и влажного тела, и наступает ей на ноги. Потом он приглашает Чармиан, но та только качает головой.
– Ну, потанцуй, – говорит Сандра, обильно потея, ее декольте, красное от загара, так и лоснится.
Чармиан опять отрицательно качает головой.
– Уверена? – спрашивает Бернар, тяжело дыша.
Но Чармиан не обращает на него внимания, и Сандра говорит ей:
– Не будь такой грубой!
И смотрит на Бернара, словно извиняясь и испытывая раздражение.
Они опять садятся за столик и допивают красное вино.
Последнее заведение, куда они заглядывают тем вечером, это «Поркиз», чтобы поесть кебабов. Бернар уже не может есть, он только смотрит. В его до предела затуманенном сознании Чармиан обретает странное очарование. Он сидит и смотрит, как она поедает кебаб, и в нем разгорается огонек влечения к ней. Это его удивляет. Хотя… лицо ее довольно миловидно, и нет никакого изъяна в ее голубых глазах под длинными ресницами…
Он отводит взгляд, пытаясь понять, что это значит. И что теперь ему с этим делать, если вообще нужно что-либо делать?
Он продолжает думать об этом в такси, которое везет их обратно в «Посейдон». Он сидит впереди, рядом с водителем. Его одолевает нелепый вопрос: должен ли он что-то предпринять сейчас?
Ведь рядом сидит ее мать.
Такси останавливается у выщербленных ступеней отеля «Посейдон».
С трудом, при помощи Бернара, обе леди выгружают свою исполинскую плоть из салона.
И вот они в холле.
И он едва не говорит Чармиан что-то на предмет того, не желает ли она осмотреть его комнату.
Но момент упущен.
Сандра уже поцеловала его на прощание.
Он снова один в своей комнате, которая начинает крениться, стоит ему закрыть глаза.
Он пытается подрочить, но он так пьян, что у него не получается.
Глава 6
На следующее утро он лежит в кровати, одолеваемый похмельем, пытается сложить в единую картину фрагменты прошлого вечера и смутно чувствует, что едва не совершил какую-то несусветную глупость.
Он открывает глаза.
Солнечный жар давит сквозь задернутые занавески, и уличный шум вторгается в болезненную тишину темной маленькой комнаты. Так он лежит большую часть утра, ощущая дурноту при малейшем движении.
Потом он снова засыпает, а когда просыпается, ему уже лучше.
Он может двигаться.
Сидеть.
Стоять.
Отодвинуть край занавески и прищуриться от света яркого, ослепительно-белого дня, от пустой раскаленной земли внизу.
И от безжалостного вопля голубого неба.
Сейчас без десяти двенадцать, почти время обеда, а он как раз голоден.
Спускаясь по прохладным ступеням, он испытывает странное ощущение, словно все еще спит.
Он чувствует себя так, словно по-прежнему в постели и ему просто снится, что он спускается по прохладным ступеням.
Столовая.
Неясные голоса – русских, болгар.
Шведский стол с залежалой, побуревшей едой.
Очередь у микроволновки.
А вот и они – Сандра и Чармиан – за своим постоянным столиком, и он теперь садится к ним.
Когда он подходит, чувствуя себя невесомым, как будто парит над грязноватой ковровой дорожкой, Сандра говорит:
– Мы не видели вас за завтраком, Бернард.
На ней почти не сказались вчерашние возлияния, разве только ее красная кожа слегка поблекла, а голос стал чуть резче.
Чармиан, сидящая рядом, заметно бледнее.
– Я э… – мямлит Бернар, – спал.
– Прошлая ночь была для вас слишком?
Бернар издает слабый смешок. Повисает короткая пауза. Мысль о еде уже не кажется ему привлекательной. Но он произносит:
– Хорошо посидели.
– О да, не то слово, – говорит Сандра.
Она уже поела – перед ней на столе пустая тарелка. Чармиан тоже доедает.
Бернар открывает банку фанты и выливает почти всю в немытый стакан.
– Вы ничего не будете? – спрашивает Сандра, поводя своими светлыми бровями в сторону шведского стола.
– Может, потом, – говорит Бернар.
Ему начинает казаться, что он зря спустился сюда. Его самочувствие не настолько в норме, как он думал. Вкус фанты, маленький глоток – первое, что попало ему в рот после вчерашнего – разубеждает его в этом.
Чармиан резко встает.
Сейчас ему сложно представить, что прошлым вечером он собирался что-то предпринять в ее отношении.
Он вполне уверен, что ничего такого не сказал и не сделал. Но даже сама мысль об этом вызывает у него смущение.
Она ненадолго подходит к шведскому столу. Он мельком отмечает ее медвежью походку, пока она пробирается между столиками. И видит, что другие тоже смотрят на нее.
А затем слышит голос Сандры:
– Не знаю, поняли вы или нет, но вы на самом деле нравитесь Чармиан.
У Бернара снова возникает чувство, что он все еще в постели наверху и ему это просто снится.
– Не знаю, поняли вы или нет, – повторяет Сандра, когда он поворачивает к ней свое бледное лицо с выражением полного непонимания. – Поняли?
Бернар качает головой.
Сандра отводит взгляд на несколько секунд. Слышно, как русские смеются над чем-то.
И тогда Сандра говорит:
– Вы любите секс, Бернард?
Бернар, пытаясь овладеть собой, отпивает фанты.
– Секс? – произносит он. – Да.
– Разумеется. – Сандра смеется. – Слова истинного француза.
Он не вполне понимает, что она хочет этим сказать, и не уверен, что правильно расслышал.
– Простите, – говорит он.
– Почему бы вам не пригласить Чармиан в свою комнату после обеда? – говорит она. – Думаю, ей бы это понравилось.
Бернар, озадаченный таким поворотом, переспрашивает:
– В мою комнату?
– Да. Думаю, ей бы это понравилось.
Больше он не успевает ничего спросить – возвращается Чармиан. Садится на свое место, не говоря ни слова и не глядя в сторону Бернара, и с жадностью ест очередную тарелку разогретого в микроволновке блюда.
Они уже в холле, когда он говорит ей:
– Хочешь посмотреть мою комнату?
Эти слова, такие простые и конкретные, как будто сами выскочили у него изо рта. Он не собирался произносить их или вообще что-либо.
Она смотрит на мать.
– Я думаю ненадолго прилечь, – говорит Сандра.
Она начинает подниматься по лестнице.
Через несколько секунд, ничего не говоря, они следуют за ней.
Они идут за ней до площадки второго этажа. Она останавливается перевести дыхание и кивает им на прощание, и они оставляют ее в тусклом свете из замызганного окошка и поворачивают в темный коридор – сначала Чармиан, а за ней Бернар.
Они останавливаются в полутьме перед его комнатой. Он открывает дверь и пропускает Чармиан вперед.
Входя за ней, он понимает, что запашище в комнате нехилый. Занавески задернуты, и повсюду разбросана его грязная одежда.
– Извини за беспорядок, – говорит он, закрывая дверь.
– У нас то же самое, – сообщает она.
– Да?
Они стоят рядом в затхлом воздухе. У него опять возникает чувство, что это ему только снится. Она необъятна. И эта необъятность только усиливает ощущение нереальности.
– Так чего тебе хочется? – спрашивает она, продолжая осматривать комнату, окидывая взглядом открытый чемодан с одеждой на застеленной кровати, на которой Бернар не спит, ближе к двери.
Он пожимает плечами, как будто не представляя, чего ему хочется, как будто он даже не думал об этом.
– Не хочешь принять душ? – спрашивает она, взглянув на него без заметного энтузиазма.
– Душ не работает.
– А, ну да, ты говорил.
– Да.
Они стоят молча какое-то время, потом она выдает:
– Хочешь увидеть мои сиськи?
Поколебавшись секунду, он отвечает:
– Да.
В тусклом свете она освобождается от верхней одежды – блузки с рюшами, почти такая же была на ней вчера – и снимает огромный лифчик. Сиськи стекают вниз. Рыхлые, в голубых прожилках, каждая размером почти с голову Бернара, они покоятся на валиках жира. Соски бледно-розовые, очень светлые, размером с блюдце.
Странный миг – он просто стоит и смотрит, а она ждет.
И вдруг он отмечает у себя эрекцию.
Она тоже видит это и, плавно опустившись перед ним на колени, расстегивает его ширинку.
Во рту у нее мягко и тепло.
– А ты это умеешь, – говорит он через какое-то время.
Она молча пожимает плечами. Потом вытирает рот и немного отстраняется. Подергав и покрутившись как следует, она стягивает с себя джинсы.
Ноги у нее в отличие от ног других людей, когда прежде всего замечаешь их длину, поражают размерами по горизонтали. Колени угадываются с трудом. Когда ее кружевные панталоны сползают вниз, он видит в самой глубине наползающих друг на друга белесых масс плоти рыжий кустик волос.
Она берет его за руку и подводит к кровати, на которой он спит, к этой затхлой куче простыней.