Они движутся все время с одной скоростью, Золи уверенно ведет мощную машину сквозь дорожный поток. Балаж держится за ручку над окошком и смотрит на пролетающий мимо пейзаж, отмечая, насколько он ухоженный – не то что венгерские просторы. Здесь явно больше порядка. И все явно богаче смотрится. Сейчас начало июня – кругом цветы и свежесть.
Габор закуривает. Он сидит впереди, рядом с Золи, и тот велит ему немедленно потушить сигарету.
Габор извиняется и давит сигарету в пепельнице.
Продолжая уверенно направлять «мерседес» вперед, Золи объясняет, что одолжил автомобиль у друга, владельца прокатного сервиса лимузинов класса люкс, и что он обещал не курить в салоне.
– Извини, – повторяет Габор, а потом добавляет: – Это ведь новая модель Эс-класса, да? Очень красивая.
Золи вяло с ним соглашается.
Ему слегка за тридцать, чуть больше, чем остальным. Но Габору почему-то сложно держаться с ним на равных, хотя обычно он не тушуется перед более старшими или более авторитетными людьми. Они успели по-быстрому переговорить о чем-то на выезде из аэропорта, но даже этот разговор оборвался на полуслове (Габор как раз говорил что-то), когда Золи вышел оплатить парковку, и весь путь до Лондона Габор, несмотря на свою обычную разговорчивость, сидел молча. Может, потому, что Золи подавляет Габора, а может, еще почему-то, Балаж не знал. Когда он увидел, как они пожимают друг другу руки при встрече, то подумал, что расклад такой – они встречались раньше, но мало знают друг друга. А вот Золи и Эмма явно не были знакомы. Габор представил их друг другу с какой-то подчеркнутой сухостью, но Золи очень приветливо расцеловал Эмму в обе щеки. Что касается Балажа, Золи сразу признал в нем телохранителя – из-за дешевой одежды и мускулов – и удостоил его коротким рукопожатием. А затем быстро повел их к краткосрочной парковке. Они спешили, поскольку Золи сказал, у них кое-что «намечено на вечер», а из-за задержки рейса времени теперь в обрез – успеть бы заехать на квартиру. Было похоже, что Золи снял для них квартиру на время пребывания в Лондоне.
Некоторое время они стоят в пробке – машин на подходе к городу становится все больше. К тому же светофоры замедляют движение. (В салоне работает кондиционер, а за тонированными стеклами они видят Лондон, изнемогающий от жары.) Вскоре они съезжают с главной магистрали на второстепенную, и перед ними предстают другие виды: жилые кварталы, парки, оживленные улицы, переполненные пабы. Расплывчатые образы большого города ранним летним вечером. И все это тянется намного дольше, чем ожидал Балаж.
Наконец они приезжают. Квартира находится на тихой улице с несколькими деревьями. Маленькие двухэтажные дома, все абсолютно одинаковые. Они стоят на тротуаре рядом со своими вещами, пока Золи подходит к двери одного домика и, тихо чертыхаясь, подбирает ключ. По узким лестницам они поднимаются на верхний этаж, где Золи снова подбирает нужный ключ, – и вот они в квартире. Одна спальня с белыми стенами, скудно обставленная. Балаж будет спать на диване в гостиной, выходящей на тихую улицу. В другой части квартиры находится незаметная ванная комната без окон, с запахом плесени, и туда сразу проскользнула Эмма с косметичкой.
Мужчины ждут в гостиной – Габор садится на диван, Золи расхаживает по комнате, поглядывая в незанавешенное окно, а Балаж просто стоит, рассматривая старый ковер на полу цвета меда, потертый и прожженный сигаретами. Габор интересуется, где они смогут поесть. Золи на это лишь равнодушно пожимает плечами. Он говорит, что плохо знает эти места – он живет в другой части Лондона. Снова выглянув в окно, он сообщает, что неподалеку есть улица с магазинами – там они наверняка что-то найдут.
– Ты не мог бы прошвырнуться, – говорит Габор Балажу, – и купить кебабов или чего-то еще?
Балаж поднимает взгляд.
– Хорошо, – говорит он.
– Ты хочешь чего-нибудь? – обращается Габор к Золи.
Тот опять смотрит в окно, но не отвечает.
– Золи, – говорит Габор нерешительно. – Ты хочешь чего-нибудь?
– Нет, – отвечает Золи, не оборачиваясь.
– Ладно. Тогда просто принеси каких-нибудь кебабов, – просит Габор.
Балаж кивает.
– А сколько нужно? – спрашивает он.
– Не знаю. Пока я один. Ты будешь?
– М… Да.
– И Эмма может захотеть, – говорит Габор. – Значит… Четыре?
Лестницы здесь очень узкие для габаритов Балажа, так что ему приходится спускаться почти полубоком. В подъезде темно, несмотря на дверь с матовым стеклом, которая открывается, когда он спускается с лестницы. Появляется моложавая женщина в угольно-черном брючном костюме. Она придерживает для него дверь. В остальном они игнорируют друг друга.
На улице очень тепло и светло, приятный мягкий свет летнего вчера красиво ложится на припаркованный «мерс». Он закуривает «Парк-лейн» и пускается в лабиринт улочек с одинаковыми, тесно стоящими домиками в направлении, указанном Золи. У него уходит двадцать минут, чтобы найти улицу с магазинами, но, обойдя ее, он нигде не видит кебабов. Он расхаживает по улице, потея, его оранжевая футболка липнет к телу. Он замечает польский супермаркет и нескольких небелых прохожих. Он звонит Габору.
– Курица пойдет? – спрашивает он.
Габор, похоже, не понимает его:
– Что?
– Ку-ри-ца, – произносит Балаж по слогам. – Пойдет?
– Курица?
– Ага.
Он стоит рядом с заведением «Куры-гриль». Только что зажглись зеленоватые уличные фонари. В воздухе едва уловимый гнилостный запах.
– Здесь есть «Куры-гриль».
– Ну, замечательно, – говорит Габор и добавляет: – То есть как оно на вид – нормальное?
Балаж оглядывает зал.
– Да, нормальное, – говорит он.
– Ну, хорошо, – говорит Габор. – И не задерживайся. Мы выезжаем в десять.
Балаж убирает мобильник в карман джинсов и заходит в заведение, залитое резким электрическим светом. Там небольшая очередь. В ожидании он читает меню на стене на подсвеченной пластиковой панели – и когда подходит его очередь, делает заказ без затруднений. (Он неплохо знает английский, выучил его в Ираке – это был единственный способ общаться с польскими солдатами, с которыми они вместе служили, и, конечно, с американцами, которые ему попадались.) Затруднения возникают, когда он пытается найти дорогу обратно, и он опять звонит Габору.
И вот они сидят на диване в гостиной, он и Габор, и едят руками курицу из промасленных коробок. Светит люстра с порванным бумажным абажуром, и спертый воздух полон дыма сигарет и запаха еды, в которую Балаж так основательно погрузился, что не заметил присутствия Эммы, пока не услышал голос Золи:
– Вау.
Тогда он поднял взгляд.
Его рот полон, а руки блестят от куриного жира. Она стоит в дверном проеме.
– Вау, – повторяет Золи, словно озвучивая мысли Балажа.
Потом, сидя в жемчужном «мерсе», он вспоминает ее в дверном проеме, и этот образ продолжает стоять перед ним, когда он смотрит из окошка на улицу. Лондонская ночь блестит, точно страница глянцевого журнала. Никто не разговаривает, пока «мерс» плавно несет их к сердцу города, где текут деньги.
Глава 2
Все это так нелепо, особенно в первую ночь. Габор сидит на водительском месте с мрачным видом – он долго сидит неподвижно, откинув голову на кожаный подголовник, уставясь через ветровое стекло на тихую, богатую улицу, где они припарковались, или изучает татуировку с тибетским изречением на своем левом предплечье. Вопреки обыкновению, он молчит часами. Они в паре минут ходьбы от отеля на авеню Парк-лейн, в честь которой, как узнал Балаж, были названы дешевые сигареты, которые он курит.
Когда они только приехали, Золи кому-то позвонил. И через несколько минут к ним вышла молодая женщина, тоже венгерка, представившаяся Джулией и, похоже, работавшая в этом отеле. С ней ушли Золи и Эмма, и Габор сказал Балажу, что они двое будут ждать в припаркованном «мерсе», пока вернется Эмма.
Время тянется ужасно медленно, они почти все время сидят молча, и тишина летней ночи только усиливает дискомфорт.
Изредка они обмениваются пустыми замечаниями – к примеру, Габор спрашивает Балажа, впервые ли он в Лондоне. Балаж отвечает, что – да, впервые. Тогда Габор говорит, что ему не мешало бы ознакомиться с достопримечательностями. Когда же Балаж интересуется из вежливости, что́ ему стоит посмотреть, Габор теряется и после некоторых раздумий называет только музей мадам Тюссо.
– У них там восковые фигуры знаменитостей, – говорит он. – Ну, знаешь… – Он пытается вспомнить хотя бы одну знаменитость. – Месси[24], – вспоминает он, наконец. – Да мало ли. Эмма хочет увидеть это. В любом случае тебе там тоже стоит побывать.
– Ясно, да, – кивает задумчиво Балаж.
После этого они надолго погружаются в молчание, слышно только, как Габор постукивает пальцем по оплетке руля, и этот звук, похожий на медленно падающие капли, словно наполняет темный колодец тревоги, из которого через какое-то время загадочно возникает следующий вопрос Балажа – откуда Габор знает Золи.
– Золи?
Габор как будто удивлен, что Балажа это может интересовать, и мнется, как бы пытаясь вспомнить.
– Он друг одного друга, ну, знаешь… – Повисает еще одна долгая пауза, но потом Габор вдруг решает, что все же стоит объяснить: – Я встретил его, когда последний раз был в Лондоне. И он предложил что-нибудь замутить.
Она стучит в запотевшее стекло около пяти утра. На улице уже светло и довольно прохладно. Габор, проснувшись, открывает дверцу и без лишних слов впускает ее. И так же молча включает спутниковую навигацию. Затем включает двигатель и шумную обдувку стекол, и они выезжают на пустую улицу.
Прежде всего бросается в глаза ее усталость, которую только подчеркивает коротенькое платье и туфли на высоком каблуке. Она сразу снимает их и устраивается на заднем сиденье, подобрав под себя ноги. Мужчинам удалось поспать несколько часов, пока они ждали ее, удалось ли поспать ей, неизвестно. Судя по темным круг