– Так ведь? – спрашивает он.
Они входят в парк и идут по асфальтовой дорожке вдоль края узкого зеленого озера. Людей вокруг немного.
– Ты сопротивлялся? – спрашивает она.
– Не-а. Мне сказали, если я уйду по-тихому, то мне напишут нормальную рекомендацию, так что…
Он пожимает плечами.
– И ты ее получил?
– Ну да, – говорит он.
– А потом ты получил работу в спортзале?
– Ну, в общем, да.
В самом узком месте через пруд перекинут маленький деревянный мостик, и они ступают по нему.
– Но мне этого не хватает, на самом деле, – говорит он. – По сути. Это ведь просто временная работа. Так что приходится заниматься чем-то еще.
– Чем-то, как это, – подсказывает она.
– Ну да, – говорит он.
Они останавливаются на мостике, и он смотрит на мутно-зеленую воду и закуривает. Ему, похоже, не по себе, он испытывает смущение от того, что она затронула тему, почему они в Лондоне. Или он первый ее затронул? Он этого не хотел, так ему кажется. И теперь он пытается замять эту тему.
– Когда я был мальчишкой, я хотел быть игроком в водное поло.
– Правда?
– Ага. Я был в форме, – говорит он. – Думал, что смогу стать профессионалом.
– И?..
– Я не знаю, – говорит он. – Как-то не получилось. Может, мне не хватало напора. Там были другие ребята, более напористые. – Он щурится, глядя на воду. – В общем, этого не случилось.
– Очень жаль.
– Ага.
Он думал, что давно свыкся с этим. Но теперь на секунду он снова ощущает боль сожаления – даже более отчетливо, более неотступно, чем когда-либо раньше. Он словно впервые понимает, что́ тогда было поставлено на карту – вся его жизнь, вообще все.
– А кем ты хотела быть, – спрашивает он, – когда была маленькой?
Вопрос кажется каким-то странным.
Она как будто задумывается на несколько секунд, стоит ли вообще отвечать.
– Я не знаю, – говорит она. – Сбежать хотела.
Она кладет руки на деревянные перила мостика, на которых пляшут пятна солнечного света, и смотрит вниз, на воду. На зеленую воду, в которой плавают перья.
– Как жаль, что у нас нет хлеба для уток, – говорит она. – Есть что-то успокаивающее в том, чтобы кормить уток. Правда?
Балаж становится рядом с ней у перил.
– Ты так не думаешь?
– Ну…
– Наверное, ты не часто это делаешь, да? – спрашивает она, улыбаясь. – Такой крутой чувак, как ты.
– Ну да, не часто.
– Я пошутила, – говорит Эмма.
– Я понял.
– Когда я была маленькой, – продолжает она, – мы часто ездили в гости к дедушке с бабушкой. Они жили деревне. Я там кормила кур. Но вообще мне это не нравилось. От них так пахло…
– Да, куры вонючие, – говорит Балаж со знанием дела.
Она смеется.
– А разве нет? Ведь правда же.
Они идут дальше, теперь под деревьями, на другой стороне озера, его поверхность с легкой рябью виднеется сквозь колышущиеся листья цвета запекшейся крови темно-пунцового бука.
– Приятно здесь, в этом парке, да? – говорит она.
Он осматривается, как будто только сейчас замечает, что они в парке.
– Ага, – кивает он.
– Он такой ухоженный. Посмотри на те клумбы. У тебя есть подружка? – вдруг спрашивает она, словно невзначай.
Огорошенный таким вопросом, он отвечает:
– Ну, нет, сейчас нет.
Они идут дальше, секунда течет за секундой, а он молчит, хотя чувствует: нужно сказать что-то еще. Но что тут еще можно сказать? Ответ – нет.
– Сейчас нет, – говорит он снова.
Сами того не замечая, они сделали круг по парку и снова оказались в том месте, где вошли в него, рядом с велосипедной дорожкой из красного щебня.
Он спрашивает:
– Ты не хочешь выпить или пожевать чего-нибудь?
Они заходят в паб под названием «Глобус», оформленный в приглушенных красных тонах, с репродукциями Хогарта[28] на обоях в полоску, заказывают по пинте пива и сидят там, среди немногочисленных туристов, пока за дверьми шумит улица.
– А давно вы с Габором?.. – спрашивает он, не вполне уверенный, какое слово лучше подобрать.
На самом деле ему сейчас меньше всего хочется вспоминать о Габоре, но ничего другого на ум не приходит.
– Около года, – говорит она.
– Как вы познакомились? – произносит Балаж, уже залипший на эту тему.
– По работе, – говорит она. – Он занимался фильмом, который я сделала. Так мы и познакомились.
– Он занимался фильмом?
– Да.
– И что он делал? – спрашивает Балаж и сразу же добавляет, как бы извиняясь: – Просто я никогда толком не знал, чем он вообще…
– Технической стороной, – поясняет она уклончиво. – Послепроизводственный этап. Дистрибуция. Больше дистрибуция. Он разбирается в компьютерах. Или знает таких людей. Ну, понимаешь – это же все в основном онлайн.
– Ясно, – говорит Балаж и поднимает свою пинту.
– Это вообще-то был мой последний фильм, – добавляет она через несколько секунд, как будто ему интересно.
– Да?
– Габор хотел, чтобы я это бросила, – объясняет она. – Сначала он к этому нормально относился. Даже более чем. – Она смеется. – Я даже уверена, ему это нравилось. Но потом, когда мы уже пробыли вместе несколько месяцев, это стало волновать его. Тогда он и сказал, что хочет, чтобы я это бросила.
– Но сейчас он не возражает, чтобы ты… Ну, то есть…
– Это самое? – уточняет она.
– Ага.
– Ну, это не он придумал, если ты об этом.
– Не он?
– Нет. – А затем, словно что-то сообразив, она говорит: – А он сказал тебе, что это его идея?
После секундного раздумья Балаж отвечает:
– Нет.
– Это идея Золи, – говорит она. – Знаешь Золи?
– Золи, ага.
– Это была его идея.
– Он приятель Габора, да?
– Не совсем. Ну, то есть, они не то чтобы дружат. Просто знают друг друга.
– Выходит, это его идея, – говорит Балаж, теперь уже не желая оставлять эту тему, но стараясь не показывать, как сильно она его волнует.
– Ну, он рассказал мне, сколько я смогу здесь заработать, и пообещал все устроить. Я ответила, что подумаю. Габору это не понравилось. Он не хотел, чтобы я занималась этим.
– Ну… даже не знаю, – произносит Балаж задумчиво.
Через открытую дверь паба доносится звук полицейской сирены.
– Я бы не смог с этим жить на его месте.
Она улыбается:
– Приятно это слышать. Тут можно курить?
– Э… – Он ищет взглядом пепельницу, но видит табличку «Не курить». – Я так не думаю.
– Тогда, может, выйдем на улицу?
Они стоят на тротуаре, в шуме уличного движения.
– Золи хочет, чтобы я переехала сюда! – кричит она.
– Правда?
– Он это предложил. В первую ночь, когда мы были в этом отеле и рядом не оказалось Габора. Он сказал, мне лучше переехать сюда. Сказал, что пристроит меня в хорошее место. Мое собственное. И мне придется работать только раз или два в месяц или что-то такое.
– А ты что сказала?
– Я ничего не сказала – просто рассмеялась. Он уверял, что не шутит, что тут нет ничего смешного.
– А ты хочешь переехать сюда?
– Что? И все время видеть Золи? Ну уж нет. Он – полное дерьмо, это точно. Согласен?
– Ну да, наверно, – говорит Балаж так, словно никогда не думал об этом.
Он как будто все еще раздумывает об этом, когда она спрашивает:
– Знаешь, почему ты мне нравишься?
Он молча смотрит на нее.
– Ты не судишь людей, – говорит она.
– Не сужу? – спрашивает он.
– Нет, – произносит она. – Даже Золи. И уж точно не меня. Точно не меня. А я знаю, когда кто-то судит меня.
Когда пинты допиты, он спрашивает, не хочет ли она еще. Но она интересуется временем и отвечает, что нет.
– Думаю, лучше не стоит.
Затем она извиняется и идет в дамскую комнату. Какие-то пожилые американцы за соседним столиком с дорожной картой и безалкогольными напитками, похоже, провожают ее взглядами. Когда она прошла, один из них что-то говорит другому – и они сдавленно смеются. Да, думает Балаж, вот они ее судят, и нависает над столиком, упершись в него локтями, пытаясь рассмотреть Эмму, удаляющуюся в туфлях на пробковой подошве. Почти час дня. Несмотря на то что она отказалась от новой пинты, он предполагает, что вечер они проведут вместе – что еще им делать? – и он ошарашен, когда она говорит ему, вернувшись за столик:
– Тогда пойдем назад в квартиру?
Ему словно залепили пощечину.
– Да? – удивляется он, а затем, словно желая выразить свое неодобрение, добавляет: – Серьезно?
– А ты чего хочешь? – спрашивает она, будто предлагая ему выбор.
– Ну, не знаю. – Он чешет затылок.
На самом деле он очень даже знает – знает отчетливо до боли.
Когда проходит примерно десять секунд, в течение которых он молчит, она говорит:
– Думаю, нам надо двигать обратно.
Он грустно пожимает плечами:
– Ну ладно.
Они идут к подземке молча и почти не разговаривают в поезде.
Глава 4
Припаркованный «мерс», знакомые тени.
Габор говорит:
– Я слышал, вы с Эммой сегодня осматривали достопримечательности?
Он еще спал, когда они вернулись с прогулки, и Балаж не знает, что именно Эмма рассказала ему. Но сам факт того, что она ему что-то рассказала, огорчает его.
И он отвечает уклончиво:
– Да, в общем…
– Вы ходили в восковой музей, – говорит Габор.
– Ну да. Правда, мы туда не попали.
Балаж пока не уверен, как Габор смотрит на это, поэтому старается говорить осторожно.
– Не попали, – говорит Габор. – Она мне сказала. Она сказала, вам бы пришлось стоять два часа или типа того.
– Больше, – произносит Балаж.
– Ты можешь получить билеты вне очереди, – говорит Габор.
– Да?
– Да.
Габор обхватил руль указательными пальцами и смотрит прямо перед собой, через широкое ветровое стекло, на длинную темную Мейфер-стрит.
– Я так сделал, когда пошел туда.