[80]. Зеленые капустные листья плавают в нем и крупная, жирная фасоль.
Девочка, продолжая смотреть в окно, за которым тихий зимний день, начинает что-то шепеляво напевать мягким голоском.
Пока ест суп, он пытается разобрать слова песни. Она поет ее уже по второму разу.
– Gennaio nevicato, – поет она, губы ее едва шевелятся.
В январе идет снег.
– Febbraio, mascherato.
Февраль носит маску.
– Marzo, pazzerello.
Март безумен.
– Aprile, ancor più bello.
Апрель еще чудесней.
– Maggio, frutti e fiori. Giugno, vado al mare.
Май, фрукты и цветы. Июнь, идем на море.
– Luglio e Agosto, la scuola non conosco.
Июль и август, школа забыта… Никакой школы.
– Settembre, la vendemmia. Ottobre, con la nebbia.
Сентябрь… э-э… урожай. Октябрь, туманный.
– Novembre, un golf in piú. Dicembre con Gesù.
Ноябрь, еще один джемпер. Декабрь, Иисус.
Закончив петь, она вытирает нос тыльной стороной руки. У нее золотисто-каштановые волосы и бледная кожа. Она замечает, что он смотрит на нее. Глаза у нее зеленоватые.
Он улыбается.
– Милая песенка, – говорит он ей по-итальянски.
– Я выучила ее в школе, – произносит она.
– Правда?
– Да.
– Что ж. – Он, не зная, что еще сказать, добавляет: – Молодчина.
Она пожимает плечами и начинает петь снова, глядя в окно, вероятно, ей больше нечем заняться.
– Gennaio nevicato. Febbraio, mascherato…
Немцы оплачивают счет.
Они уходят, а официант начинает вытирать после них стол.
– Un caffè[81], – говорит ему Тони, когда он проходит мимо с тарелками.
Официант кивает, давая понять, что заказ принят. Его дочка – если она ему дочка – все так же поет.
– Novembre, un golf in più. Dicembre con Gesù.
И тут неожиданно возвращаются немцы, очевидно, крайне возбужденные.
Официант занят с кофемашиной, колотит по ней ладонью.
– Polizei! – выкрикивает немец. – Polizei![82]
Официант продолжает заниматься своим делом. Он только поворачивает голову, а мужчина что-то говорит по-немецки, чего официант, похоже, не понимает.
Немец пробует перейти на английский.
– Пожалуйста, вы должны вызвать полицию, – просит он.
– Вы должны вызвать полицию, – повторяет его жена с безумными глазами.
Официант спрашивает на итальянском:
– Полицию? Зачем?
– Вы должны вызвать их, – говорит немец на английском. – Наша машина… Кто-то сделал…
И он рубит воздух кулаком.
– Кто-то повредил вашу машину? – спрашивает официант на итальянском. И похоже, он ничуть не удивлен.
– Да, да, – говорит немец по-английски. – Вы должны вызвать полицию.
– Хорошо, – кивает официант без особого энтузиазма. – Сейчас вызову полицию.
Но прежде он подает Тони заказанный эспрессо – Тони это приятно, хотя немцев это выводит из себя, особенно женщину, которая поворачивается к двери и демонстративно вздыхает. Официант неспешно возвращается к бару и берет трубку, закрепленную на стене, рядом с календарем, на котором видны фотографии сельскохозяйственной техники.
Тони внезапно посещает мысль, что его машина также под угрозой. И он говорит немцам, нервно топчущимся на месте.
– Можно спросить вас, где вы припарковались?
Немец смотрит на него без признаков понимания. Но затем отвечает, жестикулируя:
– Вон там, рядом с маленьким озером.
– О, – говорит Тони, – я тоже там припарковался.
Немец только пожимает плечами, давая понять, что у него есть дела поважней, чем думать о том, кто где припарковался, и поворачивается к официанту, который что-то говорит по телефону. Тони разобрал слова: «Еще один».
Когда официант вешает трубку, Тони уже стоит перед ним с купюрой в десять евро.
Опасаясь худшего, он выходит из кафе и направляется к озеру, туда, где припарковал машину, и снова чувствует запах собачьего дерьма. То предупреждение о ворах… Не следовало им пренебрегать. Вот показался его «пассат», и он ускоряет шаг. На первый взгляд все в порядке. Да, все в порядке. Неподалеку он видит «опель»-универсал с разбитым стеклом. Бедные немцы. Наверное, приехали на выходные – и вот вляпались. Когда он пытается выехать назад на главную дорогу, ему навстречу движется полиция. Возможно, ему стоило бы остаться и помочь немцам в разговоре с полицейскими, ведь они, похоже, не знают итальянского и им очень повезет, если кто-то из полицейских говорит по-английски. Здесь мало кто знает английский. Даже большинство летних туристов итальянцы. Что ж, разберутся как-нибудь. Он уже на переезде на Страда-статале-309. Нужно повернуть налево – он ждет, пока освободятся обе полосы. Он слышит, как тикает индикатор поворота, а машины все едут с двух сторон. Солнце, уже начиная садиться, светит прямо в глаза, и он опускает щиток. Отдаленные деревья тают в холодном желтоватом сиянии на горизонте. Машины все едут. Он барабанит указательными пальцами по черному пластику руля. Как это глупо. Он подавляет зевок. Слева приближается грузовик. С другой стороны, наконец, чисто. Грузовик еще довольно далеко. Однозначно, он сумеет проехать. Если не будет тянуть. Так не тяни. Давай же. Сейчас.
Глава 3
Amemus eterna et non peritura.
Amemus – будем же любить. Eterna – вечное. Et non peritura – а не преходящее.
Будем же любить то, что вечно, а не преходяще.
Глава 4
Он в незнакомой комнате. Свет тусклый. Как будто вечер или самое раннее утро. Он лежит на кровати, глядя на потолок, очень высокий. Там что-то есть, какой-то светильник. Maggio, frutti e fiori. Giugno, vado al mare… Голова у него тяжелая, туманная. Ottobre, con la nebbia. Он не знает, где он. Откуда-то из-за двери слышит чьи-то шаги, голоса. В двери матовое стекло, и за ним иногда проплывают силуэты, неясные формы, оживляющие на секунду матовую поверхность стекла. Amemus eterna et non peritura.
Глава 5
Солнце ярко освещает комнату. Рядом сидит Джоанна.
– Привет, Тони, – говорит она.
– Привет, – откликается он.
– Ты не знаешь, где находишься? – догадывается она.
Она выглядит уставшей, думает он. И говорит:
– Нет. Где я?
– Ты в больнице, в Равенне.
– Разве ты не должна быть в Нью-Йорке? – спрашивает он.
– Да, должна.
Она сидит на стуле у кровати.
– И мне придется уехать через пару дней, – говорит она.
– Ясно, – произносит он, ощущая слабость, и, собравшись с силами, спрашивает: – Как я сюда попал?
– Ты ничего не помнишь?
Он пытается вспомнить.
– Я был в аббатстве в Помпозе. Так ведь?
– Произошла авария, – говорит она. – «Пассат» вдребезги.
– Какая авария?
– Кажется, они считают, – говорит она, – что ты выезжал с боковой дороги и пытался повернуть налево, а там ехал грузовик, кто-то обгонял его, и ты не видел их, пока не стало слишком поздно.
Повисает долгая пауза.
– Я ничего такого не помню, – признается он.
– Ну, тебя выбросило в поле, видимо. И если бы не подушки безопасности, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. У тебя сотрясение мозга, так сказал врач.
– Сотрясение?
– Да. Думаю, тебе хотят завтра сделать томографию, чтобы быть уверенными, что больше там ничего нет.
Он чувствует легкую дурноту. И снова опускает голову на подушку – до этого он полусидел, разговаривая с ней.
– Машина на мое имя, – говорит она. – Так меня и нашли.
Он смотрит на лампочку на потолке. Его взгляд следует за проводом, тянущимся по потолку к стене над дверью, а дальше по верху стены к отверстию в одной из других стен. Чувствует он себя странно.
– Я принесла тебе кое-чего, – говорит она. – Пижаму и так далее.
– Хорошо. Как ты? – спрашивает он рассеянно.
Вопрос звучит странно. Она отвечает не сразу.
– Отлично. – А потом добавляет, как бы почувствовав, что одного слова недостаточно: – Ты же знаешь, как я себя чувствую в это время года.
Он пытается припомнить, какое сейчас время года.
Джоанну как будто что-то нервирует, и она поворачивает голову, хотя в этой комнате, в этой блеклой маленькой больничной палате, не на что смотреть.
Ситуация какая-то неловкая. За все двадцать лет, если не больше, совместной жизни с ними еще не случалось чего-то подобного. Все это время каждый из них был занят, по большому счету, собственной персоной. И они редко обращались друг к другу за помощью, а если и обращались, это было чисто деловое сотрудничество – точно партнеры по бизнесу, связанные общим делом – долгами, профессиональными услугами. Совсем не так, как сейчас.
Тони кажется беспомощным и вялым от лекарств, когда лежит в постели, в больничной толстовке с номером, вышитым на рукаве.
– Я вылетела вчера вечером, – говорит она, снова переводя взгляд на него с неправдоподобно низкой раковины. – Рейсом «Райанэйр». Из Станстеда.
Он слушает без особого интереса.
– Да?
– Ну, знаешь – рейсом, который вылетает около полуночи.
Он знает этот рейс. Он сам прилетел им сюда, всего несколько дней назад. На такси из аэропорта в Болонье до дома, полчаса в зимних сумерках. И дом, пустовавший несколько месяцев, холодный точно холодильник, оливковое масло, мутное и вязкое. Мышиные какашки на полу. Следы влаги на стене у подножья лестницы. Все это – сущие пустяки – почему-то ошеломило его. Мышиные какашки, расползающееся влажное пятно. Не снимая пальто, он уселся на диванчик в холле, пар от его дыхания клубился в воздухе…
– Ты хочешь, чтобы я осталась? – слышит он голос Джоанны.
Она стоит у окна, глядя на улицу. А он даже не знает, что там, за окном. Не дождавшись его ответа, она продолжает:
– Врач сказал, на данном этапе тебе просто нужен отдых. Ты должен постараться поспать, так он сказал.