календарем его встреч и выполнять еще сотни подобных дел.
Наковальня замолчал.
— Клянусь Фелксиопой, я могу проспать неделю, — наконец нарушила молчание Синель. Она оперлась спиной о стену туннеля и закрыла глаза.
— Где Гаг? — требовательно каркнул Орев, но никто не обратил на него ни малейшего внимания.
— Мы все истощены, дочь моя. И я не меньше, чем ты, и, возможно, по более веским причинам: мои ноги короче твоих, я лет на десять старше тебя и не так хорошо упитан.
— Я вообще совершенно не упитанная, патера. — Синель не открыла глаза. — Как и мы все. Уже давно у меня во рту не было ничего, кроме воды.
— Дочь моя, когда мы плыли на этой ужасной рыбацкой лодке, ты присваивала себе ту еду, которую хотела, и все, что хотела. Ты оставляла Гагарке, Плотве и даже мне, помазанному авгуру, только жалкие огрызки, которыми пренебрегла сама. Но об этом ты забыла, или скажешь, что забыла. Хотел бы я тоже об этом забыть.
— Рыба голов?
Синель, не открывая глаз, пожала плечами:
— Ладно, патера, я извиняюсь. Не думаю, что мы найдем здесь какую-нибудь еду, но если все-таки найдем или вернемся домой, первый кусок — твой, я разрешаю.
— Я откажусь, дочь моя. В этом-то суть того, чего я пытаюсь добиться. Как я уже сказал, я стал протонотарием Его Высокопреосвященства. Вошел во Дворец Пролокьютора, и не как охваченный благоговейным страхом посетитель, но как его обитатель. Каждое утро я приносил в жертву неоперившегося голубя в Личной часовне под приемным залом, распевая молитвы пустым креслам. После чего, за завтраком, наслаждался вкусом этой же птицы. Каждый месяц я исповедовал патеру Быка, протонотария Его Святейшества, а он — меня. Таков был круг моих обязанностей, как авгура.
Но время от времени Его Высокопреосвященство поручал мне задания, которые, как он чувствовал — или делал вид, что чувствовал, — слишком трудны для мальчика. Одно из них, как ты знаешь, привело меня в эту несчастную деревушку, Лимну. Я должен был найти тебя, дочь моя, и, к несчастью, нашел. Твоя жизнь, я полагаю, была… я не скажу, что наполнена приключениями, но бурной. Верно?
— Сплошные ухабы, — согласилась Синель.
— А моя — нет, и я решил, что ни к чему не пригоден. Если бы некий бог сообщил мне, — Наковальня замолчал, сунул игломет Гагарки обратно за пояс и внимательно оглядел покрытые струпьями ладони, — что я буду вынужден работать матросом на рыбацком суденышке, вычерпывать воду, ставить паруса, брать рифы и все такое, и делать это во время шторма, самого жестокого из тех, которые видел Виток, я бы назвал это совершенно невозможным и откровенно заявил бы, что умру через час. Я бы сообщил этому поддельному божеству, что я — интеллектуал и сейчас только выдаю себя за набожного человека, потому что моя ранняя набожность давно уступила место глубокому скептицизму. Если бы он предположил, что я могу, тем не менее, стать человеком действия, я бы объявил, что это ниже меня, и считал бы себя абсолютно правым.
— Ну, кабы не твой игломет и этот амбал-хэм, — сказал Тур, — мы бы посмотрели.
Наковальня утвердительно кивнул, его серьезное круглое лицо и выпирающие зубы делали его чем-то похожим на решительного бурундука.
— Совершенно верно. Поэтому я сам убью тебя, сын мой, или прикажу Кремню, если окажется, что я рискую потерпеть поражение.
— Плох муж! — И осталось непонятно, кого имеет в виду Орев — Наковальню или Тура.
— Неужели ты действительно имеешь это в виду, патера? — спросила Синель.
— О, конечно, дочь моя. Скажи им, капрал. Я имел в виду именно то, что сказал?
— Конечно, патера. Секи, Синель: патера — био, как и ты, а убить био, вроде тебя или его, — раз плюнуть. У тебя нет никаких шансов, и тем более у него. Есть пленный, который готов рвануть каждую минуту, и, если не избавиться от него каким-нибудь образом, так и будет. Если бы я принимал решение, я бы шлепнул его прямо сейчас, и тогда с патерой ничего не произойдет.
— Он нам нужен. Он должен показать вход в яму и дверь, которая ведет в подвал Хузгадо.
— Но ведь мы не собираемся туда входить, а? И если я сумею точно узнать, где мы, я найду вход в Хузгадо. Почему бы не успокоить его, раз и навсегда? — Карабин Кремня, как бы случайно, повернулся к Туру, палец лег на спусковой крючок.
— Счастлив сказать, что в яму мы не пойдем, — сказал им Наковальня. — Да, Гагарка хотел идти туда, но я никогда не видел для этого ни одной хорошей причины. К сожалению, и в Хузгадо мы тоже не можем идти, хотя Сжигающая Сцилла направила нас именно туда. Возможно, я здесь единственный, кто помнит ее инструкции. Но, уверяю тебя, это так.
— Лады, — устало сказала Синель. — Я тебе верю.
— Так и должно быть, дочь моя, ибо Сцилла говорила твоим ртом. И это навело меня на новую мысль. Она сделала Гагарку, Плотву и меня ее пророками, оговорив, что я должен буду стать Пролокьютором, заменив Его Святейшество. Плотва покинул этот виток, так ужасно зараженный злом, и ушел в более счастливую жизнь в Главном компьютере. Сжигающая Сцилла может вернуть его, возможно, если решит это сделать. Я не могу. Если мы прекратим поиски Гагарки, или, по меньшей мере, отложим — и, признаюсь, многое призывает меня так и сделать, — из тройки Сциллы останусь только я.
Раньше, терзаемый многочисленными помехами, я стремился объяснить свою позицию. Но поскольку вам всем не хватает терпения и мое объяснение никто не услышал, я потрачу на него несколько секунд. Внимание, вы оба.
Наковальня заговорил более твердым голосом:
— Я разбудил в себе авгура и мужчину, обоих. Слугу Человечества, если хотите. Слугу богов, в особенности. Вас здесь трое. Один меня любит, двое — ненавидят. Я об этом знаю.
— Я вовсе не ненавижу тебя, — запротестовала Синель. — Ты дал мне поносить твою сутану, когда я замерзла. И Гагарка не ненавидит тебя. Ты только так думаешь.
— Спасибо, дочь моя. От своих братьев-авгуров, работающих в мантейонах, я узнал, что предлагаемая пропорция — два к одному — самая частая, хотя наша паства значительно меньше. Очень хорошо, мой добрый народ, я это принимаю. Тем не менее, я сделаю все, что в моих силах для всех и каждого, рассчитывая на вознаграждение с востока.
— Поняла? — Кремень толкнул локтем Синель. — Что я тебе говорил? Величайший человек в Витке.
Орев склонил голову и посмотрел на Наковальню:
— Где Гаг?
— Нигде, я боюсь, — полушутя-полусерьезно сказал ему Наковальня. — Его не найти в том сияющем городе, который мы называем Рассудком. Он кого-то окликнул. Я видел, как он это сделал, хотя никого не было видно. Поздоровавшись с этим невидимкой, он умчался прочь. Ты видела, что наш добрый капрал последовал за ним, но потерял его в темноте.
— Секи, Синель, эти зеленые огоньки работают не так, как думают люди, — сказал Кремень. — Био считают, что они ползают все время туда-сюда и даже не заботятся о том, где находятся; на самом деле это не так. Если один туннель яркий, а другой — темный, они направятся в темный, сечешь? Очень медленно, но поползут. Поэтому они распространяются.
— Тур тоже говорил что-то в этом роде, — кивнула Синель.
— В маленьком месте они со временем разбредутся повсюду и перестанут двигаться, ну разве что отползут от окна днем; зато в большом, вроде этого, они никогда не остановятся. Только они шибко низко не спускаются, иначе на них наступят и им кранты.
— Многие из этих туннелей спускаются вниз, как и тот, по которому убежал Гагарка, — возразила она, — но я видела в них огоньки.
— Зависит от того, насколько в них темно и какой крутой спуск. Если там слишком круто, они в него не пойдут.
— Да, довольно крутой спуск, — уступила Синель, — и мы шли достаточно долго, но потом мы пошли этим, который поднимается, помнишь? Он не идет вверх так резко, как спускался тот, темный, и здесь есть огоньки, но мы поднимаемся уже очень долго.
— Мне кажется, дочь моя…
— Вот я и спрашиваю себя, а пошел ли Гагарка вверх, как и мы? Он же, вроде как, в отключке.
— Он ненормальный, — решительно подтвердил Наковальня. — Я надеюсь, что только временно, но, временно или нет, он не в состоянии мыслить логически.
— Ага, и вот почему мы выбрали туннель, который ведет вверх и о котором я говорила, патера. Мы-то не шизанулись и хотим не только отыскать Гагарку, но и вернуться на поверхность. Но если Гагарка действительно поехал мозгами… Если хочешь лилейное слово, вот оно: мне вы все, быки, кажетесь ку-ку, но я не обращаю на это внимания. Но он, все-таки, мог идти дальше вниз, потому как так легче. Ты сам сказал, что он бежал, а бежать легче вниз.
— Пожалуй, в твоем предположении что-то есть, дочь моя. Мы не должны забывать о нем, если, после обсуждения, решим, что надо продолжать преследование.
А сейчас, не подвести ли мне итог? Единственный вопрос: продолжаем ли мы или прерываем поиски, по меньшей мере временно, и пытаемся вернуться на поверхность? Разрешите мне, пожалуйста, точно сформулировать обе возможности. Я постараюсь быть кратким. Если у кого-нибудь из вас будет что добавить, вы можете свободно высказать ваши соображения, когда я закончу.
Мне представляется, что есть единственная неоспоримая причина продолжать наши поиски, и я уже касался ее. Гагарка — один из триединых пророков, получивших полномочия от Сциллы. Будучи пророком, он является теодидактом