— Свести счеты, Кровинка? — Майтера Мрамор подняла бровь.
— Не имеет значения. Я сидел около нее, ей что-то понадобилось, и я послал Муска. Тогда я что-то сказал и назвал ее Мам, и она ответила: «Твоя мама еще жива, Кровь, я пыталась быть для тебя мамой и поклялась, что никогда не скажу тебе, кто она».
Он отвернулся от окна, посмотрел на майтеру Мрамор и добавил:
— И она действительно не сказала. Но я все равно узнал.
— И купил мой мантейон, чтобы мучить меня?
— Ага. Была задолженность по налогам. И я по-настоящему близок с Аюнтамьенто. Мне кажется, ты знаешь об этом, иначе вы бы не появились здесь.
— У тебя здесь советники. Лори, Долгопят и Потто. Это одна из причин, почему я хотела поговорить.
Кровь покачал головой:
— Долгопят ушел. Кто сказал тебе?
— Как и твоя приемная мать, я поклялась не говорить.
— Один из моих людей? Кто-то в этом доме?
— Кровинка, мои губы запечатаны.
— Могет быть, мы вернемся к этому позже. Но да, я разрешил им остаться у меня. Не первый раз, кстати. Когда я узнал о тебе — если ты действительно та, за кого себя выдаешь, — я поговорил с Лори, как друг разговаривает с другом, и он разрешил мне взять мантейон за налоги. Знаешь, во сколько это мне обошлось? Двенадцать сотен с мелочью. Я собирался оставить тебя в подвешенном состоянии и продолжать говорить о том, что снесу все здания. Но тут заявился Шелк. Великий кальде Шелк собственной персоной! Сейчас этому никто не поверит, но он пришел. И вломился в мой дом, как вор. Клянусь Фэа, он и есть вор.
Майтера Мрамор фыркнула. Это было то самое сногсшибательное и опустошительное фырканье, достойное разрушителя городов и ниспровергателя правительств; Кровь вздрогнул, и это ей так понравилось, что она фыркнула опять.
— Как и ты, Кровинка.
— Лилия. — Кровь сглотнул. — Только чем твой Шелк лучше? Да ни на бит. И я увидел возможность заработать пару карт и слегка позабавиться, сделав из твоего ползущего червяка целый клубок червей. Благодаря маленькой любезности советника Лори, я взял твой мантейон за двенадцать сотен, как я и сказал тебе, и собирался сказать Шелку о тринадцати сотнях, а потом удвоить. — Кровь пересек комнату, подошел к инкрустированному шкафчику, открыл его, нацедил в приземистый стакан джина и долил воды.
— Только когда я немного поговорил с ним, то наврал о тринадцати тысячах, потому как он на самом деле думал, что это старье посреди трущоб бесценно. И сказал, что продам ему мантейон за двадцать шесть тысяч.
Кровь хихикнул и опять сел.
— Я не такой уж плохой хозяин, мама. Если бы я подумал, что ты пьешь, я бы тебе налил, хотя ты и назвала меня вором.
— Я просто констатировала факт, Кровинка, и не называла имен. Здесь, наедине, ты можешь называть меня шлюхой, потаскухой или любой другой грязной кличкой. Это то, что я есть или, во всяком случае, была, хотя ни один мужчина, кроме твоего отца, не касался меня.
— Не я, — сказал ей Кровь. — Я выше всего этого.
— Но ты унизил себя, обманув этого бедного мальчика, потому что он ценил вещи, порученные его заботе, и был так глуп, что не мог себе представить, как лгут авгуру.
Кровь усмехнулся:
— Если бы я не унижался, мама, я был бы таким же бедным, как он. Или, во всяком случае, каким он был. Я не помню, сколько времени я ему дал, чтобы добыть бабки. Могет быть, пару недель, или что-то в этом роде. Потом, когда я заставил его пресмыкаться, я сказал, что, если он принесет мне что-нибудь на следующей неделе или когда-то там еще, я, могет быть, дам ему немного больше времени. Потом, через пару дней, я послал Муска сказать ему, что он должен принести всю сумму, и немедленно. Мне казалось, что он опять придет сюда и будет просить меня дать больше времени, сечешь? И это была бы милая маленькая игра того сорта, который я люблю больше всего.
Майтера Мрамор сочувственно кивнула:
— Я понимаю. Думаю, что время от времени мы все играем в такие маленькие злые игры. Во всяком случае, я. Но твоя окончена, Кровинка. Ты выиграл. Он у тебя, в твоем доме, пленник. Тот, кто рассказал мне о советниках, рассказал и об этом. И у тебя есть я. Ты сказал, что хотел отомстить своей приемной матери, которую мы нашли для тебя, и купил наш мантейон, чтобы отомстить мне, потому что я дала тебе жизнь и попыталась сделать так, чтобы о тебе позаботились.
Кровь уставился на нее и облизал губы.
— Ты выиграл обе игры. Возможно, все три. Так что вперед, Кровинка. Один выстрел убьет меня, а в твоем фойе я видела много карабинов. А потом тебя убьют люди из Тривигаунта за убийство адъютанта генерала Саба, или тебя застрелит генералиссимус Узик за убийство меня. Возможно, тебе дадут возможность выбирать. Хочешь ли ты умереть заслуженно? Или незаслуженно?
Кровь не ответил, и она добавила:
— Возможно, тебе стоит спросить твоего друга Мускуса. Судя по тому, что ты рассказал, он часто дает тебе советы. Где он, кстати?
— Остался там, после того, как мы принесли кроликов. Сказал, что должен кое о чем позаботиться, а он слишком редко выбирается в город. Я думаю, что твоя сторона схватила его, когда он пытался вернуться домой.
Майтера Мрамор покачала головой.
Кровь сделал глубокий глоток из стакана.
— Я не собираюсь убивать тебя, мама, и я не убивал ее. Ты сама с этим согласилась. Давай договариваться. Примерно через час гвардия сравняет этот дом с землей и убьет всех. Я это знаю. И они до сих пор не сделали это только потому, что знают — Шелк здесь. Верно?
Майтера Мрамор кивнула:
— Освободи его и отдай мне, Кровинка; тогда мы уйдем и не вернемся.
— Это не так-то просто. Да, он здесь, прямо здесь, в моем доме. Но его взяли советники и их солдаты, а не я.
— Тогда я должна поговорить с ними. Проводи меня к ним.
— Лучше я приведу их сюда, — сказал ей Кровь, — они могут быть где угодно. — И тихо добавил: — Клянусь пиром Фэа, это все еще мой гребаный дом!
Потто открыл дверь на верхней площадке лестницы в погреб и поманил пальцем Песка.
— Поднимите его наверх, сержант. Мы собираем их всех вместе.
Песок отсалютовал, щелкнув титановыми ступнями и держа карабин вертикально перед лицом.
— Слушаюсь, советник! — Он подтолкнул Шелка кончиком правой ноги, и Шелк встал.
Он упал, когда пытался перебраться со второй ступеньки на третью, и еще раз на полпути вверх.
— Держи, — сказал ему Песок и вернул трость Меченоса.
— Спасибо, — пробормотал Шелк, и добавил: — Мне очень жаль, но, боюсь, мои ноги слегка ослабли.
— Мы собираемся вернуть вас вашим друзьям, патера, — радостно сообщил ему Потто, — если сможем убедить их взять вас. — Схватив разорванную сутану Прилипалы, он вздернул Шелка на оставшуюся ступеньку. — Вам, наверно, хотелось полежать там, внизу, а? Немного поспать? Может быть, что-нибудь съесть? Помогите нам, и получите все это.
Он так внезапно отпустил Шелка, что тот опять упал, в третий раз.
— Он опять пытался убежать, сержант?
Шелк не расслышал ответа Песка; он думал о слишком многих важных вещах. В том числе об именах. Его собственное и Песка были похожи — каждое содержало по три согласных, имело вторую букву «е» и кончалось на «к». Однако они никак не могли иметь родственных связей, потому что Песок — хэм, а он — био. Тем не менее, они были связаны похожестью имен. Не невероятно (он обнаружил, что это соблазнительная мысль). В Песке чувствовалось нечто родственное, этот хэм был версией его самого в некотором витке более высокого порядка. Многое из того, что показал ему Внешний, намекало, что такие витки существуют.
Песок ткнул его сзади стволом карабина, и Шелк ударился о стену.
Хэмы не бывают авгурами, так что нельзя даже вообразить, что Песку предначертано стать авгуром. Но тогда, быть может, ему, Шелку, предначертано стать гвардейцем? Если бы он был гвардейцем, а не неудавшимся авгуром, многие связавшие их соответствия (уже отмеченные) были бы более совершенными, и таким образом этот нижний виток, в котором они живут, тоже стал бы более совершенным.
Но нет, мать хотела, чтобы он поступил в Хузгадо, стал клерком, как отец Гиацинт, и, возможно, поднялся бы до комиссара. Как она светилась, когда говорила о политической карьере, почти до того дня, когда он уехал в схолу.
— Сюда, — сказал ему Потто и толкнул его в дверь, за которой оказалась вычурно украшенная комната, полная бездельничающих солдат и вооруженных людей.
— Это кальде? — спросил один из людей; второй кивнул.
И вот он стал политиком, как и хотела его мать.
Он приставил стул к ее шкафу и встал на сидение, чтобы посмотреть на бюст, стоявший на темной верхней полке; и она, найдя его там, пристально глядящего на кальде, сняла бюст сверху, стряхнула с него пыль и поставила на туалетный столик, где он мог видеть его лучше — и удивляться широким плоским щекам, прищуренным глазам, высокому округлому лбу и чувственному рту, который стремился говорить. Вырезанное лицо кальде опять встало перед его мысленным взглядом, и ему показалось, что он где-то видел его, день-два назад.
Льющийся солнечный свет, щеки — не гладкое дерево, а бугорчатые и чуть тронутые оспой. Возможно ли, что он, ребенком, когда-то видел кальде?
— А теперь послушай меня. — Перед ним стоял Потто, на полголовы ниже его, с пухлым приятным лицом.
…видел кальде вне витка, потому что даже без потерявшихся очков он заметил пудру на его щеках и пятна, которые пудра должна была спрятать — видел его, в таком случае, под эгидой Внешнего, в некотором смысле.
Когда Потто втолкнул Шелка в комнату, Кровь и майтера Мрамор сидели бок о бок; это так поразило Шелка, что какое-то время он не замечал Синель, Меченоса и изнеможенного авгура, выстроенных в ряд вдоль стены.
— Я — советник Лори, — сказал немолодой, но все еще симпатичный человек, стоявший у камина. — Полагаю, вы — Шелк?
— Патера Шелк. Его Святейшество Пролокьютор еще не принял мое отречение. Могу ли я сесть?