— Ты парень помогай раненым и следи за лагерем. А мы с Розари поохотимся немного. Офицера поищем темников. Да заодно с отрядом их разберёмся. Скажу Вокиму, чтобы фору нам дал, а потом следом засылал своих ребят, чтобы концы подчистили.
— Понял, — Кальдур кивнул. — Сильно там не подставляйтесь.
— Разумеется. Ты тут тоже не зевай. Прилететь может откуда не ждёшь.
Дукан махнул Розари, и они пошли к шатрам командиров. Кальдур вернулся к Аниже. Она уже занималась одним из раненых, перевязывала ему рассечённое бедро, шептала тому слова утешения и пыталась отвлечь вопросами. Кальдур снова помог держать брыкающегося и вопящего человека, заодно осмотрев его — свой ли он вообще.
— Анижа, — сказал он строго, когда она зашила рану и уже забинтовывала поуспокоившегося воина.
— Занята, Дур, — отмахнулась она. — Потом приставать будешь.
— Среди раненых могут быть переодетые темники. В оба глаза смотри.
— Да мне какая разница кого лечить? — бросила она, не поднимая глаз. — Все люди — люди.
— Просто кто-то может причинить тебе вред. Я присмотрю, но всякое может случиться. Обещай, что будешь осторожна.
— Обещаю.
Она закончила и быстрым шагом пошла к следующей лежанке. Там её уже ждал молодой парень без сознания с окровавленным лицом и головой, его принесли одним из первых.
— Шо опять? — раздался громкий и беспардонный голос.
Из землянки позади госпиталя вывалился заспанный и ещё пьяный мужчина, в фартуке настолько перепачканном кровью и грязью, что от его родного белого цвета осталось всего несколько чудом сохранившихся пятен.
— Ты кто? — грубо спросил Кальдур, когда мужик бесцеремонно устремился к Аниже, вытирая ещё более грязные руки о полы фартука. И преградил ему путь.
Тот остановился, удивился и сморщился, посмотрел на Кальдура, как на кусок дерьма.
— Это ты кто такой, щенок? — пахнуло на Кальдура перегаром. — Я хозяин этой богадельни. Старший целитель Мадж, по прозвищу Троечка, к твоим щенячьим услугам. Может, дашь мне проходу, и осмотреть этого несчастного, пока он копыта не откинул?
Кальдур смутился и отступил на шаг, не спуская подозрительного взгляда с пьяницы. Тот миновал Кальдура, отодвинул Анижу, деловито склонился над раненым и осмотрел его голову.
— Охренеть, — снова пахнуло перегаром, Кальдура смерили презрительным взглядом. — Понаберут шакалов каких-то.
— Сколько раненных? — перебила Анижа, показывая старшему целителю, что ему нужно вернуться к работе, а не смотреть на посторонних.
— Сколько? — он снова отвлёкся от осмотра и выпучил на неё глаза. — Да понятия не имею. Столько будет, что мы и половины посмотреть не успеем. Вчера только с две сотни было. Сегодня остальных несут. Собирали по лесам тех, кто сам не смог добраться или кого бросили. А это значит… они тяжёлые будут. И мало кто выживет. А ты кто такая, девка? Мне что сегодня опять со всеми нужно будет разговаривать и отвечать на все тупые вопросы, которые только придут в голову бездельникам?
— Я Анижа, — сухо ответила она. — Училась в монастыре. Буду помогать.
— О, — Мадж расцвел в короткой и желтозубой улыбке. — Жричка — эт хорошо. Но ты наверно ни черта не знаешь. Да и ладно. Желания залезть в это дерьмо мне будет достаточно. Этот не жилец. Башку ему пробили знатно, до утра не дотянет. Лезь в землянку и буди всех остальных коновалов, ночка была тяжёлая у нас, да эта ещё тяжёлее будет. Воды натаскай и жратвы принеси, пока время есть.
— Нет, — коротко ответила она.
— Нет? — Мадж удивился и смутился, он явно не привык, что ему перечат.
— Я обучена хирургии в достаточной мере, чтобы латать раненых. И этот ещё поживёт, когда я с ним закончу и сброшу давление крови с черепа.
— Ха, — улыбка Маджа стала шире. — Умная значит? А этот дураком останется, даже если выживет. Ну… ладно. Лечи, коли обучена. Да прибудет с тобой Госпожа. И с твоими пациентами в большей мере. Мне забот и без тебя хватит. Пойду будить своих.
Мадж поднялся на ноги, икнул, снова уничижительно посмотрел на Кальдура, и полез в дыру из которой появился. Анижа склонилась над раненым, смочила тряпку в миске с водой, протёрла ему лоб, осмотрела рану и повернулась к Кальдур.
— Принеси мою сумку, Дур, — твёрдо сказала она. — И фляги, что мы спустили. С той самой водой.
— Мы вообще-то их для себя собирали, — попытался возразить Кальдур. — Могут ещё понадобиться. Тебя только ей и спасло… А нам ещё от наиров чёрти пойми что прилететь может. Или от гигантов тех. Надо оставить.
— Тогда принеси только одну, что брали для меня! Три оставьте себе и хоть усритесь с них.
— Ладно-ладно, — Кальдур примиряющее поднял руки, он в первый раз услышал от неё по-настоящему грубое слово. — Принесу две. Две оставлю. Честно?
— Честно, — процедила Анижа. — Иди уже. Тут люди помирают, пока мы языками мелим.
***
Темнело.
Крики раненых практически прекратились. Кто-то провалился в сон, кому-то помогли вином или чем покрепче. А кто-то уже не мог кричать.
Кальдур перестал быть полезен после того, как всех, кому нужна была помощь, разместили в полевом госпитале или его окрестностях. Держать раненых и таскать им воду, еду и всё необходимое, начали помогать легкораненые и совсем юные мальчишки, привязавшиеся к лагерю, которых отправлять в бой было ещё слишком рано.
Он прошелся по лагерю, вышел за его пределы, оценил позиции, и пришёл к выводу, что он охраняется неплохо и большой отряд к нему просто не выйдет незамеченным. Госпиталь ему слабым местом так же не показался — многие легкораненые не расстались с оружием и доспехами, и теперь, после своей неудачи на поле боя, бдительности не теряли и не собирались так просто и глупо расставаться с жизнью.
Доспех его не чувствовал ни врагов, ни бледных, ничего ужасного на горизонте.
Он послонялся ещё немного по округе, поискал Розари и Дукана, не нашёл, и вернулся к приютившему их шатру Вокима. Там было пусто, стража узнала его, пропустила, но несколько раз захаживала и смотрела, чем он занимается и не вредитель ли он. Кальдур не смог найти себе занятия. Даже какой-то юркий пацанёнок не пожелал видеть его в помощниках в порученном вопросе приготовления пищи для обитателей командирских костров.
Исполняя приказ Вокима, несколько недовольных солдат принесли ему и кинули под ноги, грубо стёсанные палки, моток верёвки и кусок сложенной ткани. Час или два времени Кальдур убил на изготовление из этого набора двух небольших палаток. Стража поглядывала на него как на олуха первое время, но когда его руки вспомнили походные деньки и мастерство изготовления подобных укрытий, улыбки с их лиц стёрлись.
Пацанёнок тем временем смог в одного изготовить ещё один здоровенный котёл с варевом, весь изнылся и издергался от голода, не решаясь зачерпнуть себе до появления командира. Воким задерживался и мог вернуться только под утро — объезжал позиции и соседние деревни. Тёплая улыбка Кальдура и отвернувшаяся охрана, склонили пацанёнка на сторону зла, он зачерпнул себе миску и с быстротой крысы скрылся с добычей в тёмном углу.
Кальдур не стесняясь охраны, и на правах дорого гостях спокойно откушал в одного, вылизал миску и ложку до чиста, несколько раз причмокнул и облизал губы, показывая зрителям, что еда была более чем не дурной. Закончив, он откопал, примеченный в свалке вещей Вокима, горшочек, зачерпнул оттуда варево и отнёс стражникам. Кальдур справедливо решил, что в лагере не может быть столько командиров, чтобы за каждый присест опустошать такую внушительную посудину. А значит, от него должен кормиться кто-то ещё. Например, охрана, которая не может покинуть пост и отправиться на поиски подножного корма. И которую Кальдур бы кормил очень хорошо, чтобы она была довольно своим местом, держалась за него и несла свою службу образцово.
Суровые воители оценили его жест благодарными улыбкаи и расслабленными кивками. Он так же принёс им хлеба и воды, чем окончательно растопил сердца. У Вокима ещё были залежи вина в бурдяках, но их брать Кальдур не посмел — тут уже могло дойти до скандала. Если страже и полагалась такая пайка, то только после дозора.
Стражники больше не следили за Кальдуром, для них он окончательно стал своим и слился со остальным привычным окружением лагеря. Он набрал в миску ещё варева, прихватил хлеба и флягу с водой и понёс Аниже. Ей пора уже было заканчивать свою работу и возвращаться к шатру спать. Ночь и лагерь полный разгорячённых мужчин был не самым хорошим местом для юной девушки.
***
— Я уже поела, — отрезала она.
Кальдур с глупым выражением застыл на пороге палатки с ещё дымящейся миской в руках. Анижа осматривала раны бойца после операции и проверяла швы, тот уже спал и лишь слегка постанывал от её прикосновений. Она нацепила на себя фартук, и закатала рукава платья в куски материи, чтобы не перепачкаться кровью и иным содержимым бойцов, и ей даже удалось остаться более-менее чистой.
— Серьёзно? — спросил Кальдур. — Опять отказываешься от еды? Неужто к постам своим вернулась, дурёха?
— Нет. Когда такое происходит можно не соблюдать. Я уже раза три поела. Просто не хочу. Сюда еду так таскают. И раненым, и чтоб мы с ног не валились. И чай заваривают. Отдай кому-нибудь ещё. Просто не залезет. Навидалась сегодня.
— Эм… Спать-то пойдешь? Не надо тебе тут всю ночь ишачкой скакать. Я палатки сделал. В дыру эту с вонючкой не пущу тебя, даж не заикайся. Понимаю, что у вас своя правда целительская, но он мне сильно не по нраву.
— Пойду, как закончу. Проводить меня хочешь? Чтоб не украли? — в её голосе проступила усталая насмешка.
— Да. Именно чтоб не украли. Тут лагерь полный мужиков, которые завтра помереть могут и им терять нечего. Я уж молчу о темниках. Попадались тебе тут, нет?
— Нет, — ответила она, выдержав странную паузу. — Одного подлатали и на допрос сразу отправили. Но не я. У меня всё хорошо было. Через час приходи. Если никого больше не привезут — пойду спать.
Кальдур вздохнул, стиснул миску и пошёл прочь.