Значит, он пойдёт на восток, подальше от всего этого, как решил очень давно.
И будь что будет.
***
На рассвете он поднялся и пошёл прочь из деревни.
С собой он взял то немногое ценное, что удалось найти ему, но не удалось найти темникам. Около сотни солов, неплохой нож, большую флягу с хорошей крышкой, несколько побрякушек и какие-никакие запасы еды в дорогу. Шёл он босиком, специально оделся в лохмотья и лишнего ничего не нёс — чтоб его везде принимали за бедняка и не пытались грабить. Погода уже стояла жаркая даже по ночам, и ему не требовалось никакого укрытия даже от дождей.
Не скрываясь, он пошёл по центральному тракту до Урхаула, ближнего к их деревне крупного города. Дорога была уже высохшей и утоптанной, ногам от неё было приятно, и пылила он не сильно. Идти было легко, как физически, так и душевно, словно оставлял по пути всё дурное, и вся жизнь была у него впереди.
На всякий случай он оглядывался и зорко смотрел вперёд. При первых следах дорожной пыли на горизонте он сходил с дороге, ложился в кусты и пережидал, пока не разминётся с попутчиками. Костры жёг по военной привычке только ночью и в яме, ночевал далеко от дороги, чтобы его точно никто не увидел. Деревни обходил стороной.
За два дня пути ему встретились несколько торговцев и три больших отряда почти неэкипированных добровольцев, которые шли в сторону Опалённой Твердыни. Основной поток людей шёл в обратную сторону, на восток, подальше от нависшей угрозы.
На подходах к Урхаулу людей на центральном тракте стало так много, что стало безопаснее смешаться с толпой. Его расслабленность и даже беззаботность притягивала взгляды лишь на пару мгновений, потом о нём забывали и никаких подозрений он не вызывал.
Не отказал себе в удовольствии потратить целый сол на ватрушку и свежую медовуху, выбрал лавку с самой большой очередью, отстоял и не пожалел. От приятного вкуса, они вместе с животом застонали, занервничали и долго не могли прийти в себя.
Тут внимания на него обращали ещё меньше. Деревенский дурачок с улыбкой до ушей, которому для счастья было достаточно укусить немного свежей выпечки. На улицах Урхаула, да ещё и в такое смутное время, было можно увидеть вещи куда более занимательнее. Вроде уличного то ли сумасшедшего, то ли просто грязного проповедника, стоящего на перевёрнутом ящичке, орущего и плюющегося слюнями в каждого проходящего мимо.
— Конец близок! Сюда идёт Одержимая! Она сгребёт нас всех в кучу, закуёт в кандалы и потащит прямо в пасть Мраку! Небо обрушиться на ваши головы, и Госпожа уже не сможет защитить Вас! Покайтесь и идите к Вратам, только там ваши души переживут грядущее! Конец близок!
Проходящий мимо высокий и широкоплечий мужчина в рваной рубахе остановился напротив него, и проповедник тут же ткнул в него костлявым пальцем.
— Ты! Вес твоих грехов утащит тебя во Мрак, если ты не покаешься? Сними оковы своего тела и отправляйся в тёплое и светлое место! Только там ты будешь в безопасности! Грядёт конец всего сущего! Восемь Жнецов пришли из Бездны и уже готовят этот мир!
Мужчина подошёл ближе, сжал пудовый кулак и легко смахнул пророка с постамента.
— Э-э! Ты чего творишь! — окликнул его мужичок поменьше, в одежде ещё более рваной, босой и вида ещё более бандитского и отпетого. — Люди же слушают!
Проповедник остался сидеть на коленях, постанывая и сжимая лицо, а Кальдур увидел, что защитник его не один, их трое. Они стояли чуть поотдаль у стены и всё это время контролировали, что проповедник исправно вещал, люди исправно кидали монеты в его шляпку на земле, и не было вот таких вот проблем.
— Да темник он! — громко заявил здоровяк, ударивший их дойную корову. — Они совсем оборзели, уже посреди улиц стоят и стращают нас!
Тройка обступила мужичка, но в драку не лезла, слишком уж он был здоровым и уверенным в своей силе и правоте.
— Убрать его надо с улицы!
— Уберём-уберём, — смешно сказал один из троицы. — Сами справимся, а ты добрый человек иди по своим делам. Спасибо за помощь.
— Чего это там у вас? — вмешалась проходящая мимо громкоголосая бабка и вся сцена теперь была в центре внимания улицы.
Кальдур поспешно отошёл подальше, откусил ещё кусок ватрушки и стал наблюдать.
— Темника нашли! — снова гаркнул здоровяк. — Вон он. Под жреца косит, а сам сердца Морокаем очерняет!
— Да какой же... да какой же я... — проповедник всё ещё не мог найти в себе силы подняться, удар потряс его в буквальном смысле.
— Тише-тише, господа! — громко сказал предводитель тройки. — Это жрец Марфий, из монастыря местного, мы его знаем, никакой он не темник. Просто немного не в себе от ужасов пережитых.
— От бесед своих с Морокаем ночных он не в себе! — уверенно заявил громила, и бабка поддакнула ему. — Темник!
Толпа обступила их плотно, поток людей по улице остановился.
— Да ты чё брешешь, ират, — разозлился один из троицы. — Иди отсюда!
— А вы стало быть с ним, да? Кто темника покрывает, тот сам темник!
От его обвинение бандиты опешили, переглянулись удивлённо, но люди на задних рядах уже смотрели на них мрачновато и шептались. Словно пробуя, что ему дозволено, здоровяк-зачинщик оттянул огромную ладонь назад, задержал её в воздухе и впечатал в ещё более ошалевшего предводителя. Тот покачнулся, схватился за щёку, едва не упал.
— Бей темников! — крикнул сзади ещё не сломавшийся мальчишечий голосок.
— А ну-ка пашли отцудава вражины! — пискнула бабка и огрела одного из троицы сумкой.
Драка вспыхнула страшная и короткая. Троицу разделили, потягали, побили, да те быстро вырвались и разбежались. Основной удар толпы пришёлся по проповеднику, который так и не успел подняться. Пинали его долго, даже по меркам казни, толпа почувствовал кровь, каждый хотел ударить хотя бы раз, и не нашлось ни одного защитника.
Аппетит у Кальдура пропал, он выбросил остатки еды за спину и теперь просто ждал пока толпа рассосётся и он сможет покинуть улицу.
Люди расходиться не захотели. Начали заводить сами себя, вещать о том, что в городе ещё есть темники: странные соседи, распутные женщины, жадные градоправители, известные бандиты, и прочие лица, более сытые и богатые, чем простой люд. Прежде чем заряжённая толпа пошла громить их дома и забивать несчастных камнями, на улицу ворвалась городская стража. На призывы разойтись и успокоиться в них полетели камни и палки.
Стража тут же сформировала строй и стала бить в ответ, да так лихо, бесстрашно и организовано, что Кальдур понял, что такое в Укхаиле теперь происходит часто.
Только ещё большее пламя, пущенное навстречу, может загасить лесной пожар.
Короткие и тупые палаши стражников обрушились на плечи и руки первых рядом толпы, нещадно секли и рубили их, тесня назад. Крики ужаса и боли разорвали улицу, толпа сзади обезумила ещё больше и начала напирать, те кто уже получил своё от стражей пытались вырваться и выжить. Началась давка.
Это было куда страшнее обычного боя. Даже не тем, что тут лилась кровь своих же людей, даже не ненавистью, что проснулась к своим же, а абсолютным отсутствием разума во всем происходящем. Опытный солдат во время горячего боя полагался на свой опыт, инстинкты и хотя бы пытался анализировать происходящее и думать о тактике. Тут же всё было подвержено животным чувствам: сначала приступ страха, потом приступ ненависти и злобы, чтобы уничтожить причину страха, затем паника от бессилие, и животное желание бежать и карабкаться по головам.
Кальдур стискивал свою сумку, вжимался в стену, выставив перед собой руки, и жалел, что дал загнать себя в угол. О стену его пыталась размазать новая толпа — тех, кто и не думал принимать участие в расправе и бунте, и тех, кто передумал после появления стражи. Они вжимались туда же, куда и Кальдур, надеясь, что бой толпы и стражей не накатит в их сторону.
Кто-то подставил ему подножку и попытался вырвать сумку. Кальдур только сильнее стиснул её, потянул к земле и боднул оборзевшего мальчишку головой. Подорвался на ноги и ударил локтём напиравшую женщину, рассёк ей скулу, двинул коленом в пах, жавшемуся мужичку, и вырвался из окружения.
Строй стражей был разорван, они сражались теперь каждый за свою жизнь. У толпы нашлись палки, ножи, топоры, кинжалы, вилы и даже настоящее оружие. На его глазах женщину-стража с нашивками сержанта, отбили от товарищей и ударили коротким стилетом в шею, она попыталась вернуться к своим, но сил у неё не хватило, она упала на мостовую и больше не поднялась.
От этого зрелища стражи перестали жалеть гражданских. Палаши полетели в головы, улицу залило кровью, и под обезумевшие крики обоих сторон, Кальдур покинул город так же, как и пришёл.
***
После Урхаула он свернул с центрального тракта и пошёл на восток, но уже окольными путями.
Просто больше не хотел встречать на своём пути ещё остервеневших и сходящих с ума людей. Теперь он не был неуязвимым, и даже видеть неприятности было для него дело небезопасным. За Соласом, где кончается власть жрецов и богачей, где не говорят каждый день о войне и Мраке, люди куда спокойнее и приятнее. Ему всего-то нужно неспешно дойти туда.
Он снова вспомнил Северные Пики, деревню Хизран и вид, открывающийся с их плато. Далеко за Соласом, далеко за Восточными Пиками, есть что-то ещё, кроме их страны. И это что-то может быть интереснее бесконечной ледяной пустыни и покосившейся башни. Может быть, когда-нибудь у него хватит сил последовать туда.
Кальдур остановился от нахлынувших мыслей и пристально всмотрелся в горизонт, надеясь увидеть там едва уловимый силуэт гор, но до них было ещё далеко. Трава позади него зашуршала, он обернулся и тут же ему прямо под ноги, радостно виляя хвостом, выскочил пёс.
Обычный, не колдовской, худющий, с всклокоченной шерстью, и языком высунутым из пасти.
— О, дружок, ты что, потерялся? — поприветствовал его Кальдур.
Обычно собаки его не любили, но это видимо было связано с тем, что он носил доспех. Теперь это в прошлом, и животным его бояться незачем. Он опустился на одно колёно, выпустил сумку, дал себя обнюхать и почесал псу за ухом.