Стало легче. Гвиндан с радостью тащил гостя в отхожее место и помогал есть, но гость молчал и даже не смотрел на него. Гвиндан решил не торопился найти с ним общий язык. В горах нельзя спешить, они этого не любят. И слепцу было понятно, что гость пережил многое и ему требуется время, что уложить всё это внутри. Камень за камешком.
Спокойные ночи на этом закончились. По ночам стиснутая челюсть гостя часто открывалась для леденящих душу нечеловеческий воплей и даже какого-то подобия лая. Хенен не могла спать под такое, на два дня ушла в горы и вернулась вся с обмороженными руками, но добывшая нужной травы. И теперь перед сном варила ему горький пахучий чай для того, чтобы он спал глубоко и без снов.
Это помогало не всегда и в одну из ночей, после череды криков, Гвиндан услышал, как ударилась дверь. Он вздохнул, перевернулся на другой бок и весь съёжился под взглядом только что проснувшийся Хенен.
— Разыщи его, — приказала она. — Пока он не замёрз!
— Он сам ушёл, никто его за уши не тянул, — запричитал Гвиндан. — Там уже не так холодно, проветрится немного, может возьмёт себя в руки...
— Му-у-уж!
— Но там же темно, хоть глаза выколи! Я сам околею, пока буду искать его!
— Му-у-у-у-уж!
Со вздохом Гвиндан поднялся и пошёл одеваться. Плохой погодой горца не удивить, но ни один горец не скрывал, что предпочтёт им пышущий жаром очаг или летнее солнце. Снега ещё было достаточно, а ветер стоял такой, будто горы обиделись и хотели слизать с него кожу. Он спустился с их холма, снова поднялся, нарезал несколько кругов, и только в сумерках нашёл следы гостя.
Путаная дорожка то и дело сворачивалась спиралями, уходила то влево, то вправо, даже несколько раз поворачивала назад, но она закончилась у отвесной стены, ведущей на одну из вершин. Гвиндан потратил немало сил и ругательств, чтобы забраться вслед за гостем, и нашёл его стоящим у обрыва.
— Жа, жа-а-а, ни-и-и, жа-а-а, — бормотал гость, дрожа от холода. — Рора, за, ри, ро...
Он не собирался карабкаться дальше, высоты было достаточно, чтобы закончить путь короткой дорогой. Гвиндан устало воздохнул, попытался успокоить сердце, выдержал безумный взгляд гостя и попытался не дрожать от порывов ветра.
— Там ничего нет, — спокойно произнёс Гвиндан. — Но это не беда, ведь и тебя не будет. Так?
— За... Ри...
— Камень точит воду, ветер точит горы, а жизнь точит человека, — Гвиндан вспомнил слова отца, который наставлял его и попытался повторить хотя бы с тысячной долей мудрости своего предка. — Чтобы там с тобой ни было ты — это ты, а твой путь — это твой путь. Ты прошёл его и оказался здесь. Что будет с тобой дальше я не знаю, может самое страшное позади, а может быть и нет. Если бы ты хотел прыгнуть, ты бы не думал, и я бы тебя никак не остановил... Знаю только одно, друг мой. Чашка горячего чая от моей жены куда лучше, чем лежать костьми в этом холоде вечность, пока ветер не сточит и их. Пойдём домой. Жена растопила очаг. Погреемся у него.
Гвиндан протянул руку гостю, а тот вздрогнул так, будто Гвиндан хотел ударить его.
На секунду Гвиндану показалось, что гость покачнётся и шагнет в пропасть, но тот остался стоять. Взгляд его сменился осмысленным, он ещё раз посмотрел вниз, потом на Гвиндана, он кивнул и взялся за руку.
***
Зима была длинной, даже через чур, но всё же медленно уступала весне.
Когда гость окреп достаточно, чтобы мог сам сходить до туалета, Гвиндан не выдержал и с молчаливого согласия жены натопил ему целую бадью снега. Заставлять гостя принять ванну особо не пришлось, но Гвиндана кольнула совесть, когда гость оголился и снова показал свои шрамы. Они покрывали всё его тело и лицо, словно много веков он был доской для рубки мяса или древом, в которое попала молния.
Хенен была нежна с ним, но каждое прикосновение губки заставляла гостя вздрагивать и ещё сильнее скрежетать зубами, словно он весь состоял из нервов. Гвиндан наточил свой самый острый нож, взбил мыльную пену и побрил его так, как побрил его дед перед свадьбой, чисто и гладко, не нанеся ему ни единой новой раны. Хенен поколдовала над его непослушными волосами, и им обоим результат понравился.
Гость не захотел смотреть на себя в зеркало, но точно почувствовал себя лучше.
***
— Так и не говорит? — со вздохом спросила Хенен, натирая тарелку.
— Наверное, взял какой-то обет, — пожал плечами Гвиндан. — Или его горе забрало у него речь... А хотя... Было кое-что. Он несколько раз бормотал что-то бессвязное. Не знаю о чём. Давеча я рассказывал ему о том, что случилось у горы Ногх, сколько людей там погибло... Он остановился, так посмотрел на меня... аж кровь в жилах застыла. Но ничего не сказал. Только горы знают, через что он прошёл. Что-то нечеловеческое там. Чёрное. И интересно мне, и ой как не хочется туда лезть.
— Всё думаешь, что он дух?
— Нет... но думаю он видит их, каждый день. Замечала, как иногда он пялиться в пустой угол или наоборот вдруг отводит взгляд, будто бы увидел, что-то очень неприятное?
— Замечала, — Хенен скривила губы. — И голоса слышит...
— Да уж. Беда.
— Не такая уж и беда, — Хенен криво ухмыльнулась.
— В деревню его сводим? Покажем шаману?
— Нет. Есть у меня идея получше.
Гвиндан непонимающе уставился на неё, а потом его глаза широко раскрылись.
— Он же чужак!
— Он живёт в нашем доме дольше, чем я жила в твоём, пока мы не ушли сюда. Он делил с нами кров и еду. Мы выхаживали его как больного ребёнка. Он ходил в туалет у нас на руках. Такой ли уж он и чужак нам?
***
Гвиндан курил трубку и хмуро смотрел, как Хенен наносила татуировку их странному и задержавшемуся гостю.
Он не удивился совершенно сумасбродному решению жены, сделать его "частью племени", он не удивился даже, что молчаливый гость спокойно согласился и позволил производить над собой многодневный и весьма болезненный обряд. Гвиндана удивило с каким мертвенным и безучастным лицом гость переносит бесконечные уколы костяной иглы, от которой обычно скулили даже крепкие мужчины. Он словно бы не чувствовал боли... Или же боль, которую он чувствовал была куда острее уколов этой иглы.
— Быть угурмом, — вещала Хенен, — значит не иметь господ и принадлежать только себе самому. Стремление к власти — зло. Только тот достоин власти, кто не хочет её, но готов тащить её на плечах, ношей тяжёлой, дабы она не досталась никому другому. Богатство — зло. Тот человек богат, у кого есть семья и который цени её жизни выше своей. Насилие — это зло. Только то твоё, что дала тебе природа или другие люди. Нельзя брать силой и хитростью чужое. Тот, кто берёт уже не человек, а дом для демонов. У всех хозяев есть эти три порока, и других ты не увидишь. Таковы люди. Поэтому у нас здесь только один хозяин — ты сам. Я не могу дать тебе свободу, как её не могли отнять и твои бывшие хозяева. Ты сам можешь отдать её, и сам можешь взять. Потому что она всегда была твоей.
Она коротко посмотрела на мужа и снова на гостя. Остановилась на несколько мгновений.
— Татуировка защит твою душу от зла. Я думаю... тебе нужно это. Если тебе некуда пойти — мы отведём тебя в селение. Там тебя примут. Если не примут, или не пойдешь, мы построим тебе дома недалеко отсюда и будешь жить. Сначала один, а потом, может, с кем-то. Мы рады, что ты выжил, и что смог хоть как-то оправиться от своих ран. Ты можешь остаться тут ещё на какое-то время, но мы с мужем решили жить отшельниками по своим причинам. Думаю, ты понимаешь это. Я не гоню тебя. Просто говорю, что будет что-то ещё. Дальше по пути.
Гость коротко взглянул на неё и едва ощутимо кивнул.
Посторонний мужчина в доме, не их родственник или кровник, не знакомый с их законами, не мог не напрягать Гвиндана. От веяло чем-то абсолютно холодным, но в то же время Гвиндан чувствовал, что гость не причинит им вреда. По крайней мере нарочно. Он даже как-то привязался к молчаливому парню и в их односторонних разговорах за трубкой табака позволял себе рассказывать всё больше и больше. Он и сам хотел поговорить с гостем на эту тему, но когда его мысли озвучила жена, он даже немного расстроился.
***
— Не нужно, — сказал Гвиндан, положив руку на плечо гостю. — Мы осенью вскапывали это поле.
Гость поднялся взгляд, острый словно клинок, аккуратно повёл плечом, освободив от него руку Гвиндана, и снова принялся работать лопатой. Гвиндан нахмурился, но его хмурость быстро перешла в улыбку. Чем больше гость креп и начинал снова походить на мужчину, тем больше он пугал Гвиндана. Он не хотел знать, кем был этот странный человек в прошлом, но его воображение всё время рисовало картины — могучего волшебника или колдовского воина, свирепого и несущего вокруг погибель и опустошение. Но, увидев как гость умел и нежен с лопатой и почвой, Гвиндан почувствовал себя идиотом.
— Я ходил в селение, выторговал новый серп, — Гвиндан показал свою добычу. — Смотри какой острый.
Гость оценил острый кусок металла, почтительно кивнул и снова замахал лопатой. Гвиндан продолжил осторожно, стараясь сделать свой голос спокойнее:
— И поговорил с торговцами, которые были недавно на низинах. Ты можешь вернуться. Война кончилась. На троне новый правитель, темники ушли на свой остров. Как это бывает у низушников — теперь всё строят, будто заводные. Вот и смысл был всё рушить?.. В общем... ты можешь вернуться домой, друг.
Гость воздохнул, неопределённо покачал головй и продолжил махать лопатой.
***
— А ты упорный, — усмехнулся Гвиндан.
Стояла ранняя весна, а их подзадержавшийся гость сумел закончить свой странный труд. Не смотря на на протесты Хенен и Гвиндана, в последнее время он стал работать будто новоявленный затёк, выслуживающийся перед отцом возлюбленной, не жалел себя. С раннего утра он брал с собой еду и топор, и спускался далеко в низины, откуда на своей спине раз за разом притаскивал деревья.
Когда их скопилось во дворе немало, гость принялся рыть землю и делать дру