— Надо немедленно послать весть ему и в те земли, где сейчас должны оплакать потерю своих благородных князей, — сказал Финудел. — Разумеется, нужно собрать новый совет, но я не думаю, что будут возражения против вручения Имрику мантии Короля-Феникса.
— Кроме как от самого Имрика, — вздохнул Тиринор. — Когда мы говорили с ним в последний раз, он совершенно не хотел возглавлять войну с сектами. Кто может ручаться, что он не сочтет своим долгом сейчас, после смерти Каледриана, в первую очередь защищать Каледор?
— Каледор силен, и это так, — заметил Финудел. — Но даже силы Каледора не хватит на противостояние всему Ултуану, если другие княжества подпадут под власть Нагарита. Имрик будет сражаться, в этом я не сомневаюсь.
— И как нам привезти Имрика на остров Пламени? — спросил Тиринор. — Гонцы могут искать много дней, и все равно его не найти. Он ясно дал понять, что не хочет быть найденным.
— Ничто и никто не укроется от взора вороньих герольдов.
Финудел говорил о древнем ордене, основанном еще Аэнарионом. Это предложение встревожило Тиринора, потому что вороньи герольды были нагаритскими эльфами. И он был рад, когда Каратриль возразил.
— Нет, — сказал капитан. — Я не доверяю им, потому что они сыграли свою роль в обмане при Эалите. Как ты сказал, они видят все, и я не могу поверить, что их так провели. Даже если есть среди них те, что не в рабстве у Анлека, мы никак их не отличим от прочих, и нам никак не связаться именно с теми, кто встанет на нашу сторону.
— Тогда ехать на поиски должен ты, Каратриль, — сказал Тиринор.
— Я? — ахнул Каратриль. — Да как же я его найду?
— Бел Шанаар доверял тебе полностью, — сказал Тириол. — Я разделяю его мнение. Тебя не оставят без помощи: магам Сафери известны заклинания, что помогут тебе найти Имрика.
— Да я даже не знаю, откуда начать! — продолжал упорствовать Каратриль.
Первая мысль его была — вернуться в Лотерн, похоронить тело Харадрина в мавзолее и разделить горе своего народа.
— С Крейса, конечно же, — сказал Финудел, выступая вперед и кладя руку на плечо Каратриля. — Возьмешь коней Эллириона, они несут быстро.
— А корабль еще быстрее, — возразил Тиринор. — Здесь их много стоит у причала, и тебе будет предоставлен любой, который ты выберешь, вместе с экипажем.
Тириол свернул свиток и протянул его капитану. Каратриль посмотрел на князей и понял, все они хотят, чтобы ехал именно он.
— Никаких сомнений, что с тобой благословение Азуриана, — сказал маг. — Кто еще из здесь присутствующих прошел столько испытаний и вышел из них невредимым?
Каратриль искал доводы, причины, почему он не может ехать. Он рвался вернуться в Лотерн, чтобы быть со всеми, когда жители услышат, что их правителей убили. Ему было страшно, хотя он не мог в этом признаться в столь высокородном обществе: дикие просторы Крейса на самой границе Нагарита были и без того опасны. Ему придется плыть мимо острова Мертвых и вести поиски в горах, кишащих чудовищами.
Потом он вспомнил слова из письма Бел Шанаара, и в груди его вспыхнули гордость и чувство долга, выжигая страх. Он вспомнил татуированных сектантов в шрамах, их нечестивые ритуалы, представил себе, что станется с Ултуаном, если они победят, и это перевесило ужас предстоящего задания. Он взял у Тириола письмо.
— Поеду, не теряя времени, — сказал он.
— Положение не такое отчаянное, чтобы у тебя не было времени на сборы, — сказал Тириол. — Тебе не следует ехать одному, и мы должны выбрать отряд солдат для твоей охраны, а завтра ничем не хуже, чем сегодня. Мы должны многое подготовить для тебя и для других посланников.
Глава шестая
Охотники отправляются в путь
Каратриль пустился в путь через Внутреннее море, а на острове Пламени продолжалась кипучая деятельность. Уходили корабли за дополнительными войсками — защищать уцелевших князей, — и герольды разъезжались сообщить княжествам о случившемся и о предложении избрать Имрика. Тем временем втайне от оставшихся в святилище Азуриана Батинаир и рыцари Анлека увозили тело Малекита на запад. Чародейством они вызвали себе навстречу караван на пустынный участок эллирионского побережья и тайно перешли через равнины и горы.
Они пришли в Тор Анрок и, скрыв действительные события в святилище, распространили ложь о резне. Горожане в отчаянии и смятении позволили Морати взять тело сына и уехать на север в Анлек.
Въезжая в массивные ворота города, Морати сидела в карете рядом с Малекитом. Она ни слова не сказала после отъезда из Тор Анрока и кипела яростью, превосходящей даже ту, что испытала, когда Бел Шанаар был предпочтен ее сыну на выборах Короля-Феникса.
— Они не просто пренебрегли тобой, — шептала она. — Это больше чем оскорбление. Это нападение на Нагарит, это покушение на память твоего отца. Я была слишком снисходительна к этим дуракам. Я отомщу за твою смерть.
Она положила руку на тело в саване, а по щекам ее текли слезы. Ей представлялся пылающий войной Ултуан, узурпаторы и их мелкие князишки просят пощады, а ее воины предают их мечу. Она поставит памятники сыну не меньшие, чем стоят ее покойному мужу, и каждый эльф будет отдавать ему дань почтения.
Погруженная в эти мысли, Морати едва не пропустила дрожь у себя под пальцами.
Не уверенная, что ей это не показалось, она застыла неподвижно на несколько мгновений, не снимая руку с закрытой груди Малекита. «Нет, — решила она, — это карету трясет на булыжной мостовой», — и хотела уже убрать руку.
И снова легкая-легкая дрожь.
Ахнув от радости и облегчения, Морати откинула саван с изуродованного огнем лица Малекита. На месте ослепительной красоты ей открылись оплавленные кости, обугленное мясо, оголенные сухожилия.
— Ты силен, как твой отец, — прошептала она, склоняясь к обгорелым остаткам уха, и поцеловала сожженную кожу. — Ты наследник Аэнариона, истинный король эльфов.
Из безгубого рта донеслось рваное, шипящее дыхание.
Трещала и осыпалась обгорелая кожа, открылся глаз — светлый шар в темной яме. Он смотрел прямо перед собой, и в зрачке затанцевали искорки таинственной энергии. Они слились в горящий уголь, в язычок магического пламени, оно росло и темнело, глаз стал мерцающим очагом темного огня, и в глубине его засветилась красная точка.
Шевельнулась лишенная кожи челюсть, послышался хриплый, бессловесный голос. Задергались под саваном пальцы.
— Лежи тихо, мой храбрый сын, — сказала Морати, роняя слезы облегчения как жемчужины на лицо Малекита. — Береги силы. Я тебя вылечу, ты выздоровеешь. Жизнью тебе клянусь.
Из-под края савана высунулась изуродованная рука, рассыпая хлопья черной кожи, с кисти тонкими струйками капала кровь. Пальцы, почти сплошь обугленная кость, охватили затылок Морати, притянули ближе, поглаживая волосы.
Мир стал пятнами света и тьмы, шума и безмолвия, боли и бесчувствия. Беззвучные вопли отдавались у Малекита в ушах, вторя медленным ударам сердца. Все горело. Каждый кусочек тела терзали огонь и боль. И даже ум, даже дух его снова и снова пожирало пламя, выжигая суть его естества.
Он был рад наступившей черноте.
Но забвение длилось недолго.
Не было спасения от пытки, наваливающейся на тело, не давали передышки отчаяние и гнев, пожирающие дух. Каждый вдох запускал в легкие огонь солнца. Каждое легчайшее движение вызывало бурю впивавшихся в тело бритв. И шепот, шепот не смолкал, голоса едва слышные, они дразнили и смеялись, издеваясь над его безумием. Вихри пыли кружились над ним, и каждая пылинка скалила остроконечные зубы. Пели стены, звучно и стройно, о бездонной черноте. Свет из окна, болезненно яркий, танцевал на его груди, оставляя следы из пепла.
И боль. Страшная боль. Невыносимая боль. В каждой поре и в каждой мышце, в каждом рваном нерве и обожженной артерии. Жить — значило испытывать нескончаемую муку.
И снова пришла чернота, и он принял ее с распростертыми объятиями.
И снова ожил.
Он стоял на краю бездны и смотрел в темноту вечной смерти. Она звала, шептала сделать один только шаг, рухнуть в покой конца. Один шаг. Маленький шаг, и конец мучениям.
— Нет! — прорычал он, и это единственное слово снова обрушило на него рвущую в клочья боль.
В бронзовом зеркале в одном рыжем цвете разыгрывалось действие. Воды Внутреннего моря бороздили корабли, идущие к острову Пламени и обратно. Остров был окружен туманом, закрытым от зрения Морати заклинаниями жрецов. Она не знала, что происходит внутри святилища Азуриана, но такое оживление на морских путях сказало ей все, что ей нужно было знать. Остальное можно было предположить.
Морати махнула рукой, отпуская изображение, и оно сменилось ее отражением. Секунду она им любовалась, проводя рукой по контуру собственной талии и бедра, поглаживая тонкую линию щеки и скулы. Изящными пальцами перебрала волосы, вздрогнув от собственного прикосновения.
Тут ее прервали. В зеркале появилась стоящая в дверях фигура. Морати обернулась к Батинаиру.
— Тирион собирает князей, — сказал он. В руках у него был рваный, окровавленный пергамент. — Это послание взято у герольда из Сафери. Они задумали возвести Имрика на трон Феникса, ваше величество.
Морати выдернула из руки Батинаира рваное письмо и пробежала его взглядом. Чувствовался запах крови, чернил, благовонного масла от кожи Батинаира.
— Очевидный выбор, — сказала она. — Почему его не убили с остальными?
— Его не было на совете, — пояснил Батинаир. — Он пренебрег приглашением Бел Шанаара, чтобы поехать в Крейс охотиться со своим родичем.
— Значит, у нас еще есть возможность причинить вред нашим врагам. — Письмо в пальцах Морати вспыхнуло черным пламенем. — Пойди к верховному жрецу Каина и приведи мне самых смертоносных убийц в Анлеке.
— Убить Имрика до того, как его бы смогли сделать королем? — спросил Батинаир. — Мне нравится.
Морати неслышными шагами перешла комнату и схватила князя за горло. Под длинными, покрытыми черным лаком ногтями показалась кровь.