Князья, собравшиеся по приглашению Каледора, расположились на летающей цитадели Тириола. Хотя на ее белых башнях зияли шрамы жестокой битвы, от одного вида огромного летающего сооружения захватывало дух, и князья со свитами с балконов дворца любовались на раскинувшийся под ними мир.
Замок плыл над холмами Сафери, когда Тириол позвал всех на совет. Присутствовали представители всех княжеств, кроме Нагарита и Тиранока, и даже Иврейна соблаговолила послать делегацию, выступающую от ее имени, хотя по большей части члены этой делегации говорили только, что Вечная Королева теперь мало что может сделать, чтобы помочь в войне, и все ее силы направлены сейчас на возрождение Авелорна. Ей уже приходилось это делать после войны с демонами, и сейчас она, кажется, была готова смотреть, как война бушует по всему Ултуану, а сама более не вмешиваться.
Каледор с князьями подтвердили взятые на себя обязательства. Принесение Котика в жертву было тяжелым ударом для князей, опасающихся теперь, что их собственные земли ждет та же судьба. Верный своему слову, Каледор не допустил распространения друкаев за пределы Котика, а с успокоением Сафери общее положение в восточных княжествах стабилизировалось. И это Титраину не нравилось.
— Вы говорите так, будто у нас мир, — сказал князь Котика. — Мой народ все еще стонет в страданиях от рук выпущенной на него орды каинитов. Не повторяйте нашей ошибки, не верьте, что угроза миновала. Когда-нибудь — может быть, достаточно скоро, — и так же непременно, как восходит солнце, друкаям надоест убивать только мой народ. Они придут за вашим.
— В твоих словах есть большой смысл, — сказал Финудел. — Я бы с радостью повел армию Эллириона через Внутреннее море и ударил из Сафери. Если другие ударят из Ивресса, мы возьмем друкаев в клещи и покончим с ними навсегда.
— План стоящий, — согласился Карвалон. — Ивресс, как сосед Котика, не может спокойно спать, зная, что в любой момент друкаи могут явиться к нашей двери. Дайте мне год, и я соберу сколько смогу рот. И возьму из колоний столько войск, сколько они смогут дать.
— Год? — вскрикнул Титраин. — Год мучений и убийств тех, кого я клялся защищать!
— Год, — повторил Карвалон. Оглядел других князей, увидел согласные кивки и повернулся наконец к Каледору. — Если, конечно, того пожелает Король-Феникс.
Каледор посмотрел на лица князей, собравшихся в тронном зале Тириола. Решимость, затвердевшая на их лицах, была сильнее, чем десять с лишним лет назад. Тогда, в начале войны, угроза казалась далекой, если вообще не выдуманной. Теперь все видели зло, которое несут друкаи. Армии собирались быстрее, жители каждой страны ежедневно слышали рассказы о горестях, принесенных наггароттами. Те, кто раньше проповедовал любовь, теперь соглашались на кровопролитие.
— Я согласен, — сказал Каледор. — Через год все княжества соединятся, как должны мы были сделать давным-давно. И мы выгоним врага из Котика. А когда это будет сделано, обратим глаза на запад и освободим Тиранок от его угнетателей. Нагарит будет изолирован.
Год прошел без особых событий. Ходили слухи о боях в Нагарите, и Каледор слышал, что последователи Алита Анара возобновили войну с войсками Морати. Князья поддерживали Каледора всем своим политическим искусством и влиянием, корабли эльфов вернулись из-за Великого океана, из Элтин Арвана и дальних стран за ним, готовые служить Королю-Фениксу. Большинство составляли колонисты второго и третьего поколений, впервые ступившие на землю Ултуана. Они принесли с собой странную атмосферу оптимизма, взгляды своей родины, чуть окрашенные ностальгией и не отравленные реальностью войны.
Друкаи тоже не сидели сложа руки. Они продолжали набеги на Крейс, желая захватить его и установить сухопутное сообщение между Котиком и Нагаритом; флот Эатана господствовал на морях и часто перехватывал корабли с грузами для Нагарита из завоеванных им земель.
От освобожденных в этих абордажах пленников сторонники Короля-Феникса узнавали о бушующем в Котике ужасе. Друкаями командовала свирепая уроженка колоний жрица-каинитка по имени Хеллеброн.
Население Котика было обращено в рабство, брошено на работу под плетьми в шахтах и на полях — снабжать наггароттов зерном и рудой. Любое сопротивление беспощадно подавлялось. Всякого эльфа, не так посмотревшего на друкая-надсмотрщика, волокли в храм Каина, во множестве построенных в княжестве.
Котиком правил страх, и порабощенные жители думали, что их бросили. Без надежды на выручку многие обращались на пути друкаев, принимали темное почитание Китарай и становились врагами своих друзей и родных.
Вот эти вести тревожили Каледора больше всего. Мысль, что можно переходить на сторону друкаев, должна быть совершенно недопустима. Союз княжеств был непрочен, и любое отступление могло разнести в щепки все построенное. Общее дело будет брошено ради частных выгод.
Этот год Каледору плохо спалось. Каждую секунду он ожидал вестей о новом нападении друкаев, а после случая у Наковальни Ваула страдал иногда умом и телом от припадков — последствия удара Молота Ваула. Ему не хватало дружеского совета Тиринора, он тосковал об одиночестве, которым наслаждался когда-то.
Один раз он съездил в Тор Калед, но не нашел там избавления от своих тревог: Дориен и прочие члены его семьи то и дело отвлекали его, перебивая течение мыслей, и Каледор, проведя дома всего несколько дней, уехал в святилище на остров Пламени.
Помощь Миандерина и его жрецов мало чем улучшила состояние Короля-Феникса, зато в святилище Азуриана было хотя бы тихо. Безмолвная гвардия Феникса несла свою службу, но присутствие гвардейцев и их нежелание сообщить ему его судьбу усиливали раздражение Каледора. Он много времени проводил на берегу, глядя на спокойные воды Внутреннего моря, ища какой-то якорь устойчивости, какую-то искру надежды.
Однажды, когда король глядел на закат, там его нашел Миандерин.
— Даже Аэнарион не знал столько тревог, сколько выпало тебе, — сказал верховный жрец.
— Ты был с ним знаком? — удивился Каледор.
— Нет. — Миандерин криво улыбнулся. — Это фигура речи.
Король-Феникс разочарованно фыркнул и снова стал смотреть на волны с оранжевыми пятнами.
— Враг у Аэнариона был понятен, — продолжал жрец, не обращая внимания на недовольство Каледора. — А когда мы сражаемся сами с собой, как нам знать, что мы победили?
Каледор ничего не ответил, но едва сдержался, чтобы не попросить жреца оставить его в покое.
— То, с чем сражаешься ты, — это порча, это злая болезнь духа, — сказал Миандерин, встав рядом. — Это не что-то такое, что можно пронзить копьем или разрубить мечом. Аэнарион победил не благодаря оружию, что было в его руке, а благодаря тому, символом чего он стал. Он не мог победить демонов в одиночку, но он сражался, и это вдохновило других. Эльфы вложили в него свои надежды — и так они осуществились.
— У тебя есть сказать что-то конкретное? — прервал его Каледор.
— Есть вопрос, — ответил жрец. — Зачем Король-Феникс прячется здесь, вдали от своих подданных?
Каледор повернулся к нему спиной и пошел по белому песку прочь от Миандерина. Не было у него времени на бессмысленное философствование.
— Подумай об этом, — бросил ему вслед верховный жрец. — Когда найдешь ответ на этот вопрос, узнаешь, что делать!
Каледор вернулся в Ивресс и нашел там ждущее его войско. Верные клятве князья постарались снабдить его армией, достойной Короля-Феникса. Почти тридцать тысяч эльфов ждали его команды, еще десять тысяч собрались с Тириолом и Финуделом в Сафери, готовые идти через горы и ударить с запада.
Каледор, совместно с князьями, разработал планы битв, и ястребы-гонцы полетели к армиям, чтобы сообщить им приказы Каледора.
Его армия, перевезенная туда флотом Лотерна, должна была быстро ударить вдоль побережья. Отрезанные от своих кораблей, друкаи окажутся зажаты между силами Каледора и армиями, подходящими со стороны Сафери. Последним звеном плана было возвращение Корадреля обратно в Крейс для организации обороны, если друкаи попробуют из Нагарита пробиться на выручку своей осажденной армии.
Назначенный день настал в начале лета. Каледор отчасти ощутил прежнюю гордость, оседлав Маэдретнира и глядя на колонну, идущую прибрежной дорогой. Годы размышлений и бездействия ослабили его волю, но сегодня, в это утро, он снова чувствовал себя хозяином собственной судьбы. Если кампания удастся, его армия сможет пройти Крейс и ударить прямо по Нагариту.
В Крейс послали двух драконов, еще двух — в Сафери. Прочие драконьи всадники взмыли в небо рядом со своим королем, и с ними Дориен, и впервые за много лет радостные крики эльфов приветствовали Каледора с земли.
Король-Феникс глядел на извилистую серебристую ленту реки, на белую полосу между глубокой синевой моря и пышной зеленью лесистых холмов Ивресса. Он снова вспомнил, как красива с высоты марширующая армия, и на миг он был счастлив. Но это чувство прошло, когда он вспомнил, что поход направлен не против диких тварей или звероподобных орков, но против таких же эльфов. Это его не опечалило, но пробудило чувство глубокого негодования. Властолюбие наггароттов превратило его в братоубийцу, и этого он никогда им не простит.
Армия вошла в Котик без сопротивления, но то, что там увидела, ошеломляло куда сильнее любой армии противника. Деревни лежали в развалинах, дома и постройки зияли выбитыми дверями, ни одного жителя не было видно. Дороги и поля были усыпаны свежими трупами. Огромные стаи ворон и стервятников кружили в небе, а селения эльфов кишели пирующими крысами, пришедшими по следам друкаев.
Бойня казалась бессмысленной. Поля стояли неубранными, склады не растащили. На некоторых телах виднелись знаки ритуального жертвоприношения — грудная клетка вскрыта, органы удалены, — кое-где груды обгорелых костей, но в основном эльфов просто убивали и бросали гнить с перерезанным горлом и вспоротым животом.
Чем дальше в глубь страны, тем сильнее ощущалось поклонение Каину. Воины Каледора видели святилища, заваленные костями и внутренностями, алтари, выщербленные ударами ножей, кучи почернелых костей. Вся радость от того, что они освобождают Котик, испарилась, эльфы шли в глубоком молчании. Некоторые, не в силах выдержать виденное, разражались слезами и не могли идти дальше.