В каком-то смысле смерть Эйлин принесла девочке облегчение, но в чем-то ее жизнь усложнилась. Теперь ей не нужно было ни за кем ухаживать. Зато приходилось все время быть начеку — подальше от Джека и женщин, которых он приводил домой. После смерти Эйлин он прямо объявил Хилари, что она может оставаться под его кровом до тех пор, пока не начнет причинять ему неудобства. И пусть она разберется в теткиных вещах — что-то возьмет себе, а остальное выбросит на помойку. Он не хотел, чтобы что-либо напоминало ему об Эйлин.
Хилари долго тянула с этим, страшась прикасаться к вещам умершей — словно Эйлин могла встать из гроба и покарать ее. Наконец осмелилась. Отнесла платья на церковный благотворительный базар, выбросила дешевую косметику. Она намеревалась выбросить и нижнее белье, но вдруг заметила среди старых чулок и поясов что-то завернутое в кусок материи. Хилари решила проверить, нет ли там чего-нибудь важного, и обнаружила десять тысяч долларов, преимущественно мелкими купюрами. Ясно было, что Эйлин прятала их от мужа.
Хилари долго сидела, вперив взгляд в сверток, и в конце концов сунула его себе в карман, а ночью спрятала среди своих вещей. Эти деньги очень пригодятся ей в тот день, когда она убежит, чтобы разыскать Александру и Мегану.
Весь следующий год Джек практически не замечал ее присутствия: был слишком занят, волочась за женщинами со всей округи. Он несколько раз терял работу, но потом без труда находил новую. Ему было все равно, чем заниматься, лишь бы иметь крышу над головой, бабу в постели и полдюжины бутылок пива в холодильнике.
Однако когда Хилари исполнилось тринадцать, он начал обращать на нее внимание. Постоянно ворчал, требовал одно, другое, третье, придирался к недостаточной, по его мнению, чистоте в доме, а когда приходил ужинать — не особенно часто, — с отвращением отзывался о приготовленной пище. Его раздражала ее манера одеваться: платья мешковаты, юбки слишком длинны.
Шел тысяча девятьсот шестьдесят второй год; в моду входили «мини», и Джек настаивал, чтобы Хилари одевалась, как девушки в журналах и на экране телевизора.
— Разве тебе не хочется нравиться мальчикам? — спросил как-то Джек после обеда.
Он вернулся домой навеселе, после того, как немного погонял мяч с приятелями. Ему исполнилось сорок пять лет; тридцать из них прошли под знаком Бахуса, и это наложило на него отпечаток. Джек обрюзг; над голубыми линялыми джинсами нависло брюхо.
— Хилари, разве тебе не нравятся мальчики?
Она была сыта по горло его поддразниваниями. У нее нет времени на мальчиков. Школа и заботы по дому — больше ее ни на что не хватает. Осенью ей предстоит идти в девятый класс. У нее есть десять тысяч долларов. Что еще нужно?
— Не особенно, — хмуро ответила она. — Я слишком занята, чтобы думать о мальчиках.
— Да ну? А как насчет мужчин? Для мужчин у тебя найдется время, маленькая Хилари?
Она не удостоила его ответом — пошла на кухню готовить ужин. Забавно, за какие-то несколько лет Джек превратился в настоящего южанина. Говорит, растягивая слова, с акцентом уроженца Флориды. Ни за что не подумаешь, что он из Бостона.
Ей вспомнился первый, недолгий период жизни в Бостоне, когда рядом были сестры. Бостон навсегда останется для Хилари местом, где ее разлучили с единственными существами, которых она любила. С тех пор, как они переехали во Флориду, она ничего не знала об Артуре Паттерсоне — и не желала знать. Она его ненавидела. Ей ни разу не пришло в голову, что он не звонит потому, что Джек с Эйлин не сообщили ему свой новый адрес. Исчезли без следа, словно сквозь землю провалились, и Артур не имел ни малейшего представления, где их искать. Вдобавок ему хватало своих забот. Примерно в то время, когда Джонсы двинули во Флориду, от него ушла Марджори.
— Что там на ужин? — На пороге кухни возник Джек с банкой пива и сигаретой. В последнее время он посматривал на Хилари с видимым интересом, и это ее тревожило. Он будто раздевал ее глазами.
— Гамбургеры.
— Отлично.
При этом он откровенно разглядывал ее только что сформировавшиеся груди. У Хилари были красивые длинные ноги, тонкая талия и унаследованные от отца густые черные волосы, свободно ниспадающие вдоль спины. Чертовски привлекательная девушка — это все труднее становилось скрывать. К тому же Хилари выглядела на несколько лет старше своего возраста. В ее глазах стыла застарелая обида.
Джек погладил ее по спине. В этот день он впервые околачивался поблизости все время, пока она готовила ужин. Это до такой степени действовало ей на нервы, что потом она не могла заставить себя поесть — отодвинула тарелку и сразу после мытья посуды поспешила убраться из кухни. Вскоре она услышала, как за Джеком захлопнулась дверь. Можно ложиться спать.
Джек вернулся около полуночи. С небес низвергался тропический ливень с громом и молнией. Джек был пьян и притащился домой с какой-то целью… дай Бог памяти… совсем вылетело из головы. Матерясь, он протопал мимо двери в спальню Хилари и вдруг вспомнил.
Немного постояв за дверью, он вошел — без стука, просто повернул ручку. От мокрых ботинок по полу растекались лужи. Джек тяжело дышал: сказались десятилетия запойного курения. Хилари спала и не слышала. Черные волосы упали ей на лицо; одна рука заброшена за голову; одеяло съехало; на ней была детского фасона ночная рубашка.
Джек замурлыкал от удовольствия. Хилари пошевелилась во сне и повернулась на бок; при этом приоткрылись одна нога и бедро. Джек начал неторопливо расстегивать на себе сорочку. Она упала на пол, прямо в лужу. Он снял брюки с ботинками и остался в трусах и носках, а через минуту они отправились вслед за остальным на пол. Однако из-за сильного опьянения эрекция оказалась незначительной. Он медленно приходил в рабочее состояние, распаляя себя видом полуобнаженной Хилари, пуская слюни от вожделения, которое тайно питал к ней все эти годы. Наконец-то она созрела и целиком в его власти… его собственная племянница… всегда под рукой… пока не вырастет и не захочет завести свою семью… Но, возможно, после этого у нее и не возникнет такого желания.
Джек со стоном лег рядом; пары алкоголя и запах потного, немытого тела разбудили Хилари.
Она открыла один глаз и вдруг с воплем ужаса соскочила с кровати. Однако Джек оказался проворнее — успел ухватить ее за подол рубашки и сорвать с нее эту единственную защиту. Она стояла перед ним, нагая и трепещущая, а он лежал и пялился на нее.
— Ну и ну! Да ты красотка, маленькая Хилли!
Нужно было прикрыть наготу, убежать… Но она совсем растерялась и стояла, парализованная страхом. Если она шелохнется, пустится наутек, он сейчас же схватит ее.
— Иди обратно в постельку, еще рано. Сейчас дядя Джек тебе кое-что покажет.
Хилари и так прекрасно видела предмет его гордости — длинный, твердый и очень страшный. Она была достаточно большой девочкой и знала, что ему нужно. Лучше умереть!
— Не смей меня трогать!
Девочка метнулась на кухню; Джек — за ней; огромный, голый, он то и дело спотыкался, скользя по мокрому полу.
— Иди сюда, маленькая шлюшка. Ты же хочешь этого. И ты это получишь.
Он схватил ее за руку и потащил обратно в спальню. Хилари сопротивлялась, как дикая кошка. Его лицо и плечи покрылись царапинами.
— Пусти, гад! — Она вырвалась и добежала до двери, но Джек снова догнал ее.
В мозгу Хилари молнией сверкнуло воспоминание об одной спрятанной в спальне вещи. Притворившись послушной, она позволила отвести себя туда. Риск был огромен, но она скорее убьет это животное, чем подвергнется насилию!
— Ну вот и умница… Хочешь дядю Джека, да, маленькая Хилли?
Она промолчала. Он бесцеремонно толкнул ее на кровать и приготовился взгромоздиться, но вдруг похолодел: прямо перед ним, нацелившись ему в живот, сверкнуло что-то серебристое, холодное и очень острое.
— Посмей только тронуть меня, подонок, я отрежу твои поганые яйца! — прошипела Хилари. — Я не шучу! — Джек понял: действительно не шутит. Отступил. Хилари приподнялась. — Убирайся из моей комнаты!
— Ладно, ладно… Господи Иисусе! — бормотал Джек, пятясь к двери. Там он споткнулся о порог и едва не шлепнулся на пол. — Убери эту штуку, ради всего святого. Убери, черт бы тебя побрал!
— Не раньше, чем ты выметешься отсюда! — Она по-прежнему целилась ему в мошонку, и это действовало ему на нервы.
— Маленькая сучка! Так вот чему вас теперь учат в школе! В наше время девушки были другими.
Хилари не ответила. Он все пятился — и вдруг резким движением вырвал у нее нож и так сильно ударил девушку по лицу, что она отлетела к противоположной стороне. Из носа хлынула кровь, страшно болел затылок — уж не разбила ли она голову?
— Ну как, сука? Нравится?
Хилари застонала и попробовала подняться на ноги, чтобы и дальше защищать свою добродетель. Но Джеку было не до этого: им владела жажда мести. Это не уйдет. Девчонка целиком и полностью в его власти. Он — хозяин!
— В другой раз будешь слушаться дядю Джека!
Его глаза злобно сверкали; он нанес ей новый сокрушительный удар. Хилари шмякнулась о стул; что-то вонзилось между ребер, пропороло грудь. Из ран сочилась кровь; в ушах стоял звон.
Джек ударил ее еще несколько раз и, утомившись, рухнул на кровать — голый, в стельку пьяный, но довольный проделанной работой. В другой раз не будет ломаться. Он преподал ей хороший урок. Такой хороший, что Хилари выползла из дома, под проливной дождь, и еле дотащилась до крыльца соседнего дома. Там она, вся израненная, истекая кровью, пролежала несколько часов, пока утром миссис Арчер не вышла посмотреть почту.
— Боже правый! — вскрикнула она и побежала за мужем. — Берт! Берт! У нас на крыльце мертвая женщина — совсем голая!
Он выбежал на крыльцо и увидел Хилари. Та лежала без сознания.
— Господи! Это соседская девочка… ее тетя умерла… Она почти никогда не выходила из дома. Нужно позвонить в полицию.
Но Молли уже накручивала диск. В считанные минуты приехала полицейская машина, а «скорая» — еще раньше. Хилари увезли в больницу. Примерно через полчаса она пришла в сознание и увидела Арчеров — они жалостливо смотрели на нее, сидя в приемном покое. Миссис Арчер плакала. Хилари напомнила ей дочь. Бедная девочка, ее избили до полусмерти, изнасиловали и бросили подыхать.