Страх сыграл решающую роль. Видит Бог, ей пришлось многое пережить, и она справилась. Будет справляться и дальше. Только не с утратой ребенка. Этой муки ей не вынести. Нельзя так ужасно рисковать. Лучше пожертвовать этим ребенком и жить воспоминаниями об Акси и Мегане. В ее жизни и в ее сердце нет места другим детям.
Поэтому в пятницу после обеда она отправилась к врачу и едва не лишилась чувств на пороге консультации.
В регистратуре ей дали заполнить бланк. Потом она примерно час просидела в комнате ожидания. В тот день она с обеда отпросилась с работы, а ночью не сомкнула глаз. Одна ее половина кричала: не убивай свое дитя! Голоса из прошлого оказались громче. Они напомнили ей страшную разлуку с сестрами. Хилари беспрестанно вспоминала тот день, когда их грубо оторвали от нее и увезли… Свою нестерпимую боль, почти агонию…
Муки, испытанные ею при изгнании крошечного комочка плоти, оказались несравненно страшнее.
Ее провели в приемную. У Хилари подгибались колени. Ей велели переодеться в специальный халат, надеть бумажные шлепанцы и пройти в операционную. Хилари молила Бога, чтобы случилось чудо и ей помешали осуществить задуманное. Но рядом не оказалось такого человека.
Медсестра смотрела на нее как на преступницу. Хилари без сил опустилась на узкую деревянную скамью.
— Вы плохо себя чувствуете?
— Немного кружится голова.
Медсестра бесстрастно кивнула и попросила лечь на стол.
— Доктор сейчас придет, с минуты на минуту.
Однако прошло полтора часа, а он так и не появился. Хилари начал бить озноб. Хотя она с самого утра ничего не ела, ее вырвало — на нервной почве. Медсестра сурово посмотрела на нее. Хилари застыдилась.
— Извините… Мне нехорошо…
— После операции это может повториться, — авторитетно предупредила сестра, давая ей вытереться полотенцем. — Доктор уже идет. У нас возникла проблема в соседнем зале.
Хилари не могла ни о чем думать, кроме того, что ребенок по-прежнему находится в ее утробе — живой! Чем дольше будет тянуться ожидание, тем дольше он проживет на свете, но потом его все равно умертвят. Хилари судорожно всхлипнула: на нее накатило отчаяние. Но выхода не было. Она запретила себе любить этого ребенка. Ей не пережить новой утраты.
— Готовы, юная леди? — В операционную вихрем ворвался хирург — в застегнутом на спине халате, с зеленой шапочкой, прикрывающей волосы, и висящей на шее маской. Хилари почудилось, будто она видит на нем кровь после предыдущего аборта.
— Я… да… — прохрипела она и испугалась, что расплачется. Или ее снова вырвет. — Дайте мне наркотик.
— Он не понадобится. Через несколько минут все будет кончено.
Это через сколько же? Сколько времени длится операция? Что с ней станут делать?
Хилари неподвижно лежала на столе. Ей широко развели ноги и специальными ремешками прикрепили к металлическим рогаткам. Хилари запаниковала.
— Зачем вы это делаете?
— Чтобы вы сами себя не покалечили.
Медсестра хотела привязать и руки, но Хилари взмолилась:
— Пожалуйста! Обещаю ни к чему не притрагиваться!
Сестра вопросительно посмотрела на врача. Тот кивнул и надел маску.
— Расслабьтесь. Потерпите несколько минут. Скоро вы от него избавитесь.
Хилари внушала себе, что поступает правильно, но внутри нее все роптало и кричало. Она убивает младенца! Злые люди отняли у нее Александру и Мегану — но не убили же! Это великий грех… преступление!..
В это время ей сделали укол местной анестезии. Ей хотелось кричать, плакать, но медсестра не обращала внимания, а умело ассистировала врачу. До слуха Хилари донесся адский звук машины. Казалось, сейчас рухнут стены.
— Что это? — Хилари приподнялась, но ноги были намертво прикреплены к столу. Она почувствовала острую боль на месте укола.
— Это вакуум. Минута — и все готово. Считайте до десяти.
В Хилари вошло что-то острое, металлическое — перед этой болью померкли мучения, причиненные ей Мейдой и Георгиной, даже мальчишками, загонявшими ей внутрь свои мерзкие, костлявые штуковины. Ужас! Она закричала. Металлическое орудие пыток рвало ее внутренности. Это врач пытался раскрыть шейку матки, чтобы извлечь зародыш.
— Беременность больше, чем мы себе представляли, мисс Уолкер. Пришлось дополнительно расширять отверстие.
Местная анестезия так и не подействовала. Боль была такой пронзительной, что у Хилари сильно тряслись ноги. Врач удовлетворенно хмыкнул.
— Ну вот и все.
В этот момент Хилари снова вырвало, но медсестра не дала ей вытереться, как в прошлый раз. Ей было не до того.
И вдруг Хилари поняла: это страшная ошибка, нельзя этого делать, нужно сохранить ребенка!
— Не надо! — забормотала она. — Прошу вас. Остановитесь!..
Врач буркнул что-то утешительное. Поздно. Раз уж начали, нужно довести до конца.
— Хилари, все почти кончено. Потерпите еще чуть-чуть.
— Нет! Умоляю!.. Я не вынесу… Не хочу… Ребенок… — У нее кружилась голова, тело сотрясали конвульсии.
— У вас еще будет много детей. Вы молоды. В один прекрасный день вам захочется…
Он хмыкнул, и Хилари поняла, что ее ожидает новая пытка. Ей вставили вакуумный аппарат, и у нее возникло ощущение, как будто каждую частичку ее тела всасывает в себя гигантский пылесос. У нее снова началась рвота.
И вдруг наступила тишина.
— Теперь небольшая чистка, — пояснил хирург.
У Хилари все плыло перед глазами. Из нее выскребали то, что осталось после ребенка. Его уже не было. Она потеряла тех двоих — и убила этого. Больше она ни о чем не могла думать. Ей хотелось умереть. Она — убийца, как ее отец. Отец убил маму, а она, Хилари, — собственное дитя.
— Ну вот и все, — послышался ненавистный голос. Из нее вынули инструменты и оставили ее лежать, дрожащую и привязанную. Но ей было все равно. Пусть бы она умерла! Ах, хорошо бы!..
— Теперь, Хилари, немного отдохните, — врач потрепал ее по плечу и вышел, громко хлопнув дверью, а она лежала в луже собственной рвоты, и все ее тело сотрясали конвульсии.
Через час к ней пришли, дали подклад и листок-памятку. Если кровотечение будет сильным, нужно снова обратиться к ним. Пусть полежит сутки в постели — все будет хорошо.
Хилари оделась; шатаясь, вышла из консультации; остановила такси; дала водителю адрес. И с ужасом поняла, что уже шесть вечера. Она провела в консультации шесть часов!
— Что с вами, леди, вам плохо?
Она была страшна, как смертный грех, — даже в полумраке автомобиля. Под глазами залегли темные тени; лицо приняло зловещий зеленоватый оттенок. Ее так знобило, что она не могла говорить.
— Да… у меня простуда… — стуча зубами, пробормотала Хилари.
— Понятно, — сочувственно произнес шофер. Должно быть, когда она не больна, то ничего на мордашку. — Сейчас многие болеют. Эпидемия… Не вздумайте меня целовать.
Хилари попыталась улыбнуться, но не смогла. Наверное, она уже никогда не сможет улыбаться. Как можно? Как смотреть в глаза своему отражению в зеркале? Убийца!
Дома она, не раздеваясь, заползла в постель и проспала, ни разу не проснувшись, до четырех утра в субботу. Ей казалось, что она корчится в смертных судорогах. Но нет — ничего подобного. Она выжила. Пережила. И никогда не забудет.
В понедельник, без кровинки в лице, она отправилась на работу, механически исполнила все, что нужно, и вернулась домой с папками. Теперь она с головой уйдет в работу, доведет себя до одурения — так и вышло. На следующие полтора года Хилари превратилась в робота, стала достопримечательностью, вундеркиндом Си-Би-Эй, деловой женщиной, которая вызывала восхищение и страх одновременно. Никто не хотел подражать ей.
— Страшная особа! — сказала одна секретарша другой в день тридцатилетия Хилари. — Для нее не существует ничего, кроме компании. Не дай Бог встать у нее на пути. Лично я ее боюсь.
Ее собеседница выразила согласие, и они отправились в дамскую комнату — обсудить двух новых тележурналистов из отдела новостей. Что касается Хилари, то у нее был иммунитет. Ее интересовала только работа. Карьера. Телекомпания.
В тридцать два года она стала вице-президентом, а еще через пару лет снова пошла на повышение. В тридцать шесть она уже была самой высокопоставленной женщиной в телекомпании Си-Би-Эй-Новости, а в тридцать девять вошла в тройку самых влиятельных лиц в подразделении новостей. Никто не сомневался, что со временем она выйдет на первое место. В «Нью-Йорк таймс» поместили заметку об ее успехах, о проводимой ею политике и о планах на будущее. Вслед за этим вышла статья в «Уолл-стрит джорнэл».
Хилари добилась своего.
Глава 13
Когда Артур Паттерсон вышел от врача, на него навалился, душа, загазованный воздух Парк-авеню. В диагнозе не оказалось ничего удивительного: он этого ожидал. И тем не менее надеялся… Но боль стала почти непереносимой. Таблетки в этом месяце уже почти не действовали — а он продолжал внушать себе, что все не так уж и страшно!
Дойдя до угла, он задержался, чтобы перевести дыхание. Была половина пятого. Боль в груди совершенно его измучила. Он громко кашлял. Рядом остановился прохожий — не нужно ли помочь? Артур отдышался и залез в такси, прохрипел два слова водителю.
Он вновь и вновь перебирал в памяти слова врача — свой смертный приговор. Чего еще можно было требовать от судьбы? Ему семьдесят два года, он прожил насыщенную жизнь… более или менее… Был женат… Марджори умерла три года назад; на похоронах он с удивлением узнал, что она всего лишь за несколько лет до кончины вторично вышла замуж, за конгрессмена в отставке. Была ли она довольна своей жизнью? — спрашивал он себя в полумраке церкви Сент-Джеймс.
И вот теперь ему пришло время умирать. Странно — он больше не испытывал страха. Только сожаление. Ему было нечего оставить после себя — разве что юридическую практику, да и та в последнее время все меньше интересовала Артура, хотя он продолжал регулярно являться на работу. Будет ли партнерам не хватать его? Вряд ли. Никто и не заметит его ухода, разве что преданная секретарша, да и та быстро привыкнет к новому шефу.