В полседьмого она пошла одеваться; услышала, что Анри у себя, но не хотела его беспокоить — включила воду в ванной и вынула из шкафа длинное, до пола, белое шелковое платье. Обычно она носила к нему длинные бриллиантовые серьги, принадлежавшие покойной свекрови.
Александра как раз доставала их из шкатулки, когда дверь открылась и в комнату вошел Анри. Вид у него был разъяренный.
— Привет, милый.
Она встала, чтобы поздороваться с мужем, но улыбка застыла на ее лице, когда она подняла на него глаза.
— Что случилось? Я все проверила, мне показалось, что все в порядке…
Но было совершенно очевидно, что произошло нечто ужасное.
— Слушай, ты вообще соображаешь, что делаешь? Ты же выставляешь меня дураком перед всем Парижем!
— Боже мой, Анри, о чем ты?
— О том, что тебя сегодня видели в «Ритце», где ты обедала с мужчиной. Неужели ты вообразила, что надежно спряталась?
Александра сильно побледнела, но абсолютно спокойно объяснила:
— Если бы я имела намерение прятаться, то вряд ли пошла бы в «Ритц». Это был деловой обед с человеком, который прибыл сюда из Нью-Йорка в связи с делами моей мамы.
— Я слышал об этом вчера. Дважды это у тебя не получится. Но твое вчерашнее поведение становится понятным. Ты перестала соображать, совсем потеряла голову. Так вот, я не собираюсь терпеть такого оскорбления. Завтра же утром ты уедешь в Кап-Ферра.
Он хотел наказать ее, как непослушного ребенка. Несправедливость его обвинений возмутила Александру до слез.
— Анри, я тебя никогда не обманывала. Ты должен мне верить.
Она не решалась подойти к нему, и они стояли в разных концах комнаты: Александра в глухом отчаянии, а ее супруг в бешенстве.
— Я тебе верил до сих пор. Но ты не можешь рассчитывать, что поверю в данном случае.
— Но это правда!
— Не убеждай меня. А твоей матери я скажу, что думаю по поводу дымовых завес, которыми она тебя прикрывает. Я не желаю нынешним летом видеть ее в Кап-Ферра.
— Анри, это же несправедливо. Она хочет повидать девочек.
— Надо было раньше думать, до того, как она стала помогать тебе встречаться с любовниками.
— У меня нет никаких любовников! — повысила голос Александра. — И мама тут ни при чем…
Анри медленно приближался к супруге со странным выражением в глазах. Александра опустилась на стул, подавленная и несчастная.
— Это…
— Так что же это за дела?
Он грубо приподнял ее за подбородок, чтобы заглянуть в лицо, так как знал, что она не сказала всей правды.
Однако Александра не могла ее сказать. Она понимала, что сделала бы этим только хуже.
— Я сейчас не могу объяснить тебе. Это конфиденциальные дела, касающиеся моих родителей.
Она выглядела бледной и подавленной. Анри, чувствуя, что одержал очередную победу, направился вон из комнаты, но в дверях обернулся и еще раз посмотрел на нее:
— Я не ожидал от тебя такого, Александра. Чтобы это больше не повторялось, не то ты отправишься обратно, в дом своей матери, без дочерей. Завтра к полудню вещи для поездки на Ривьеру должны быть собраны.
С этими словами он хлопнул дверью ее спальни.
Александра не смогла сдержать рыданий. Она так приятно и совершенно невинно провела время с Джоном, а Анри подозревает ее в супружеской измене.
Вдруг Александра осознала, что должна позвонить Джону, и, торопливо подойдя к письменному столу, набрала номер «Бристоля».
К счастью, он был у себя. Александра сообщила, что вынуждена раньше уехать в Кап-Ферра, продиктовала новый телефон и еще раз поблагодарила за ленч, не сказав, конечно, что ей пришлось только что выслушать от мужа.
— Я надеюсь, что мы прощаемся ненадолго.
— Я тоже.
Александра смутилась от этого признания. «Джон такой добрый и отзывчивый, — подумала она, — но у него своя жизнь, а у меня своя. У меня и без него проблем хватает».
— Я позвоню тебе, как только что-то узнаю.
— Спасибо, Джон. Счастливого пути.
— Спасибо. Я улетаю завтра утром.
Джон надеялся попасть на ночной рейс, но слишком поздно вернулся с ленча и, не желая впопыхах собирать вещи и мчаться в аэропорт, решил, что еще одна ночь в Париже ничего не изменит.
После обеда с Александрой он пребывал в прекрасном настроении, когда же позвонил Саше, та стала снова жаловаться на зануду-хореографа, и Джону вдруг расхотелось торопиться в Нью-Йорк. Он планировал поужинать в ближайшем бистро и совершить приятную прогулку по парижским улицам.
Положив трубку, Александра медленно направилась в ванную, не в силах поверить, что Анри так легко мог подумать о ней плохое, и отдаваясь вопросом, сильно ли испортились их отношения.
Представить себе это было, впрочем, несложно. Анри весь вечер и все следующее утро говорил с ней ледяным тоном и обращался как с парией.
— До моего приезда чтобы никаких развлечений, поняла? Из виллы ни шагу. Я буду регулярно звонить и проверять, — наставлял он ее перед отъездом.
В Александре от такого отношения постепенно вскипало бешенство. Она его вовсе не заслуживала.
— Но я могу хотя бы пойти на пляж или должна сидеть как прикованная у телефона?
— Очень сожалею, Александра, что брак для тебя — это тяжкие оковы. Я никогда не думал, что ты так мучаешься.
У него на все был готов ответ.
Когда машина отъезжала от дома, Александра впервые почувствовала к супругу ненависть.
— Почему у папа такое плохое настроение? — спросила Аксель по пути на вокзал. — Он на тебя сердится?
— Совсем чуть-чуть.
Она погладила медно-рыжие кудри и подумала о Хилари, которая когда-то так же гладила ее волосы. Александру чрезвычайно волновала перспектива снова повидать сестер. Она надеялась, что Джону удастся их быстро разыскать и можно будет улизнуть для встречи с ними.
Но Аксель не дала ей возможности долго размышлять на эту тему:
— Мне не показалось, что папа сердится «чуть-чуть», мне показалось, что он очень сердится. Мамочка, ты сделала что-то плохое?
Александра улыбнулась, взяла руку Аксель и подумала, что поездка на Ривьеру — совсем неплохо еще и потому, что можно будет несколько недель отдохнуть от мужа.
— Нет, просто чуть-чуть сглупила.
— Как тогда, когда купила шляпу с перьями и вуалью, которая ему ужасно не понравилась?
Аксель та шляпа привела в восторг, Анри же велел Александре в тот же день отослать ее обратно в магазин.
— Да, примерно так.
— Ты опять купила себе шляпу?
— Хм… да… вроде того…
— Красивую?
— О да, — улыбнулась Александра своей младшей дочурке. — Очень.
Аксель, удовлетворенная ответом, просияла.
Глава 23
Джон был весьма доволен работой, проделанной в его отсутствие подчиненными. Они выяснили, что Хилари училась на вечернем отделении колледжа, работала в агентстве по трудоустройству, откуда перешла в Си-би-эй.
Просматривая собранные материалы, Джон пришел к выводу, что первый шаг был верным. Позвонив в Си-би-эй, он говорил с той самой Хилари — старшей из сестер Уокер. Но столь же очевидным являлось и то, что она не хотела быть обнаруженной.
«Ну и ладно, — подумал Джон. — Я сперва найду Меган, а потом сам явлюсь к Хилари. Пусть пока думает, что ввела меня в заблуждение».
Но, размышляя о Хилари, он ощутил ту же ноющую боль в сердце, которая появлялась всякий раз при мысли о том, через какой кошмар ей пришлось пройти. Джону хотелось сказать ей, что все в порядке, что она не одинока, что не надо больше избегать людей. Ужасно было думать, что она по-прежнему озлоблена и несчастна, но тут Джону пришла в голову мысль, что за последние годы в ее жизни могло произойти много событий, о которых ему неизвестно, и он поручил одному из своих помощников тщательно заняться периодом работы Хилари Уокер в телекомпании Си-би-эй.
Она могла быть замужем, разведена, иметь шестерых детей. Девчушка, путь которой он проследил от Бостона через Джексонвилл до Нью-Йорка, некогда надломленная, теперь вполне могла вести счастливую жизнь. Джон на это очень надеялся.
Однако он знал, что не успокоится, пока с ней не встретится. Это было странно, но его целиком захватили судьба и жизнь сестер Уокер, захватили до такой степени, что он позвонил своей бывшей жене, пригласил ее на ленч и снова попросил объяснить, что она испытывает к своим героям, когда пишет книгу.
— Скажи, Элли, бывает так, что ты в них влюбляешься? — помедлив, задал вопрос Джон, когда они сидели у фонтана в ресторане «Времена года». Здесь обычно обедали все издательские тузы Нью-Йорка. Джон знал, что это любимое место Элоизы, хотя он сам все же предпочитал чувственный, артистический хаос «Русской чайной». Однако Элоиза была другой — неприступной, холодной, сдержанной; она блистательно делала свою карьеру и лучше подходила к холодному мрамору и тихим фонтанам «Времен года».
— Влюбляюсь в них? Что ты имеешь в виду? Ты сам собираешься написать книгу? — удивленно спросила она. Джон покачал головой:
— Нет, я провожу одно любопытное расследование. Приходится копать на тридцать лет вглубь, и все видится очень реально. Я не могу думать ни о чем другом, как о сестрах Уокер, Вижу их во сне… Размышляю о них днем… Маленькие девочки, теперь женщины средних лет, бередят мне сердце, я хочу им помочь.
— Это больше похоже на одержимость, чем на любовь, — ухмыльнулась Элоиза и сочувственно похлопала Джона по руке. Она по-прежнему испытывала к нему симпатию. — Плохи твои дела, малыш. Наверное, тебе придется написать об этом книгу.
— Никто не поверит, что это правда. Да я бы и не смог, не мое это дело. Ты же знаешь. Но меня их история просто сводит с ума. Как произошло, что люди, о которых я узнал из тощего досье, принесенного клиентом, стали настолько мне близки?
— Иногда так случается.
— Но я смогу когда-нибудь избавиться от этого наваждения?
— Да, когда ты выяснишь все до конца, — ободрила его Элоиза, доедая салат. — Когда я заканчиваю книгу, персонажи исчезают. Навсегда. Но перед этим я от них тоже схожу с ума, они меня просто преследуют.