— Для тебя это очень хлопотно. Ты же даже не собиралась до конца сентября возвращаться в Париж, говорила мне, что на несколько недель поедешь в Рим.
— Ну и что? Я могу поехать в Рим в октябре. Или на обратном пути из Нью-Йорка. Я там хотела только навестить мою подругу Маризу и купить себе приличные туфли. Но гораздо охотнее полетела бы с тобой в Нью-Йорк… если ты меня возьмешь.
— Конечно, мамочка…
У Александры на глазах выступили слезы. Она понимала опасения матери, но считала их совершенно необоснованными. Никто: ни кровный родственник, ни муж, ни подруга — не мог заменить ее.
— Ну конечно. Я с удовольствием полечу с тобой. Просто я не хотела тебя в это впутывать.
— Не говори глупости. Если я останусь здесь, то превращусь в клубок нервов.
Тут Маргарет посетила совершенно шальная идея, однако ей самой она понравилась:
— А давай возьмем с собой Аксель и Мари-Луизу? Александра просияла. Ей не хотелось расставаться с дочерьми даже на несколько дней. Да и Анри, возможно, благосклоннее будет смотреть на такой семейный вояж.
— Гениальная мысль. Вы втроем можете остаться в Нью-Йорке, пока я буду в Коннектикуте, а потом мы все развлечемся перед возвращением в Париж. Занятия в школе начинаются только с одиннадцатого.
— Великолепно. Я сегодня же позвоню в «Пьер» и забронирую номер. А ты позвони в авиакомпанию. Когда мы прибудем в Нью-Йорк?
— Первое — это пятница… Может, вылетим в четверг, тридцать первого августа?
— Отлично. Заказываем гостиницу на десять суток. Если захочешь вернуться раньше, всегда можно аннулировать.
— Маман… — у Александры к горлу подступил комок — так она была растрогана. — Любимая моя…
— Все будет хорошо, дорогая. Не сомневайся в этом. Впервые с момента появления Джона Чепмена на рю де йаренн она на самом деле так думала.
Еще в течение недели Александра мужу ничего не говорила. Наконец в один из вечеров, когда они устроились в шезлонгах на террасе, как бы между прочим сообщила:
— Мама хочет, чтобы я слетала с ней в Нью-Йорк в конце лета.
Анри сердито взглянул на супругу. Он не переставал сердиться на нее за провинность, допущенную перед отъездом из Парижа. Хотя эта тема больше никогда не обсуждалась, Александра знала, что Анри ей ничего не простил.
— Что у нее опять стряслось?
— Ничего. Просто у нее в Нью-Йорке дела, связанные с какими-то семейными капиталовложениями. Она попросила меня составить ей компанию. Может быть, я полечу вместе с ней и возьму девочек.
— Это смешно. Что делать в Нью-Йорке в августе? Анри подозревал, что его ожидает какой-то подвох.
— Речь идет о самом конце месяца. Да и для девочек это будет какое-то разнообразие.
— Абсурд. Вы можете слетать в Нью-Йорк в любое другое время, например зимой, без детей.
От его резкого тона у Александры по спине пробежал озноб. Но ее решение было непреклонным, хотя обычно она легко уступала мужу.
— Нет, Анри. Я полечу сейчас. С мамой. И с детьми. Он сел в шезлонге и гневно уставился на нее.
— Ты вдруг стала что-то чересчур независимой, Александра! Позволь тебе напомнить, что здесь я принимаю решения и за тебя, и за детей!
Анри выразился слишком резко, но это была правда, во всяком случае, до недавних пор. Однако визит в Париж Джона Чепмена положил начало значительным переменам в сознании Александры.
— Я думаю, что не стоит ради этого так волноваться, Анри. Я собираюсь принять приглашение матери.
— А если я запрещу тебе лететь туда?
Его лицо побагровело от ярости.
— Я все равно должна буду полететь. Мама просила ее сопровождать.
— Твоя мама не инвалид. Я сам ей позвоню и скажу, что ты остаешься здесь.
На этот раз Александра не собиралась сдаваться. Она говорила спокойно, но твердо:
— Я не хотела бы спорить с тобой, но должна лететь в Нью-Йорк с моей мамой.
— Почему? Объясни мне. Приведи хоть одну вескую причину.
— Слишком сложно это объяснить. Это семейные дела.
— Александра, ты лжешь!
Он был прав, но у Александры не было выбора; Правда была слишком страшной, чтобы Анри мог ее знать.
— Пожалуйста, не говори так. Я улечу ненадолго. Всего на несколько дней.
— Но почему, черт подери? Почему? Он стукнул кулаком по стеклянному столу так, что Александра вздрогнула.
— Анри, пожалуйста, ты ведешь себя неразумно… Александра опасалась, что муж, которому она привыкла подчиняться, вынудит ее все рассказать.
— Моя мама собирается навестить своих родственников и хочет взять меня с собой. В этом же нет ничего предосудительного.
— В этом предосудительно то, что ты поступаешь против моей воли.
— Но в соответствии со своей.
— Ты не можешь самостоятельно принимать такого рода решения. Ты замужняя женщина.
— Однако я не рабыня. Ты не можешь все за меня решать, ей-богу. Сейчас двадцатый век, а не средневековье.
— Но и ты не феминистка, между прочим, чтобы делать все, что тебе вздумается. А если желаешь таковой быть, моя крыша не послужит тебе кровом. Пожалуйста, имей это в виду, прежде чем начнешь собираться в дорогу.
— Это смешно. Ты ведешь себя так, словно я совершила преступление.
— Совсем нет. Но я решаю, что тебе делать и когда. Так было на протяжении четырнадцати лет, и я не вижу причин это менять.
— А если я их вижу? — спросила она зловеще. Впервые в жизни его обращение до глубины души оскорбило Александру. Она знала, что Анри добрый и порядочный человек. Но он так переделывал на свой лад ее жизнь, что Александру она перестала радовать.
— Попытки добиться подобной независимости будут для тебя чреваты большими неприятностями, предупреждаю.
— А я тебе говорю так вежливо, как только могу, что тридцать первого августа лечу с моей мамой в Нью-Йорк.
— Мы это еще посмотрим. Даже если ты решишься лететь, моих дочерей ты с собой не возьмешь! Тебе ясно?
Разговор превратился в пробу сил, и Александра вдруг возненавидела супруга за это. Для полноты картины ему не хватало только кнута.
— Значит, они здесь тоже узницы?
— Ты себя считаешь таковой?
— В последнее время да. С тех пор как ты отправил меня сюда в качестве наказания за грех, которого я не совершила. Ты все лето обращаешься со мной как с преступницей'.
— Наверное, тебя мучает чувство вины, раз ты так это воспринимаешь, дорогая моя.
— За мной нет никакой вины. И я не собираюсь чувствовать себя виноватой из-за поездки с матерью на ее родину, как не собираюсь расшаркиваться и упрашивать тебя — мне это не нужно. Я взрослая женщина и могу действовать по собственному разумению.
— А-а, молодая баронесса расправляет крылышки! Не хочешь ли ты сказать, что не нуждаешься в моем иждивении, поскольку сама имеешь достаточные доходы?
— Я бы такого никогда не сказала, Анри. Александру потрясло его злорадство. Анри же был взбешен неуступчивостью супруги.
— Вот и хорошо, моя дорогая. В любом случае я решил. Ты никуда не полетишь.
Она посмотрела на него с отчаянием и покачала головой. Анри не понимал, что выбрал ошибочную тактику. Ничто не могло остановить Александру. Даже муж.
Глава 26
Штат Кентукки показался Джону Чепмену другой планетой. Сначала он летел с двумя пересадками, потом на встретившем его джипе три часа трясся по ухабистым горным дорогам, пока наконец не очутился в мотеле; там ему предоставили отдельный номер, но с туалетом на улице.
Вечером Джон сидел у себя, вслушивался в уханье сов, другие звуки, которых никогда прежде не слышал, и задавался вопросом, как выглядит Меган. Ему предстояло встретиться с ней на следующий день.
Спал он чутко, рано проснулся и отправился в единственный в городке ресторан, где взял на завтрак яичницу, овсянку и чашку очень скверного кофе.
Джип приехал за ним после ленча. Шестнадцатилетний беззубый водитель отвез Джона в больницу, расположенную высоко в горах, в окружении вековых сосен. Им попадались по пути лачуги местных жителей, вблизи которых носились толпы детей, босых и в лохмотьях, и своры шелудивых дворняжек, рыскающих в надежде найти какие-нибудь объедки.
Трудно было представить, что этот забытый богом поселок находился всего в нескольких часах пути от Нью-Йорка, Вашингтона или Атланты. Бедность здесь царила ужасающая. Молодые парни от тяжелой работы, плохого питания и болезней напоминали согбенных стариков. Молодые женщины не имели зубов, а их волосы были жидкими и слабыми. У детей от недостатка пищи были вздуты животы.
Джон удивлялся, как Меган может здесь работать. В больницу он заходил, готовый увидеть там все, что угодно.
Амбулатория находилась сзади здания. Приема ожидали, терпеливо сидя на скамейках, около двадцати-тридцати женщин, окруженных орущей детворой и снова беременных, причем в некоторых случаях восьмым или девятым ребенком, несмотря на молодой возраст. Зрелище было удивительное.
Прием вела симпатичная девушка с ярко-рыжими, заплетенными в косички волосами, одетая в джинсы, обутая в грубые туристические ботинки. Когда она вышла навстречу Джону из-за стола, у того не было сомнений, что это Меган — так она была похожа на Александру.
— Здравствуйте, доктор.
Меган улыбнулась и проводила его в соседний кабинет, где они могли спокойно поговорить.
Джон показал ей папку с собранными материалами, которую прежде показывал Александре, рассказал о ней, сообщил, что срок встречи — первое сентября — остается в силе.
— Вы сможете приехать? — спросил он обеспокоенно. Меган с улыбкой подтвердила. Манерой поведения она немного напоминала Ревекку.
— Смогу. Если удастся вырваться от них. Она махнула в сторону приемной.
— Это ужасное зрелище.
— Я знаю, — с серьезным видом кивнула она. — Поэтому я сюда и приехала. Им требуется помощь: продовольственная, медицинская… Учителей здесь тоже не хватает. Трудно себе представить, что у нас в стране существует такое.
Джон кивнул, соглашаясь и одновременно восхищаясь тем, что Меган старается как-то помочь этим людям.