Яшка даже вздрогнул от неожиданности:
– Не понял… Я тебе что-то должен буду за это заплатить?
– А кто же выдаёт своих людей бесплатно? – Мусса зажмурился, как сытый кот, и выпустил изо рта круглое колечко табачного дыма. – Всё имеет свою цену. И потом, мне же нужно как-то уладить с его родственниками.
– Слушай, Мусса, – Яшка еле сдерживался от захлёстывающего его гнева, – тебе не противно говорить такие вещи? И своих сдавать – не омерзительно?
– А что такого? Обычный бизнес! – пожал плечами бедуин. – Что в этом странного? Ну, арестуют этого парня, два дня в каталажке продержат – что с него взять? Он бедный, у него ничего нет. Даже машина, на которой он тебя подсёк, чужая. Так что он ничем не рискует. А тебе в любом случае за разбитую машину страховая компания какие-то деньги заплатит. И за поломанную ногу и руку – Институт национального страхования… Но, чтобы это не растянулось на долгие годы и тебе не пришлось тратиться на адвокатов и бесполезные судебные заседания, нужно, чтобы этот шофёр, во-первых, сам пришёл в полицию, во-вторых, дал нужные показания. Ясно теперь?.. Так вот, ты мне выписываешь чек на сумму, скажем, десять процентов от того, что получишь в итоге, – это немного, – а я завтра же иду в полицию и сообщаю, что знаю этого парня… Есть даже свидетели – пассажиры такси, которые видели, как ты перевернулся. Они подтвердят.
Минуту Яшка размышлял над его словами, но ничего, кроме изумления, сейчас не испытывал. Даже злость куда-то испарилась.
– Всё у тебя просто и гладко, – только и пробормотал он осипшим голосом, – продумано и разложено по полочкам. Обычный, как говоришь, бизнес…
Мусса улыбнулся ещё шире:
– Если откажешься, те же пассажиры из такси сами придут и скажут в полиции, что этот несчастный парень не виноват, а подсекал его на дороге именно ты. Тогда вообще ничего не получишь. Более того, штраф заплатишь за неаккуратное вождение. Я понятно изложил?
Яшка медленно сполз с подоконника, опёрся на костыли, и вдруг глаза его застила какая-то чёрная пелена гнева. Горло, исцарапанное трубками, когда он был без сознания, захрипело ещё больше, но он изо всех сил закричал, да так громко, что люди в коридоре начали оборачиваться:
– Пошёл вон отсюда! Уходи, а то я за себя не ручаюсь! Видишь эти костыли – сейчас ты ими получишь!
Кажется, он даже попробовал замахнуться костылями, но тут же потерял равновесие и упал. И больше ничего вокруг него не стало, лишь какая-то удушливая вязкая слизь и воздух, которого теперь не хватало ещё больше…
Перед глазами только неподвижные рифлёные плафоны, отвести взгляд от которых почему-то не получалось. Но Яшка ни на что другое смотреть сейчас не мог. У него резко поднялась температура, и уже, не переставая, болела ушибленная в аварии и при падении на пол грудь.
Он мог лишь бессмысленно крутить в руках сотовый телефон, который, на удивление, сегодня молчал. Яшка думал поначалу, что друзья и знакомые, которых у него, конечно, не столько, сколько было раньше, но всё равно достаточно много, начнут звонить наперебой и интересоваться самочувствием, ан нет – тишина. Не может быть, чтобы слухи о его беде не разнеслись среди них… А может, это вовсе не друзья, а так – прохожие? Потому и не звонят…
Но даже это сейчас не беспокоило его. Всё это чепуха и условности…
Может, что-то изменилось для него в этом мире после разговора с Муссой? Тоже вряд ли. Не настолько он был знаменателен, этот разговор, чтобы Яшке открылись какие-то новые, ранее неизвестные гнусные горизонты. Дело в чём-то другом, пока ускользающем из внимания.
Вдруг он и в самом деле дошёл до какого-то предела, за которым начинается переоценка ценностей, и только сейчас человек наконец открывает себя настоящего, без наносной шелухи и стыдливого приукрашивания собственных грешков? Начинаешь вдруг понимать, что врать самому себе – это совсем уже никуда не годится. Но разве мы привыкли к чему-то иному, кроме собственного вранья? Что мы умеем кроме него?
Какие причины подтолкнули его к этому открытию? Нет никаких внешних причин…
Опять начинает болеть голова. Видно, необходимо хотя бы разок в жизни как следует приложиться ею о что-то твёрдое, чтобы начать задумываться о подобных вещах.
На часах уже далеко за полночь, и шум за шторами стих. Из-за полуоткрытой двери в палату слышно, как кто-то переговаривался вполголоса, но всё равно всё живое постепенно погружалось в сон. Хорошо, что поблизости нет тяжёлых больных, которые стонами мешали бы спать. Даже Швили, тяжело вздыхавший весь вечер, и тот уже спал и тихонько похрапывал.
Будем спать и мы. Яшка не раз мечтал прежде о том, что вот бы когда-то хоть на короткое время забыть обо всех проблемах, выключить опостылевший будильник, завалиться на подушку и выспаться всласть. Так, чтобы ни одна живая душа не мешала… Сейчас, пожалуйста, всё в твоей власти – больничная тишина, удобная койка, тихо журчащий кондиционер над головой, медсестры и нянечки, которые порвут любого, кто осмелится нарушить твой покой… Они, кстати, Яшкины коллеги – своеобразные охранники, берегущие чужой сон, а это ещё та работка. Утром надо поблагодарить их. Кто-нибудь, кроме него, додумался это сделать?..
Ох, как нелегко крутиться на подушках, пытаясь поудобней устроить свои гипсовые колоды! Всё вроде бы хорошо и комфортно – и кровать замечательная, и кондиционер разгоняет приятную прохладу по палате, и тишина… Только не спится. И дышать отчего-то всё ещё тяжело, несмотря на кислородную трубку…
Позвать медсестру, что ли, чтобы принесла снотворного? Вколотый вечерний морфий-зараза не помог… Нет, не нужно её беспокоить, пускай тоже отдохнёт. Ей от таких беспокойных пациентов, как Яшка, за смену достаётся будь здоров…
До первых рассветных лучей он метался в своих измятых простынях, а под утро, когда больница начала потихоньку просыпаться, провалился в глубокий сон. Провалился отчаянно и безоглядно – будто прыгнул с высокой скалы в чёрный бездонный и стонущий от боли омут…
Впору и в самом деле задуматься, размышлял Яшка, о бесцельном прожигании своей драгоценной жизни, когда отсиживаешь время в охране или лежишь на больничной койке. Хотя это прожигание и не такое уж бесцельное – от того и от другого наверняка есть польза. Положительный результат – это когда день в охране прошёл без происшествий, а больничный день хоть на йоту уменьшил твои или чьи-то страдания. Значит, не всё так безнадёжно.
Но… очень не нравилось ему об этом раздумывать, а то, чего доброго, захочется стать совсем положительным и до тошноты правильным. Как сахарный петушок на палочке. Чутьё Яшке подсказывало, что подобному типу людей никогда нельзя доверять до конца. Что-то в их поведении противоестественное. Более честно – осознавать, что в каждом из нас живёт тайная чертовщинка, которую мы скрываем ото всех и даже от себя до поры до времени. Насколько хватает терпения, умения и хитрости. Воспитание, культура – это одно, это наша кожа и панцирь, а чертовщинка – она, как нерв, где-то глубоко в нас, и чем сильнее стараешься её скрыть, тем сильнее она рвётся наружу, дикая и необузданная. Лишь дав ей вырваться, мы становимся настоящими, такими, какими бываем, совершая свои самые экстремальные поступки, даже порой не подозревая о том, на что способны.
Яшкино стремление хохмить и ёрничать по поводу и без повода – это вовсе не поза и не желание показать кому-то свою эрудицию или заткнуть собеседника за пояс. Иногда это происходит помимо желания. Вероятно, в юношеском возрасте, когда необходимо было самоутверждаться, это имело какое-то значение, а сейчас? Сейчас он более или менее уже понимал, на что способен и выше чего не прыгнет, то есть необходимость в самоутверждении отпала. Что же тогда происходит с ним сегодня, и почему он никак не может успокоиться?
Когда ему становилось совсем плохо, он терзал себя вопросом: кто я, чёрт возьми, на самом деле? Маленький, слабый и застенчивый человечек, прячущийся внутри каждого из нас, смущённо просил тогда: оставь, не отнимай у себя последнюю защиту от окружающего, не лишай возможности смеяться и тем поддерживать себя на плаву, ведь нет у тебя сил на что-то иное… Яшка и не собирался ничего в жизни менять: кожа и панцирь – этот привычный и не очень весёлый юмор, – нисколько больше не защищали его, ведь он уже понимал, что единственная его настоящая защита – та самая крохотная горькая чертовщинка, не дающая с головой погрузиться в пучину серости и безысходности, возврата из которой уже не будет…
Жена сразу заметила, что Яшка чуть ли не в одночасье стал каким-то другим – молчаливым и строгим. Таким, каким она его ещё не знала. Ира оказалась достаточно мудрым человеком и поняла, что причина этой перемены вовсе не в болезни и даже не в потрясении от разговора с бедуином Муссой, о котором он упрямо старался не рассказывать ей, а она всё равно каким-то женским чутьём догадалась, что произошло что-то неприятное.
Хоть врачи не советовали, но принесла в больницу ноутбук.
«Может, хоть это отвлечёт его от мрачных мыслей?» – рассуждала она, Яшка так ничего тогда не сказал ей, но по его благодарному взгляду чувствовалось, что Ира попала в точку. Может быть, он даже сам пока не осознавал, насколько это ему было нужно. Именно сейчас, не дожидаясь выхода из больницы, он примется писать книгу, о которой давно мечтал и копил сюжеты для неё в своих блокнотах и в памяти.
И вот уже каждую свободную минуту он сидел с ноутбуком. Когда не было сил сидеть, то ложился на кровать и клал его перед собой.
Новая глава началась в его жизни. А предыдущая – она-то хоть закончилась?
15. Блокноты
Глава-то новая началась, но самого себя не переломаешь, верно? Яшка и не собирался ломать. Долго печалиться и сетовать на судьбу он не мог. Не тот у него был характер. Какие бы тучи над ним ни сгущались, рано или поздно, на его горизонте всегда выглядывало солнышко, а с ним жилось намного легче и веселее, и всё, за что ни берёшься, в руках спорилось. Это он уже прекрасно знал.