После больницы работать в охране он больше не мог Просто курс, который раз в году обязан проходить каждый охранник, он уже не осилил бы. Километровый бег на время, рукопашный бой – всё это осталось для него в прошлом.
Невозможность продолжать работу – это, конечно, было плохо, зато появился другой плюс – у него стало много свободного времени, когда в самый бы раз сесть и разобрать свои исписанные блокноты. А их скопилась довольно приличная стопка. Как раз именно то, что необходимо для будущего романа.
А параллельно – и это никак не помешает написанию романа – неплохо, наверное, было бы какое-то время поработать в газете. А что ему ещё оказалось бы по силам? Эта идея пришла в его голову совершенно случайно. Отточить, так сказать, мастерство и вообще – многие писатели начинали репортёрами или фельетонистами. Зачем изобретать велосипед?
Внимательно изучив подшивки местных русскоязычных газет, он решил, что работа в них ему вполне по плечу. Более того, прикинул, что прозябать на последних ролях, то есть в сочинителях коротких заметок и «репортажей с полей», ему не интересно, а лучше сразу замахнуться на журналистский Олимп. И даже способ достижения этого Олимпа он придумал: выбрал тему, отношение к которой в обществе уже более или менее сложилось, и разночтений вроде не наблюдалось, но сварганил статью с диаметрально противоположным и даже откровенно вызывающим взглядом на проблему. А так как способностью убеждать и пробивать он обладал ещё с комсомольских и музыкальных времён, то ему не составило большого труда уломать главного редактора одной из местных газет напечатать статью, правда, в разделе «Частное мнение». Вершиной его надежд был грядущий скандал, который непременно разразится через некоторое время и, соответственно, спровоцирует бурную газетную дискуссию с читателями. То есть он продуманно собирался вызвать огонь на себя, чтобы привлечь к своей доселе неизвестной персоне широкий общественный интерес. А дальше – куда кривая выведет.
Недели через две, когда он зашёл в редакцию, попахивая свежевыпитым в предвкушении будущей славы коньячком, его встретило гробовое молчание сотрудников.
– Как реакция масс? – жизнерадостно поинтересовался он у насупленного главного редактора.
– Никак, – ответил тот, – молчат массы.
– Так уж и молчат? – усомнился Яшка.
– Более того, – вдруг вспыхнул редактор, – газету практически перестали покупать! Ты знаешь, что это такое для нас?! Наши зарплаты! Наши спонсоры! Наше существование, наконец!!!
Яшка задумчиво почесал нос и неуверенно предложил:
– Могу написать ещё одну скандальную статью, но противоположного содержания. Тогда диаметрально иной подход к проблеме вызовет интерес у читающей публики. Начнутся споры…
– Да пошёл ты со своими скандальными статьями! – взвился главный редактор. – Вон отсюда! Чтобы ноги твоей здесь больше не было!
…На том и закончилась, так и не начавшись, бесславная журналистская Яшкина карьера. Лучше писать романы, здраво рассудил он, и работать на вечность, а газеты – это тьфу, разовое чтиво, которое завтра уже никто не вспомнит. Тем более, сейчас у всех Интернет, и газеты никто, кроме совсем уже замшелых пенсионеров, не читает.
Он был, конечно, совершенно не прав, но писать отныне в газеты больше не стал. Более того, даже перестал их читать…
Первую свою книжку, а затем вторую он выпустил в местных издательствах крошечными тиражами, часть которых – нераздаренная и нераспроданная – до сих пор пылится в коробках у него дома. Но это нисколько не охладило Яшкин пыл, а наоборот, раззадорило ещё больше: писать книги нужно такие, чтобы ими зачитывался стар и млад. И тогда коробки с книгами постепенно рассосутся. Вот только как это сделать?
Круг его читателей складывался очень тяжело. В литературные студии он больше не ходил, считая, что это пустая трата времени, которое следует посвятить исключительно сочинительству. А однажды даже произошёл совершенно удивительный случай, после которого Яшка почувствовал, как сладкий озноб пока ещё далёкой писательской славы впервые прокатился по его хребту…
Копаясь в развалах одного из букинистических магазинов Тель-Авива, он неожиданно наткнулся на собственную книжку – замусоленную, с порванной обложкой, растрёпанную. И вдруг Яшке открылась удивительная истина: видеть свою новую книгу на прилавках магазинов, конечно, приятно, но самый огромный кайф получаешь именно тогда, когда убеждаешься, что её всё же прочли, зачитали до дыр. Такая книжка с букинистического развала намного дороже новой, пока ещё никем не прочитанной…
Значит, не напрасно он тратил время и силы на сочинительство. Аж впервые в жизни себя зауважал. Эта купленная на развале книжка до сих пор стоит на его книжной полке самой первой и на самом почётном месте…
…С Шмуликом, соседом по лестничной площадке, они не были большими приятелями, но ничего против него Яшка не имел. Человек он безвредный и добродушный, правда, немного нудный, но тут уже ничего не поделаешь: местечковость из характера не вытравишь, как ни старайся. А сосед и не старался – даже гордился своей причастностью к носителям «маме лошн» – языка идиш, на котором даже в Израиле почти никто уже не разговаривал, за исключением, конечно, стариков, религиозных людей и таких чудаков, как он.
Когда Яшка его встречал, всегда здоровался и вежливо раскланивался, но в дебаты старался не вступать, так как знал, что только дай повод – и потом соседа не остановишь. Поговорить тот любил, особенно про родные Бельцы, откуда уехал лет сорок назад и до сих пор о них тосковал. Яшка же в ностальгических беседах участвовать не любил, и сосед это сразу подметил.
Но однажды Шмулик неожиданно позвонил ему по телефону, чего раньше никогда не было.
– Здравствуй, дорогой, – донёсся его вкрадчивый голос, – как себя чувствуешь?
Это был один из тех риторических вопросов, отвечать на которые не требуется, поэтому он сухо пробормотал:
– Извини, брат, я страшно занят. Если у тебя что-то срочное, то говори, не тяни резину.
На самом деле Яшка занят не был, но какое-то шестое чувство предостерегало его от более тесного контакта с соседом. Только этому чувству он почему-то в тот момент не внял, о чём потом основательно пожалел.
– Я тебя давно хотел попросить об одной услуге. Знаю, что ты очень хороший писатель…
– Ну уж прямо так… – засмущался Яшка, хотя ему и в самом деле очень хотелось стать хорошим писателем. Однако никто, кроме Шмулика, ему об этом пока не говорил.
– Нет-нет, – запротестовал сосед, – хороший, все это знают! Так вот, мне хочется с тобой посоветоваться. Я тут кое-что нацарапал и хотел бы услышать твоё мнение. Мнение профессионала о моей графоманской писанине…
Когда тебя называют профессионалом, да ещё живо интересуются твоим мнением, кому же такое не понравится? Естественно, Яшка – как это говорится? – поплыл:
– А что там у тебя?
– Да так, мелочи. Короткие юмористические зарисовки. Я их про себя «дурками» называю.
– Как-как?!
– «Дурками», потому что ничего серьёзного в них нет. Просто это картинки из моего прошлого, и, как мне кажется, очень смешные…
Дурки так дурки, решил Яшка про себя, ему виднее, как определить жанр своих опусов. В конце концов каждый из нас хозяин собственной судьбы: хочет – травится, хочет – давится. Может, лучшего названия они и в самом деле не заслуживают. Как корабль назовёшь, так он и поплывёт.
– Так вот, – продолжал Шмулик, – написать-то я их написал, но чувствую, слог кое-где хромает, и стиля маловато. Не мог бы ты их на досуге посмотреть и поправить?
После того как тебя назвали хорошим писателем, как-то уже неудобно отказываться от такой мелочи, как правка чужой рукописи.
– А объём большой? – на всякий случай спросил Яшка.
– Нет! Каждая дурка максимум полстранички, а всего их штук десять.
– Итого пять страничек, – подсчитал Яшка, – что ж, приноси, посмотрим, что из них можно сделать. Только заранее предупреждаю…
– Это тебя, дорогой, ни к чему не обязывает, – поспешно отреагировал Шмулик, – если что-нибудь из рассказиков совсем никуда не годится, выбрасывай без сожаления.
На том и порешили. Напоследок сосед спросил:
– Ах да, совсем забыл. Скажи, пожалуйста, как пишется слово «г*вно» – через «а» или «о»?
Тут бы Яшке насторожиться и поинтересоваться, для чего потребовались такие слова в коротких рассказиках, но он легкомысленно ответил:
– Честно говоря, не знаю. Лично я стараюсь не употреблять подобные слова. Всегда можно их как-то обойти. А то, как бы это сказать поточнее, каждое слово имеет свой аромат, и этот аромат распространяется на весь текст…
– Ну, ладно… А слово «г*вняшки» тоже не знаешь, как писать – через «а» или через «о»?
Этого Яшка тоже не знал, в чём чистосердечно признался. Ему бы понастойчивей расспросить новоиспечённого писателя, для чего потребовалось правописание именно этих слов, но Яшка постеснялся. Авось как-нибудь удастся обойти их, выправляя писания приятеля.
Не прошло и десяти минут, как Шмулик явился в гости собственной персоной.
– Вот, пожалуйста, – протянул он скатанные в трубочку листки, – тут, правда, написано от руки и много исправлений, но смысл уловить можно.
От его слов Яшке стало нехорошо, потому что одно дело править грамматические ошибки и кое-где менять слова местами в отпечатанном компьютерном тексте, а тут, по всей видимости, требовалось сперва разобрать каракули, потом самому перепечатать текст на компьютере, да ещё уловить по смыслу, что автор хотел сказать. Но отказываться было уже поздно – не отправлять же человека ни с чем!
– Прежде чем начнёшь читать, расскажу содержание своими словами… – приступил к экзекуции Шмулик.
– Не надо, – заупрямился Яшка, – хочу иметь дело только с текстом! Если что-то будет не ясно, позвоню и спрошу.
– Это понятно, но я всё равно объясню, чтобы ты потом голову не ломал. Есть у меня одна родственница, тётя Бася. Жили они с мужем бедно, в маленькой однокомнатной квартирке, и было у них четверо детей. Как они ни бились, ничего не получалось, всё равно не было достатка. И вот однажды раввин из нашей синагоги посоветовал им купить козу. «Где нам её держать?!» – удивилась тётя Бася. «Купите, и всё тут! Дома у себя держите!» – настаивал раввин…