– Стоп! – оборвал Яшка Шмулика. – Это я уже раньше слышал. Есть такой бородатый еврейский анекдот, который настолько стар, что даже не жив, а скорее мёртв.
– Ничего подобного! – запротестовал автор. – Никаких анекдотов я не знаю. А происходило этот на самом деле у нас в Бельцах! Есть свидетели…
– Понимаешь, – попробовал объяснить Яшка, – одно дело жизнь, а другое дело – литературное произведение, и не всегда…
– Моё литературное произведение о жизни! – стал выкручиваться Шмулик. – Я ничего не выдумываю! Могу поклясться!
– Как хочешь, но старые анекдоты переделывать не буду, – отрубил Яшка. – И тебе не советую.
Его последние слова озадачили Шмулика не на шутку. Он задумчиво почесал затылок и уже без прежней уверенности заявил:
– Ну, хорошо, я сам эту дурку доработаю. А как тебе вот эта… Решил мой старший брат Зися пошить новые брюки у знакомого портного Хаима. Тот снял с него мерки и сказал, чтобы брат пришёл за брюками через неделю. Однако ни через неделю, ни через месяц брюки готовы не были. Когда Зися стал ругаться на Хаима, тот ему ответил…
– Стоп! – опять оборвал его Яшка. – Это мы тоже проходили. Портной ответил, что Всевышний сотворил землю за неделю и ничего хорошего из этого не получилось, а тебе брюки качественные через неделю подавай.
Казалось, бедного автора хватил удар. Он замер с открытым ртом и уставился на Яшку, как на диво дивное:
– Ты и это знаешь… Ну ты даёшь! Правильно люди говорили, что ты большой писатель и огромный умница! Или, признайся, ты своим писательским чутьём улавливаешь каждый раз, как будет развиваться сюжет? Я, конечно, маленький человек, и разгадать меня несложно, но…
Яшка был настроен решительно и слушать, вернее, читать анекдоты в таком неказистом переложении не хотел. Каким бы великим он кому-то ни казался (чего наверняка не было), но издеваться над собой не позволял.
– Слушай, Шмулик, – строго сдвинув брови, сказал он, – давай поступим так. Ты ещё поработай над сюжетами и постарайся придумать или вспомнить что-нибудь совсем оригинальное. Такое, о чём анекдот не сочинили. А потом подумаем вместе, что из этих сюжетов можно сделать. Хорошо? И… не называй их «дурками», ладно? А то к ним и соответствующее отношение будет.
Бедняга молча стоял, тиская в руках рулончик с рассказами, потом вздохнул и стал собираться. Уже когда он стоял в дверях, Яшка неожиданно вспомнил:
– Кстати, а зачем ты интересовался, как пишутся некоторые… ну ты помнишь, какие слова – через «а» или через «о»?
– А, ты про это… – Шмулик грустно улыбнулся. – В рассказе про козу этим самым добром она завалила всю квартиру тёти Баси. Да и Зися в конце концов таким словом портного обозвал… А как эту штуку иначе назвать? Только своим именем. Из песни ведь слова не выкинешь…
Яшка уже не раз убеждался на собственном опыте, что чаще всего человеку вспоминается из прошлого не самое хорошее или самое плохое, а то, что произвело на него наиболее яркое впечатление. Иногда это эпохальное событие, каковых в жизни всегда немного, а иногда совсем незначительный эпизод, не замеченный никем, кроме него, но всколыхнувший в душе что-то сокровенное и кольнувший в самое сердце, отчего и запомнившийся в крохотных деталях и занявший самый интимный уголок памяти. Трудно это объяснить не то что постороннему, а иногда даже самому себе…
Яшка жил в этой новой стране уже четверть века, но большую часть жизни прожил всё-таки в России. Однако совершенно не хотел превращаться в Ивана, не помнящего родства. Много раз он встречал людей, клянущих прежнюю родину за неустроенность, вспоминающих какие-то мелкие бытовые неурядицы и обиды, поливающих всё, что было там, удивительно одинаковыми газетными штампами. Положение вечно обиженных устраивало этих людей настолько, что ничего по большому счёту менять им не хотелось. Окружённые собственноручно возведёнными стенами глупой ненависти и злоязычия, эти люди понимали, что сами себя программируют на будущие неудачи, но ничего с собой поделать не могли. В итоге новой родины они так и не обретали, а старую утрачивали. Такой публике везде плохо… Яшка всегда брезгливо сторонился их, каких бы бесспорных аргументов в оправданий своих обид они ни приводили.
Что же всё-таки для него самого Родина? Долгие дни, которые приходилось просиживать в охране где-нибудь на окраине поселения, он разглядывал расстилающиеся вокруг дикие холмы и долины и задавал себе безответный вопрос: это ли моя Родина? Что меня с ней связывает? Есть ли между нами кровная связь или это что-то надуманное? Почему он до сих пор не перестаёт вспоминать оставленную Россию с болью и… любовью? И почему там, в России, он никогда не задавал себе подобного вопроса, а здесь – задаёт всё чаще и чаще?
И вдруг ему в голову пришла одна странная мысль. Когда живёшь на какой-то земле, и она была, есть и будет, но тебя не волнует, что можешь лишиться её однажды, это не совсем твоя Родина. У тебя так и не возникло чувство хозяина этой земли и какого-то, почти интимного, но необходимого единения с ней. И лишь тогда, когда тебя беспокоит её судьба, и ты опасаешься, что ей, как твоему любимому ребёнку, может стать плохо и больно, а ты не сумеешь вовремя помочь и подать руку, тогда-то и начинаешь понимать, что никакого другого уголка земли тебе больше не надо – именно это и есть твоя настоящая и единственная Родина, без которой ты уже не проживёшь и никуда от неё не денешься, в каком бы уголке земли не очутился.
Всю жизнь мы что-то ищем и что-то выбираем. Не грешно время от времени задавать себе вопрос: не ошибочен ли твой сегодняшний выбор? Когда Яшка уезжал в Израиль, уже не было особых препятствий для отъезда. Отправляйся куда хочешь, лишь бы тебя приняли. А если бы… из Израиля погнали куда-то дальше? Что бы с ним было? Трудно такое даже представить! Какие бы мысли тогда вертелись в его голове?
В одном он сегодня уверен абсолютно. В этой стране, всё ещё неуютной и пока им до конца необжитой, он останется до конца своих дней и никогда её не покинет. Наверняка в этом есть что-то мистическое, не нуждающееся в объяснении. Такое принимают просто как данность. Никаких логических объяснений этому нет. А прежняя родина – она никуда не исчезнет из его сердца, всегда будет в нём…
Больше раздумывать об этом не хотелось, потому что Яшка уже ответил себе на эти не дающие покоя вопросы. А всё остальное, – он невольно улыбался, – к этому непременно приложится…
16. Роман с продолжением
Всё, сказал он себе однажды, хватит заниматься ерундой. Пришло время писать настоящую нетленку. Всё, что было до этого – подготовка, разминка, проба пера. А то – ни книги серьёзной, ни славы, ни денег. Изображаю из себя перед окружающими невесть кого, а если разобраться по существу, ничего ещё не сделал. Не только гениального, но и такого, за что кто-то просто похвалил бы. Та же самая супруга. А ведь она между прочим не раз уже замечала, мол, сидишь, как Ленин на пеньке в Разливе, что-то строчишь в тетрадку, называешь это романами и повестями, а разве это кто-нибудь прочёл? Или хотя бы согласился прочесть? Ты даже собственным друзьям преподнести себя не можешь!.. А издатели? Что-то не видно очереди к тебе из этих ушлых жучков, предвестников писательской славы…
Ничего другого по большому счёту кроме как писать, делать Яшка не умел. Если гвоздь забивал в стену, то обязательно что-то потом нужно было ремонтировать – или стену заново штукатурить, или отбитые пальцы мазать йодом и бинтовать. Если на работу куда-нибудь очередной раз устраивался, то вылетал оттуда со свистом самое большое через месяц-два, но вовсе не потому, что он человек склочный или бездельник, а из-за того, что у него, как говорила жена, голова вечно в облаках. И всё из рук постоянно валилось. Вот и прокалывался он на какой-нибудь мелочи, притом на глазах у начальства, а уж логика начальника проста: раз этот работничек способен накосячить в такой чепухе, то как ему можно поручить что-то более серьёзное и ответственное?
Короче, плюнул Яшка на всё и решил, не откладывая в долгий ящик, сесть и, не вставая, написать действительно гениальный роман, чтобы доказать: он – человек не бесполезный, и рано махать на него рукой. Не получится роман – выйдет повесть, по крайней мере, рассказ, которым будут зачитываться стар и млад. Да ещё книжку рвать друг у друга будут из рук.
Пожелание, безусловно, нахальное, но кто же садится играть, не надеясь на джек-пот?
Не может быть, чтобы не удалось. Должно же когда-то наконец повезти?! Диалектика утверждает, что количество обязательно переходит в качество. Яшка бы ещё прибавил, что количество его неудач давно перевалило критическую массу и сложилось в этакую высоченную пирамиду, на вершине которой осталось место только для потрясающего успеха и ни для чего больше. И он теперь обязан вскарабкаться на эту пирамиду до самого верха, кровь из носа.
И вот однажды он как следует выспался, заблаговременно сообщил всем друзьям и знакомым, чтобы не беспокоили, потому что он приступает к написанию шедевра. Затем сварил полный кофейник крепчайшей арабики, расположился на кухне и вперил взор в чистый лист бумаги. Гусиного пера у него под рукой, естественно, не оказалось, а здорово было бы начинать роман так, как это делали классики прошлого. Компьютер, ясное дело, выглядел бы сейчас не так торжественно. Но и он пригодится, когда роман допишем, перепечатаем, выправим ошибки и начнём рассылать по издательствам…
Ждать пришлось недолго. Стоило написать первую фразу – и понеслось.
Кто-то скажет, что существуют какие-то многократно упоминаемые муки творчества, когда тебя распирает от желания высказаться, перо торопится за мыслью, а она, подлая, тут же ускользает проворной змейкой, посему слова никак не хотят укладываться на бумагу ровными строчками. У Яшки – наоборот. Стоило ему лишь написать первое слово – и он сразу заводился, кровь закипала в жилах, пресловутая мысль помимо желания водила рукой, так что за один присест он запросто выдавал страничек восемь-десять текста. Уже потом, спустя некоторое время, первые пять страничек без сожаления уничтожались, а из оставшегося, если как следует вычитать и исправить грамматические ошибки, глядишь, что-то и получалось… Правда, до последнего времени с этим было туго. Всегда кто-то мешал или просто не хватало времени. А то и мысль изначально оказывалась неплодотворной и пустой.