Но Софу так легко, как Рафика или Георгия, не отошьёшь. Свою линию она гнула, невзирая ни на что.
– Чувствую, ничего существенного у тебя пока не выходит. Оттого и злишься… Тем лучше. Меньше придётся переписывать… – она слегка замялась, но тут же перешла с нейтрального «ты» на безоговорочное «мы». – Будем писать сентиментальный роман в стиле латиноамериканских телесериалов, нон-фикшн и чернухи с рабочих окраин. На такое чтиво всегда повышенный спрос, и издатели на него слетятся как мухи… И не возражай!
От подобной перспективы у Яшки моментально началась икота. А ещё от того, что уже нашёлся соавтор, критик и цензор в одном лице, хотя от гениального романа пока не существовало ни одной строки. Уже написанное, естественно, не в счёт. Софа его, не читая, забракует.
– Сюжет возьмём такой, чтобы пробирал читателя до самой печёнки. Из жизни униженных и оскорблённых. Но бразильские фазенды, бедные рыбаки и обманутые адвокатами деревенские дурочки уже всем надоели. Другое надо…
Яшка припомнил советы Рафика и Георгия и ехидно предложил:
– Есть ещё несчастные репатрианты в Израиле…
– Вот-вот, самое оно! – обрадовалась Софа. – Это свежо и необычно. Такой категории униженных и оскорблённых мировая литература ещё не знала… Умница ты, сам всё сообразил! Хоть здесь тебе подсказывать не надо… Значит, так. Идём дальше и выбираем главных героев. Пускай это будет многодетная семья, приехавшая в Израиль, предположим, год или два назад откуда-нибудь из Бердичева или Жмеринки…
– Почему именно оттуда?
– А откуда же ещё им приезжать?..
Яшке показалось, что ещё минута разговора с Софой – и он или сойдёт с ума, или в самом деле согласится писать дурацкую мыльную оперу про многодетную семью. Помимо желания его рука потянулась к телефону, он размахнулся и швырнул аппарат о стену…
Теперь душа его была спокойна – никто не помешает работать. По крайней мере, идиотскими советами по телефону. А дверь открывать, если постучат, Яшка просто никому не собирался.
Он вылил остатки холодного кофе в унитаз и вернулся к своим листкам. Новый кофе потихоньку закипал на плите. Но – удивительное дело! – на ум ничего больше не приходило, и даже самую первую фразу на новом листке он почему-то уже не мог написать. Вдобавок сильно разболелась голова, а от выкуренных сигарет начало подташнивать.
Ничего не остаётся, печально решил Яшка, раз уж мои сердобольные друзья испортили всю малину, то никуда не денешься – пойдём спать. Толку уже не будет, как ни тужься. Завтра утром попробуем начать всё заново.
Заснул он сразу же, едва голова коснулась подушки. Сперва ему снились какие-то розовые облака, в которых он витал, и за руки его поддерживали пухлые ангелочки с крылышками. Босые пятки приятно холодил ароматно пахнущий голубой дымок. Фимиам, догадался Яшка. Какая-то стройная надменная дама, очень похожая на античную скульптуру из музея, большой белой птицей кружила надо ним и всё пыталась пристроить на макушку колючий лавровый венок. И без слов было ясно, что это Муза.
И вот летал он себе от облачка к облачку, и так ему комфортно было в компании с Музой и ангелочками, как никогда в жизни не было. Лавровый венок не жал, хоть и жутко кололся, фимиам приятно обдувал пальцы ног – спать бы так сладко до самого рассвета. Так нет, начали ему неожиданно сниться герои из будущего эпохального романа – многодетная репатриантская семейка из Жмеринки.
Папа – откровенный сталинист, сумевший пронести свою безумную веру через двадцать лагерных лет. Обхитрив таможню, в довесок к своей вере он провёз в Израиль комплект зубоврачебного оборудования и портрет Ленина в полный рост, который надеялся продать, чтобы безбедно существовать на вырученные деньги остаток жизни.
Мама – чисто одесская бандерша, которая никак не могла найти своё место в израильском обществе и потому вынуждена была сутками напролёт вкалывать на уборке вилл и уходе за богатыми стариками. И все её имели самым беззастенчивым образом. Конечно, в переносном смысле, потому что в прямом смысле имели её белокурую дочь от первого брака Оксанку, занимавшуюся древнейшей профессией ещё до приезда сюда. Она единственная, кто не изменил своей прежней специальности. В отместку за свою неудавшуюся карьеру мамаша беспрерывно пересыпала свою речь отборными одесскими хохмочками, при этом курила и пила крепкие алкогольные напитки, как лошадь.
Дед с бабкой, как и положено в их возрасте, пускались во все репатриантские тяжбы – копались на мусорных свалках в поисках сломанной японской бытовой техники, торговались на рынке с арабами за каждый грошик, экономили на транспорте – ходили на марафонские расстояния пешком и вдобавок всеми доступными способами нарушали святость Субботы.
Сын попал в банду буддистов-наркоманов и, обуреваемый идеями пацифизма, уехал в Катманду заниматься беспошлинной переправкой наркотиков в разные уголки мира, а там встрял в детективную историю с перестрелками и погонями. Убегая от неизвестно откуда взявшейся гонконгской мафии, долгое время скрывался в непроходимых джунглях Амазонки, где встретил прекрасную аборигенку, с которой беспрерывно занимался красивым безопасным сексом, потом построил из бамбука каноэ, на нём спустился по реке Хуанхэ в Индийский океан и уже оттуда приплыл на реку Иордан, чтобы наконец после долгих и нелёгких странствий явиться со своей суженой в родимое общежитие центра абсорбции новых репатриантов для воссоединения со своей большой дружной семьёй.
Младшая дочь, как и положено, стала очередной жертвой богатого негодяя-адвоката, который конфетами, бусами и зеркальцами склонил девушку к внебрачной связи, после чего бросил её, не заплатив даже половины обещанного. Плюс ко всему он нагло нарушал параграфы израильского законодательства об оплате проделанной работы в соответствии с минимальным почасовым тарифом.
Остальные дети оказались жертвами всеобщей компьютерной грамотности, запросто взламывали секретные коды Пентагона и Моссада, в результате чего едва не разгорается конфликт между Израилем и республикой Конго со столицей в Браззавиле. Сюда же можно приплести какого-нибудь шпиона, работающего на Афганистан или, скажем, на Буркина-Фасо, который подбивал к ним клинья как к талантливым программистам…
Вот какие персонажи помимо желания родились в Яшкином воспалённом воображении этой ночью.
Конечно, он не полный фраер и прекрасно понимал, что из этой дурацкой идеи не только гениального романа не слепишь, но даже не напишешь и средненького, за который не стыдно было бы перед собственной женой, Рафиком и Георгием. Про Софу и говорить нечего – для неё шаг влево и шаг вправо – расстрел за уклонение от выбранной ею темы…
Впрочем, не хотелось больше об этих доброжелателях вспоминать. Творчество – процесс индивидуальный, почти интимный и коллективного участия не терпит, как бы этого добровольным помощникам ни хотелось.
А роман, пусть и не гениальный, а просто хороший, Яшка рано или поздно напишет. Кровь из носа, напишет. И тему найдёт без посторонней помощи…
Только о чём же, скажите, ещё писать, как не о своих братьях – новых репатриантах? Даже возразить никому из советчиков было нечего – выбора-то нет. Придётся садиться и писать…
Но уже не бежать, а писать наперегонки с самим собой – без остановки, уже до самого конца…
Неужели так, на полуслове, нам и заканчивать наше повествование? А где финальная сцена с катарсисом или, того хуже, с моралью и прописными истинами? Читатель перелистнёт последнюю страницу, зевнёт, похлопает ладошкой по рту и отложит книгу, чтобы больше к ней никогда не возвращаться…
Финал романа долгое время не давал Яшке покоя. А потом на него неожиданно снизошло откровение: а ведь никакой финал и не нужен! Ни катарсис, ни мораль… Помните, друзья, чем закончилась последняя четвёртая часть романа замечательного чешского писателя Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»?
А вот чем:
«И пошёл бравый солдат Швейк в плен, повернувшись задом к империи и чёрно-жёлтому двуглавому орлу начинавшему терять свои перья…»
Мне возразят знатоки, что преждевременная кончина автора не позволила ему дописать книгу, а то бы он ещё дал жару. Может, оно и так, но мне почему-то кажется, что никогда не следует ставить точку в жизнеописании героя, который ещё жив, полон сил, энергии и, тем более, не собирается останавливаться в своём беге наперегонки с самим собой. Да он уже и не остановится никогда, потому что по-другому просто существовать не может.
…В завершение – любимая Яшкина фраза, кажется, из Талмуда:
«Если перед тобой закрываются одни ворота, значит, непременно откроются другие…»
А значит, флаг ему в руки. Потому и мы никогда не поставим завершающую точку в нашем повествовании. Максимум – многоточие…