На экзамен Яшка явился с дурными предчувствиями. А что ещё может быть на душе у бедняги, бредущего на казнь? Лицезреть выбритую до синевы праздничную физиономию Квасова, хитро покусывающего свой казацкий ус и постукивающего короткими волосатыми пальчиками по лежащим перед ним билетам, было выше его сил.
Одним из вопросов экзаменационного билета оказался ремонт и обслуживание главного фрикциона. Это такой здоровенный механизм внутри танка, который необходимо было сперва снять и потом разобрать. Как его снимать, Яшка понятия не имел, потому что тот был установлен на толстом валу и, как он позднее узнал, весил больше ста килограммов.
– Ну-с, курсант, – плотоядно потёр ладони подполковник Квасов, – пожалуйте к стенду и покажите, как бы вы осуществляли плановый ремонт в полевых условиях. Это вам, знаете ли, не песенки сочинять… – но тут же осёкся и прикрыл рот ладонью.
К стенду ходовой части танка Яшка шёл как на эшафот. Угадать с первой попытки, какой из механизмов и есть главный фрикцион, ему повезло сразу. А далее уже пришлось задействовать все свои аналитические способности, ни на что иное, кроме как на сочинения сатирических стишков про Квасова и его коллег, как видно, не годившиеся.
– Нужно его для ремонта… – принялся он блеять, – ну, это… снять…
– Верно, снять, – кивнул головой подполковник, – покажите, как это сделать.
Отчаянно махнув рукой, Яшка поднатужился и сдвинул на валу тяжёлую махину фрикциона. Если бы он в тот миг посмотрел на Квасова, то заметил бы, как его румяное, чисто выбритое лицо постепенно бледнеет и начинает покрываться крупными каплями пота.
Поднатужившись, Яшка обхватил фрикцион и медленно стянул его с вала. И тут до его ушей донёсся истошный вопль подполковника:
– Сейчас же верни на место! А то мы потом эту дуру втроём не поставим!
Крякнув, Яшка вернул махину на вал и печально глянул на своего мучителя.
Минутное молчание закончилось тем, что подполковник неожиданно резво подскочил к Яшке и пощупал мускулы, потом заикаясь выдавил:
– И-иди… Идите, товарищ курсант!.. С глаз моих у-уйди!..
Ну, что сказать? Экзамен в итоге Яшка сдал. Объявляя перед строем курсантов результаты, председатель экзаменационной комиссии полковник Братилов после поздравлений с успешной сдачей в своей торжественной речи особо остановился на Яшкином ответе.
– Преподаватель матчасти подполковник Квасов вообще отказался оценивать ваш ответ, товарищ курсант, и заявил, что больше не хочет ничего слышать о вас, но я… – тут он сделал многозначительную паузу, – учитывая ваши физические данные, решил поставить вам итоговые четыре балла… А теперь у меня к вам вопрос личного характера: каким видом спорта занимаетесь? Поделитесь с товарищами перед строем, пускай берут с вас пример!
Тут пришёл черёд покраснеть Яшке:
– Да никаким!.. Это я… с испуга! Больно не хочется в армию идти с четвёртого курса института!..
Перед тем как завершить рассказ о Яшкиных студенческих годах, неплохо вспомнить ещё один случай, не весёлый и не трагический, а, если говорить точнее, трагикомический. Всё-таки наш герой, несмотря на возраст, не только в те счастливые времена, но и гораздо позднее, навсегда остался вечным мальчишкой – бесшабашным и не просчитывающим последствия, увлекающимся и отчаянным, но наверняка неспособным на подлость и предательство. В последнем он был уверен абсолютно и втайне даже гордился собой за такие бесценные качества. Даже несмотря на своё кратковременное общение с гэбэшниками…
Пропускать праздничные демонстрации было никак нельзя. Тем более особо любимые народом – первомайские и октябрьские. Это было чревато, так как где бы ты ни находился, повсюду вёлся строгий учёт, и твоё отсутствие в праздничной колонне могли истолковать как откровенное неприятие и даже игнорирование советской власти. С другой стороны, все прекрасно понимали, что и личное присутствие в сплочённых рядах строителей коммунизма не очень-то гарантирует твою преданность и любовь, правда, это выглядело уже не так вызывающе.
Что касается Яшки, то он, как ни странно, любил ходить на демонстрации. Во-первых, это было весело и шумно, а во-вторых, всегда можно было выпить с друзьями. Повод, конечно, не ахти какой знаменательный, но в данном случае был привлекателен не сам повод, а процесс. Приподнятое настроение масс, ухающий нестройный духовой оркестр, друзья, с которыми не нужно заранее договариваться о встрече, потому что у каждого в кармане обязательно припрятана заветная бутылочка. Да и куда им, друзьям, деться с подводной лодки, на которой все они плыли в светлое коммунистическое завтра?
Учебные заведения и предприятия всегда разбивали на колонны, и упаси тебя бог, чтобы ты прошёл отмеренное для демонстрации расстояние не со своими, а, скажем, с посторонними собутыльниками. Сие грозило незачётом и последующим взысканием. Или лишением премии и выговором, если работаешь на производстве.
Как правило, каждого мужчину, участника шествия, обязывали нести портрет какого-нибудь члена политбюро, и Яшке почему-то всегда попадал кто-то, чьей фамилии он не знал, но это никого не волновало. Важней была площадь транспаранта, чтобы за ним можно было удобно укрыться от всевидящего ока ответственного за колонну и заняться с друзьями любимым питейным занятием.
После прохода контрольного расстояния членов политбюро кучей складывали в автобус или в грузовик, и праздничное застолье продолжалось уже без опаски на природе – в парке, в ближайшей рощице или на детской площадке. Как-никак солидарность трудящихся, и её не отменишь и не запретишь.
Домой Яшка всегда возвращался изрядно навеселе… если, конечно, удавалось добраться без происшествий.
Так вот, однажды произошёл с ним крайне неприятный случай, когда он промахнулся мимо собственного дома и забрёл в незнакомый парк. Не подозревая о грозящей беде, присел на травку в стороне от пешеходной дорожки, прислонился спиной к дереву и задремал. Пировавшая неподалеку компания сразу заприметила надетые на нём новенькие индийские джинсы с гордым испанским названием «Vaqueros». Купили Яшке их точь-в-точь перед самыми праздниками и по великому блату. Джинсы в те времена были жесточайшим дефицитом, и обладали ими лишь счастливчики, в числе коих Яшке, видимо, не светило долго находиться.
Когда их с него принялись стаскивать, то Яшка, конечно, проснулся и попробовал протестовать, но пара увесистых оплеух быстро заставила его поверить, что грубая физическая сила всегда убедительней дипломатических переговоров, и не всякий ковбой способен постоять за себя, даже если носит крутые джинсы. Так, кстати, переводилось на русский язык их гордое испанское название.
Лишь спустя час-полтора Яшка частично протрезвел и неожиданно осознал весь ужас своего незавидного положения. До дома идти было довольно далеко, но проблема была не в этом. Ужас состоял в том, что ему предстояло топать в одних трусах среди празднично разодетой публики, вышедшей после застолья на свежий воздух. Ясное дело, что пиджачок, надетый на белую рубашку под галстук, вряд ли как-то оправдывал Яшкины незагорелые голые колени, сиротливо торчащие из-под пиджака. Кому-то это показалось бы смешным, а Яшка готов был просто рыдать от стыда.
В конце концов, изображая спортсмена на пробежке, он прискакал домой, опуская голову и задыхаясь в собственных алкогольных выхлопах… Эх, знали бы вы, люди, как это обидно!
Обидно до сих пор! А когда Яшка вспоминает лица прохожих, недоумённо оглядывающихся на несущегося зигзагами нетрезвого бегуна, то даже сегодня краснеет и невольно ощупывает, на нём ли брюки.
Ковбоем, как вы догадываетесь, Яшка так и не стал, и хоть сносил за свою жизнь не одну пару джинсов, ни разу у него больше не было штанов с таким роковым названием… Пускай их сами ковбои и носят. Да и на демонстрации он больше ни в джинсах, ни без оных не ходок. Хватит, сыт уже! И ковбоями, и демонстрациями, чёрт бы их всех побрал…
И всё-таки немного жаль, что нет уже демонстраций – несмотря ни на что, остались какие-то тёплые воспоминания о том, как он шёл с друзьями в одной колонне плечом к плечу, за спиной громыхал духовой оркестр, из динамиков лились призывы, а на душе было радостно и светло…
Теперь, наконец, вспомним о защите диплома, которая, в общем-то, не явилась чем-то особо выдающимся в ряду остальных институтских приключений, тем не менее, осталась ярким и запоминающимся эпизодом, завершающим этот период Яшкиной жизни. Розовое детство и беззаботная юность были уже за спиной, а что ждёт завтра – неизвестно, лишь сладкая крупка ожидания по спине…
При выборе будущей специальности из того небогатого ассортимента, что предлагал институт при поступлении, Яшка остановился на странной, на первый взгляд, специальности под названием «Вагоностроение и вагонное хозяйство». Почему он выбрал именно это, когда были более обиходные профессии – сварка, технология производства, двигатели и турбины, литейное производство, даже локомотивостроение? Как многократно потом Яшка объяснял всем интересующимся: а по приколу! Не то чтобы он испытывал большую любовь к железнодорожному транспорту, просто его друзья, поступавшие вместе с ним, выбрали более традиционные и широко рекламируемые профессии, а он, вероятно, чувствовал, что вплотную столкнуться с вагонами ему придётся лишь в качестве пассажира, и жизнь свою он посвятит чему-то иному – в тот момент пока ещё неизвестному и не исключено, что крайне далёкому от машиностроения. Ему, легко поддающемуся влиянию друзей, в момент поступления неожиданно захотелось проявить нехарактерное для него упрямство и пойти наперекор уговорам и упрёкам в отсутствии корпоративности. Так и появилось в его жизни «вагоностроение и вагонное хозяйство», в чём он, надо признаться, ни разу не разочаровался.
За время учёбы ему довелось съездить на две производственные практики, и тут он, если была возможность, выбирал места практики подальше от родного дома, справедливо полагая, что едва ли когда-то ещё попадёт в эти отдалённые места. И расчёт его оправдался.