Как ни странно, но в Яшке, хоть он и принадлежал к классу антагонистических противников, Шустрик нашёл задушевного собеседника и частенько являлся в комитет комсомола поболтать. На правах старшего по возрасту, он очень любил поучать Яшку, а тот всячески старался развалить замысловатые логические построения заводского смутьяна. Такая у них была игра, в которую оба играли с удовольствием.
Юрка усаживался на единственный стул в крохотной подсобке, без спроса вытаскивал что-то из наваленной на столе кучи бумаг и принимался читать.
– Тэк-с, – вместо приветствия провозглашал он, – чем занимается наш комсомольский лидер? Как всегда, груши околачивает?
Больше всего ему нравилось изучать какой-нибудь из многочисленных и абсолютно бесполезных отчётов, который в райкоме никто традиционно не читал, но его сразу же подшивали в одну из толстых папок, чтобы отчитаться перед вышестоящими инстанциями о проведённой работе. Юрка с интересом изучал шедевр канцелярской письменности и при этом каждый раз ехидно посмеивался.
– Слышал, что тебе ГэПэ прокачку учинила? – выдал он, явившись сегодня. – Отчитала за оппортунизм?
За глаза Галину Павловну все на заводе звали ГэПэ, и эта кличка приклеилась к ней с незапамятных времён, но она об этом, вероятно, не подозревала. Или делала вид, что не знает.
– Не умеешь ты, брат, ходить под начальством, чтобы волки были сыты и овцы целы. Или наоборот… – покровительственно изрекал Юрка. – Так и быть, открою тебе непререкаемую истину. Учись, студент, пока я жив… Начальству не нужны такие правдолюбы, как ты. Ему вообще никто не нужен, а нужно лишь задницу прикрыть перед вышестоящим начальством, и ты это должен по статусу обеспечивать. Чтобы всё было шито-крыто. Других целей перед тобой никто не ставит. Всё остальное мишура.
– Ну, и как ты это предлагаешь делать? – Яшку всегда немного коробило от Юркиной фамильярности, но это его обычная манера общения.
– Проще пареной репы. Слушай внимательно и мотай на ус, а то и законспектируй для изучения. Экзамен на владение темой будешь сдавать не мне, а в бою.
Яшка поудобней устраивался за столом и доставал пачку «Стюардессы». Юрка косился на сигареты, но отодвигал их в сторону и доставал свою «Приму»:
– Аристократических по классовым соображениям не курю. Мы уж своими рабоче-крестьянскими подымим… Итак. На любом уровне начальник тем лучше для подчинённого, чем примитивней. Самое ужасное – когда он идеологически подкован, имеет незыблемые принципы и заражён вирусом инициативы. С таким трудно ладить, но не потому что его невозможно надуть, а потому что он тупо гнёт свою линию, не взирая ни на какие обстоятельства. Идеальный вариант – когда каждый начальственный шаг можно предугадать. Тогда всё складывается как в шахматах, где послушная пешка неторопливо и гарантированно проходит в ферзи, а глупый конь или слон бесцельно прыгают по клеткам, пока ими не пожертвуют во имя чужих хитроумных комбинаций. Улавливаешь, студент? Скажешь, не мы выбираем начальника, а получаем уже готовенького? Верно, но всё равно есть возможность его воспитать и отдрессировать под себя, чтобы не было мучительно больно за бесцельно потраченные на него силы. Прикормленный шеф-дурак – мечта умного подчинённого.
– Для шахматных коней да слонов существуют хоть какие-то правила, а для наших начальников…
– Ошибаешься! У них, как у самураев, есть свои строжайшие негласные законы, которые ты должен просечь, чтобы, не дай бог, не влезть на чужую территорию. Пускай ребята будут находиться в полной уверенности, что ты готов пустить счастливую соплю от каждого их ценного указания. Независимость, которой жаждет мелкий клерк вроде тебя или меня, достигается вовсе не лобовым ударом и не отстаиванием собственной правоты, а длительной и кропотливой дрессировкой подопечного. Дразнить же начальство – удел вечного и трусливого раба. Это, кстати, камешек в твой огород…
– Складно глаголишь, Иоанн Златоуст, – невольно посмеивался Яшка над речами Шустрика. – Только, понимаешь ли, трудно сдержаться, когда начальство несёт откровенную пургу. Зубки иногда чешутся.
– А зачем? – Юркины глазки в такие моменты прямо-таки лучились от восторга. – Что ты этим выиграешь? Лишние тумаки?
– Через тернии к звёздам! – Яшка потихоньку переходил на Юркин язык, пересыпанный поговорками и прибаутками, порой злыми и нелицеприятными, но всегда меткими и точными.
– Учитывая, что ты пока мало поработал под эгидой орденоносного ленинского комсомола, только вчера оторвав свой тощий мальчишеский зад от студенческой скамьи, выдам тебе несколько прописных истин, без которых в наше традиционно непростое время никакой карьеры не сделать. Правда, сам я не работал в ваших поднебесных сферах, ибо там снабжение и без меня прекрасное, но люди-то везде из одного теста слеплены, – после столь длинной и витиеватой тирады Шустрик переводил дыхание и торжественно поднимал вверх указующий перст. – Никогда ничего не принимай за чистую монету. Любое начинание – как бы сказать точнее… – имеет несколько слоев. Первый слой – это внешняя оболочка, то есть то, что сразу бросается в глаза. Например, лозунги на знамёнах и транспарантах, грозный начальственный прищур, напоминающий козу из указательного пальца и мизинца, чеканные и проникновенные фразы на скрижалях соцобязательств и призывов. На первый взгляд, всё здесь однозначно и недвусмысленно, но зри в корень, ибо есть ещё и второй, более глубокий слой, который стоит за первым. Лозунги – это внешняя линия обороны, дань и оброк идеологии, этакая попытка убедить всех и вся в незыблемости идеалов. За грозным начальственным прищуром стоит вовсе не желание мобилизовать скрытые резервы на новые трудовые свершения, а всего лишь страстное желание переложить свою дурацкую ежедневную работу на плечи подчинённых. Бравурные соцобязательства – это верёвочка, привязанная к кольцу, вдетому в твою ноздрю. За неё тебя и потащат в нужном направлении…
– А третий слой? – невольно увлекался игрой Яшка.
– Третий слой самый глубокий. Суть его состоит как раз в том, во имя чего и ломаются все копья. Когда в этом механизме до конца разберёшься, для тебя наступят полная ясность и гармония. Разгадка пресловутого третьего слоя скрыта, как ни странно, в простой, но глубочайшей по философскому накалу истине: «абы чего не вышло». Никому на самом деле ничего не надо, всем всё по барабану, а высший идеал жизнеустройства состоит лишь в том, чтобы существующее положение вещей оставалось незыблемым. Хочешь на законном основании бездельничать, умей изображать вид бурной деятельности. Хочешь что-то сделать не торопись, а добейся, чтобы инициатива исходила сверху. Это высший пилотаж в умении устраивать свою – именно свою! – жизнь. Всё остальное – шелуха. Улавливаешь?
– Не очень, – честно признавался Яшка. – Уж очень лихо ты всё закрутил.
Юрка выпускал густую табачную струю «пролетарской» «Примы» и самодовольно улыбался:
– Когда въедешь, студент, в сказанное, для тебя откроется потрясающая по красоте картина бытия. Ведь ты и сам не понимаешь, что судьба неизвестно за какие заслуги поставила тебя на ступеньку, с которой можно легко шагнуть выше, но при обязательном условии принятия правил игры. В ином случае – незамедлительное падение в пропасть. До последнего времени ты по наитию шёл в нужном направлении, даже не представляя, как легко можно оступиться. Но сегодня решил, что тебе море по колено, взбрыкнул – и вот результат: прокол с такой мелочью, как копеечные взносы, взбучка от старших товарищей, пятно на репутации… Опять не вкурил мою гениальную по простоте мысль?
– Опять…
– Ну, хорошо. Демонстрирую на пальцах. Прикинь: смог бы наш драгоценный заводик работать без тебя и без твоего комитета комсомола?
– Конечно. Не велика была бы потеря.
– А если бы, не приведи господь, бесследно исчезла ГэПэ с её парткомом?
Яшка с опаской глянул на дверь и пробормотал:
– Ну, ты того… не перебирай. Мало ли кто услышит твою крамолу.
Но в Юрку уже вселился бес противоречия, и он продолжал всё громче и громче:
– Не трусь! Даже если мои богохульные речи дойдут до уважаемой Галины Павловны, она палец о палец не ударит, чтобы покарать вольнодумца. Уж я-то знаю. Но не потому, что ей безразлично, что про неё скажут, и вовсе не потому, что ей не по рангу связываться с таким гегемоном, как я. Просто она умело живёт по вышеуказанному принципу «абы чего не вышло» и не пошевелится до тех пор, пока дело не получит огласки. Даже если о моей крамоле ей доложат пять стукачей… Баба-то она априори не плохая и совсем не злая, только должность парторга заставляет её быть толстокожей. Если и злится на кого-то, то не искренне, а как бы по обязанности. Чужой крови не жаждет, но если уж приходится её пускать, то делает это без сожаления, хоть и без восторга.
– Это всё теория… Как всё-таки посоветуешь поступать в моём конкретном случае? Делать вид, что ничего не произошло и ждать следующей плюхи?
– А ничего и не произошло! Играй потихоньку в те же игры и не забывай, что это всего лишь игры. Но игры не на абстрактный интерес. Хуже всего, повторяю, нарушать придуманные не тобой правила и пытаться разобраться в потёмках чужих душ. Красть кошельки из чужих карманов куда безопасней… Подпиши характеристику на Нинку как требуют и забей на всё!
Но Галина Павловна оказалась вовсе не такой «хорошей бабой», как рекламировал Шустрик. Два дня после этого она с Яшкой не здоровалась и при встрече демонстративно отворачивалась, но самое гнусное произошло на третий день, когда он пришёл на работу. Секретарша директора Людочка, исключительно вредная и скандальная особа, выбывшая из комсомола по причине скорострельного замужества и потому всячески потешавшаяся над Яшкиными потугами вернуть её назад в общественное лоно, сообщила по секрету:
– Характеристику на Филимонову без тебя подписали! Вот так тебе, борец за справедливость!
– Кто подписал?
– Кроме тебя некому, что ли?
– Пока у нас только один комсорг – я, – настроение у Яшки сразу испортилось, и во рту стало отдавать жжёной резиной. – У кого сейчас характеристика?