– Подонки, – прошептал Яшка, – какие подонки!
– Кто? ГэПэ? А она-то чем от вас с Нинкой отличается? Может, она и не совсем пешка, а фигура покрупнее, но вряд ли у неё больше степеней свободы, чем у вас. Спустят ей очередную директиву из райкома, и крутись как хочешь. Вякнет что-то не то, и её пинком вышвырнут на обочину, только пинок уже будет побольней да посерьёзней. А ты решил небось, что она ухватила боженьку за бороду и поплёвывает на вас со своего Олимпа? На самом деле, ей до тех заоблачных вершин, где власть, почёт и полная безнаказанность столько же, сколько и вам с Нинкой – бесконечность.
– Да уж, – вздохнул Яшка, – ты такую картинку нарисовал, что хоть ложись да помирай.
– А сам не видишь?.. Так что со всеми этими подписями и характеристиками сильно не заморачивайся: подпишешь или не подпишешь – всё едино. Живи спокойно и дыши ровно, будто ничего не случилось. Плетью обуха не перешибёшь…
После ухода Шустрика Яшка долго не мог успокоиться, в бессильной ярости курил одну сигарету за другой и стряхивал пепел мимо пепельницы. Даже бормотал какие-то ругательства, только от этого легче не становилось.
Как поступить? Неужели Шустрик прав? Может, и в самом деле сделать вид, что ничего не произошло, утереться от плевка и ждать. Упрямо ждать. Но – чего?!
Ох, как не хотелось Яшке превращаться в витринного манекена, в бессловесного мальчика для битья! А ведь он уже почти им стал…
Извини, дорогой демагог Шустрик, но твои хитроумные советы не для него. Пускай Яшке будет потом плохо, пускай разобьют ему нос в кровь, пускай на него повесят всех собак, но он докажет всем этим жирным котам, что нельзя с ним так. Он уже для себя решил – будь что будет…
5. Ромашкин
Заместитель секретаря парткома Ромашкин уже минут сорок сидел в комитете комсомола и дожидался Яшку. Об этом сообщила секретарша Людочка, которую отправили на его поиски, потом об этом прогромыхал заводской селектор, а теперь с этим сообщением явилась Ленка, которая, пожалуй, единственная знала, где Яшку искать, когда он решал на некоторое время укрыться ото всех и спокойно выкурить сигарету.
Яшка сидел в закутке с множительной техникой, доступ в который посторонним был запрещён. Ключи от закутка хранились у начальника конструкторского бюро, но Яшке он давал их без разговоров. Вряд ли комсорг станет использовать множительную технику для чего-то противозаконного.
– От кого прячешься? – спросила Ленка без удивления.
Яшке очень не хотелось распространяться о своих бедах, но и молчать он не мог. Слово за словом выдал всё, что накипело на душе. Ленкино лицо неожиданно побледнело, а голос начал подрагивать, что было на неё не похоже:
– Ты действительно собираешься гнать Филимонову из комсомола? Это не шутка?
– Да. И этот вопрос больше не обсуждается!
– Как знаешь. Но… – она осторожно коснулась Яшкиного рукава, – может, не стоит? Они же тебя съедят после этого. Ты даже не представляешь, какая эта публика злопамятная!
– Я не из их числа. Но кое-какие вещи тоже не забываю…
Ленка на мгновение задумалась и вдруг выдала:
– Выходит, ты не только такой, как они, а ещё хуже их! Чего стоит твоё хвалёное правдолюбие, если ты нашёл крайнего и хочешь на нём отыграться? Не дали в начальничка поиграть, да? И за это ты обиделся на весь мир?!
От удивления Яшка даже выронил сигарету:
– Что ты говоришь?! С кем ты меня на одну доску ставишь?! Нинку пожалела? Ой, какая она несчастная, мать-одиночка, в общаге прозябает, мужика у неё нет… А то, что меня по её милости в дерьмо с головой окунули и высовываться не велят, это пустяк?
– Противно, – сквозь слёзы выкрикнула Ленка, – я даже не думала, что ты можешь быть таким! Тебя, кроме карьеры, ничто не интересует! Теперь догадываюсь, ты другим быть и не собирался…
Она рывком распахнула дверь и убежала. Некоторое время Яшка вслушивался в дробный цокот её каблучков и никак не мог унять противную дрожь в руках. И голова просто раскалывалась от боли. Чёртовы нервы, так можно и в психа превратиться!
Когда это всё кончится?! Нужно выпить таблетку. И ни в коем случае не возвращаться в комитет комсомола, где его дожидался Ромашкин…
А идти надо… С ума бы не сойти от головной боли!
Яшкины владения сегодня временно оккупировал Ромашкин, который во всём подражал своему кумиру и боссу – Галине Павловне. Куда нитка, туда и иголка…
– Где тебя черти носят? – недовольно проворчал он, и его бритое до синевы плоское лицо изобразило недовольство, хотя настроение у зама, по всему видать, было отменное.
– Носился по цехам, предупреждал комсомольцев о собрании, – соврал Яшка, пытаясь нащупать в ящике стола коробочку с таблетками.
– Я по этому вопросу и зашёл. Что за персональное дело Филимоновой ты придумал? Почему партком в известность не поставил?
Если сейчас выдать, что Яшка собирается гнать Нинку из комсомола, то Ромашкин, чего доброго, поднимет скандал и сорвёт собрание. Значит, надо изворачиваться и обманывать. Верно всё-таки заметила Ленка, что он постепенно превращается в одного из них…
– Выпишу ей пилюлю за неуплату взносов, – принялся сочинять Яшка, – а потом как народ решит. У будущего кандидата в члены партии и народного депутата всё должно быть в ажуре. Чтобы комар носа не подточил. А то всплывёт в райкоме – нам же неприятности будут.
– Почему всё-таки с нами не посоветовался? – не отставал Ромашкин. – И почему затеял это как раз на пороге избирательной кампании? Мог бы всё оформить как-нибудь потом… задним числом. Нет, что-то ты крутишь!
– Мамой поклясться?
Ромашкин подозрительно поглядел на Яшку, но ответ его, видимо, удовлетворил.
– И всё равно, что за партизанщина? Мы, значит, должны узнавать о собрании из третьих рук? Между прочим, мог бы пригласить на собрание Галину Павловну или меня. А вдруг мы в этот день не сможем?
– Считайте, что уже пригласил. Только ж вы и без приглашения придёте…
– Разговорчики! – надулся Ромашкин. – У нас не частная лавочка – что хочу, то и ворочу. Тебя выбрали в комсорги, оказали доверие, будь добр согласовывать каждый свой шаг с парткомом. Для того мы и существуем. А то получай потом из-за тебя по шапке.
По шапке из-за Яшки в парткоме ещё никто не получал, и Ромашкин это прекрасно знал. Просто он такой забубённый: если завёлся, то не успокоится, пока не выложит всё, что пришло в голову. Даже откровенные глупости. Главное, дать ему до конца выговориться. Потом с сознанием выполненного долга он сам уберётся.
– Ладно, это пока оставим в стороне, я пришёл по другому вопросу. Галина Павловна сообщила, что ты должен выступать на собрании, где будут разбирать аморальное поведение Полынникова. Был такой разговор?
– Был.
– Ну, и о чём ты собираешься говорить?
– Пока не знаю.
– Вот тебе и раз! – возмущённо хлопнул зам в ладоши. – До собрания всего-то ничего осталось, а он не знает, что говорить! Нет, братец, так дело не пойдёт. Или сам речь пиши, а перед выступлением занеси в партком на утверждение, или возьми тезисы моей речи, если не знаешь, о чём говорить.
– Может, как-нибудь без меня обойдётесь? Зачем повторять одно и то же дважды?
– А ты смекалку прояви. Разнообразь выступление. Для чего тебе высшее образование?
– Причём здесь высшее образование?!
Тон разговора с подчинённым Ромашкина явно не устраивал. К возражениям во время выполнения высокой партийной миссии он не привык:
– Это ты своим комсомольцам объясняй, для чего нужно высшее образование. А мне, будь добр, положи на стол тезисы выступления, а ещё лучше – полную речь. И никакой отсебятины… Превратили, понимаешь ли, комитет комсомола в курилку! Некурящему человеку сюда зайти невозможно.
После его ухода в воздухе долго держался запах «Шипра», и от этого назойливого аромата Яшку тошнило уже потому, что это был любимый одеколон Ромашкина. Раньше-то, в детстве, «Шипр» для Яшки был божественной и ни с чем несравнимой амброзией, а теперь он его возненавидел…
Но головная боль, как ни странно, стихла. И на том спасибо надушенному доблестному партийному заму…
В день комсомольского собрания Яшка с утра старался побольше накрутить себя и завестись, чтобы энергичней драконить зловредную Нинку Филимонову. Какая-то отчаянная решимость овладела им. Пускай он и перегнёт палку – лишь бы до конца не увязнуть в этом унылом болоте.
Раньше перед собраниями он всегда являлся в партком и подробно докладывал повестку и проект решения, которое будет принято, но сегодня решил обойтись без этого. Хватит и того, что Ромашкин вчера услышал. Комсомольцы привыкли сонно отсиживать собрания, слушать и ничего не слышать, а при словах «кто за?» исправно тянуть руки, не вдумываясь в суть вопроса. Именно на этом и можно сыграть сегодня. Даже Филимонова, если сподобится прийти, проголосует за своё исключение автоматически, а уж потом до неё дойдёт, какую злую шутку с ней сыграли.
Решение первички в райкоме тоже утвердят на полном автомате. Об этом, конечно же, через некоторое время станет известно в парткоме завода, и там поднимется шум. Яшку обвинят во всех смертных грехах, телега на зарвавшегося комсорга покатится в райком комсомола, и там тоже ударят в набат, вызовут вражину на ковёр. При этом скажут: такого скандала у нас ещё не было, а ты, Яков Рабинович, воспользовался доверием, и так далее, и тому подобное… Только Яшке будет уже всё равно. Абсолютно всё равно.
Никакого второго и третьего Шустрикова слоя ему больше не надо, и ни в чём он разбираться не собирается. Надоело играть в чужие игры. Устал.
Этакие героические мысли пришли к Яшке сегодняшней бессонной ночью, и от них ему неожиданно стало легко и свободно, словно он сбросил с плеч какой-то надоевший ненужный груз. Пора начинать жить новой жизнью, пускай его даже выгонят из комсоргов. Он нисколько не пожалеет… А если из комсомола? Так далеко в своих мыслях он пока не заходил.
Ромашкин уже встречался в коридоре, но о собрании так и не заикался. По его представлениям о субординации, Яшка должен прибежать к нему первым. Секретарша Людочка, всегда стрелявшая у него сигареты и не забывающая при этом хитро подмигивать, сегодня пронеслась мимо без остановки, воротя нос в сторону. Почувствовала, что скоро жареным запахнет. На то она и секретарша, чтобы предугадывать всё заранее.