Играли они, конечно же, плохо и даже в подмётки не годились прежним дворцовским музыкантам. А Яшка сидел в уголке, вполуха слушая их нестройные голоса и неловко взятые гитарные аккорды, и тоскливо размышлял, что вряд ли за две отпущенные недели у них получится сыграть что-то более или менее приличное. Но другого варианта не было, нужно обходиться тем, что есть под рукой.
Однако у этих ребятишек всё-таки оказалось одно замечательное качество, которого не было у прежних музыкантов. Они горели, искрились и были готовы репетировать сутки напролёт до потери сознания, лишь бы этот хмуро сидящий в углу руководитель их не прогнал…
У них были даже какие-то собственные песенки, которые они тут же пропели, после чего Яшка напрочь запретил даже репетировать их, чтобы потом исполнять на сцене. Настолько эти песенки оказались беспомощными и скучными. Лучше уж пусть перепевают нота в ноту чьи-то раскрученные хиты. Спасительные каверы, как всегда, приходили на помощь. А что ещё оставалось, если нет собственного достойного материала? Кажется, ребятишки и сами подозревали о своей беспомощности, но Яшкин категоричный отказ теперь снимал все сомнения.
Весь день до самого вечера ребята не выходили из комнаты. Чувствовалось, они и не рассчитывали на такое неожиданное везение. Ещё бы: прийти на смену почти профессиональному коллективу, которым они восхищались и даже в чём-то пытались походить на него. Конечно, никто их пока не принял в качестве штатного коллектива, но хотя бы появлялся шанс остаться тут, в этой волшебной комнате, битком набитой фантастической профессиональной аппаратурой. Чтобы потом, если повезёт, однажды выйти на дворцовскую сцену…
В конце дня, когда все окончательно выбились из сил, Яшка посадил ребят вокруг себя и в наступившей напряжённой тишине торжественно объявил, что если они хотят закрепиться на этом месте, то им предстоят очень нелёгкие две недели до худсовета. Необходимо сделать более или менее приемлемую программу из десяти песен, притом сравнивать их будут с запомнившимися номерами предыдущего ансамбля, что само по себе довольно высокая планка. И если ребятишки понравятся худсовету, то им дадут ещё некоторое время на подготовку полноценной программы. То есть времени на раскачку больше не останется, да и сейчас его почти нет…
Через две недели программа из десятка песен была худо-бедно готова. Конечно, необходимого уровня новый ансамблик всё ещё не достиг, да это и невозможно за такое короткое время, но тут уже Яшке пришлось проявить чудеса дипломатии. Дворцовский худсовет, в который входили руководители ансамблей народного и бального танцев, драмкружка, кружка кройки и шитья и прочие «специалисты», со скрипом, но утвердил новый коллектив. Самым профессиональным из них оказался руководитель духового оркестра, которого все звали дядей Мишей, а фамилию и тем более отчества никто не помнил. Так вот, дядя Миша выдал единственное существенное замечание при обсуждении: мол, у ребятишек в отдельных местах «нестроешник, но в целом – проканает». Что такое «нестроешник» и «проканает» остальные члены худсовета представляли очень туманно, но решили не уточнять. В итоге новый коллектив одобрили, тем более, тот же дядя Миша против него не возражал, так как конкурентом духовому оркестру этот рок-ансамбль никогда не станет, а на танцах в парке, принадлежащем Дворцу, духовой оркестр уже давно не играет. Прошли времена такой музыки. Зато на мероприятиях, где действительно необходим духовой оркестр, Яшкин коллектив альтернативой быть по определению не может. Максимум обслуживать в фойе танцевальную часть всяких конференций и партийно-хозяйственных мероприятий, проводимых под торжественный «строешник» духового оркестра в оркестровой яме.
И лишь после худсовета наступил настоящий репетиционный период. Тут уже Яшке пришлось выполнять не только функции администратора, но и вторгаться в музыкальную часть, что ему давалось не без труда. Но главное состояло теперь уже не в этом. Необходимо было настроить ребят нигде и ни в чём не прокалываться, потому что по собственному опыту Яшка знал: стоит один раз в чём-то дать слабину или показать, не дай бог, некомпетентность, и всё, ты пропал. Никакие прежние заслуги и наработанный ранее авторитет тебя не спасут от кривых усмешек и разговоров за спиной. И это касалось уже непосредственно его, а не музыкантов. Второго прокола с коллективом ему не простят…
Но время шло, и нужно было что-то решать с основной работой. Быть руководителем вокально-инструментального ансамбля во Дворце культуры до скончания своих дней Яшка по-прежнему не собирался. Да и родители уже поглядывали на него косо. Хоть и не говорили ничего, но ясно давали понять, что такая ситуация не может продолжаться бесконечно. Взрослый мужик, у которого нет пока ни семьи, ни приличной работы, – разве это порядок?!
Кто-то из знакомых подсказал, что есть вакансии учителей в профессионально-технических училищах, куда выпускники пединститутов не рвутся. Тем всегда хотелось работать в чистеньких элитных школах, где детки воспитанные и ухоженные, а ПТУ – да в них идут учиться только те, кого выгоняют после восьмого класса из школ за плохое поведение и плохую успеваемость. Короче, хулиганы и уличная шпана. Тем более, помимо общеобразовательных предметов им преподают ещё и всевозможные технические дисциплины, которые Яшка, освоившись в ПТУ, мог бы в добавок спокойно преподавать в силу собственного технического образования… Чай, не забыл ещё, музыкантишка новоиспечённый, несостоявшийся вагоностроитель и – кем ты ещё не был? – чему тебя учили в техническом вузе?
Конечно, работа преподавателем в ПТУ едва ли была пределом Яшкиных мечтаний, но он расчётливо прикинул, что вся его дворцовская деятельность проходила, как правило, по вечерам, а занятия в училище – с утра и до обеда, и на первых порах это вполне можно совместить. А дальше видно будет. Если работать учителем понравится, то можно будет со временем и завязать с ансамблем, полностью переключившись на педагогику, а пока, если и в самом деле одно другому мешать не будет, то почему не совмещать? Деньги лишними не бывают…
Училище, в которое его приняли на работу учителем математики, оказалось по соседству с заводом полупроводниковых приборов, на котором он трудился прежде. Яшку немного обрадовало, что добираться на уроки он будет, как и прежде, на электричке, а значит, встретит всех своих старых заводских знакомых, в том числе Мартьяныча. Всё-таки не хотелось с уходом с завода терять приобретённых там настоящих друзей.
Всё лето он прозанимался на учительских курсах, куда его отправили до того, как он впервые перешагнёт порог учебной аудитории в качестве преподавателя. И Яшка усердно занимался, осваивая очередную свою специальность – учительскую. Последняя ли это из специальностей в его послужном списке – кто знает? И ведь брали-то его на работу, если говорить честно, не без скрипа – какой, спрашивается, учитель из музыканта, играющего на танцульках? Впрочем, упоминание о его комсомольской работе и умении руководить большими группами молодёжи на заводе и на сельхозработах сыграли немаловажную роль. Никто же скептически настроенному директору училища не доложил, что комсомольская организация у него была мизерная, а сельхозработы закончились оглушительным провалом…
И вот наступило первое сентября, начало нового учебного года. Яшка ехал на работу, и сердечко его билось несколько учащённо. Ничего страшного не случится, убеждал он себя, в каких только переделках мы ни бывали. А в каких ещё предстоит побывать…
2. Поездка
Но ещё до начала работы в ПТУ в Яшкиной жизни произошли некоторые события, может быть, и не такие весёлые и оптимистические, как хотелось бы, но забыть про них он уже точно не мог.
Как ни странно, но при всём своём жизнелюбии и неисправимом оптимизме, он частенько задумывался о смерти. А кто из нас не задумывается? Чем ты моложе, тем страшнее она представлялась в фантазиях, но с возрастом как-то спокойней начинаешь относиться к этому неизбежному и закономерному финалу, тем более, то и дело вынужденно сталкиваясь с уходом из жизни кого-то из близких и знакомых. И чем старше становишься, тем чаще и чаще уходят те, кто тебе близок и без кого ты становишься по-настоящему одинок. Тут уже ничего не поделаешь…
Никто на земле не бессмертен, печально рассуждал он, и родители когда-то умрут, а дети, как заведено издавна, обязаны будут прочесть поминальные молитвы. Первое, что читают евреи над покойником – Кадиш, а следом за ним самую главную молитву – «Шма Исраэль». Это Яшка уже знал, и даже текст этих молитв где-то раздобыл. И хоть ему хорошо было известно, что «Шма» читают не только при таких печальных обстоятельствах, а более того, постоянно дважды в день, по какому-то странному суеверию этого не делал. Слышать, как читают, слышал, а вот самому повторить хотя бы шёпотом не хватало духа. Словно этим чтением он приблизил бы роковой исход, – свой или родителей, – хоть и понимал, что это совсем не так.
Ясно было, что однажды ему придётся, несмотря ни на что, глотая слезы, всё-таки прочесть эту молитву вслух. И сделает он это, потому что… Он и сам не знал почему. Просто будет нужно, и всё. Религиозным он не был, и вряд ли им когда-то уже станет, но в этих вопросах лучше идти проверенным дедовским путём. Ничего плохого в этом нет даже для такого светского человека, как он.
Подобные невеселые мысли не раз приходили к нему, особенно в детстве. Нередко по вечерам, едва все ложились спать, свет в доме выключали, и наступала тишина, не прерываемая лёгким поскрипыванием родительской кровати, когда те предавались любви, считая, что сын заснул, на Яшку накатывалась тяжёлая и удушливая волна тоски. Терпеть её было можно, только крепко зажмурив глаза и стиснув зубы, беззвучно скуля от какого-то непонятного бессилия, а больше всего от жалости к самому себе. Откуда бралась эта тоска, неизвестно, но приход её был неизбежен, и никто от неё не мог избавить, даже мама – самый близкий и родной человек. В эти моменты Яшка осторожно ощупывал себя – руки, плечи, ж