С Ринатом он познакомился ещё до начала учебного года на педсоветах. Будущему классному руководителю мастера производственного обучения его группы представила завуч Тамара Степановна, властная и ядовитая дама, невзлюбившая Яшку с самой первой их встречи. Как ни странно, но здесь сработал довольно любопытный принцип, который преследовал Яшку всё время: человек, которому он не понравился с самого начала, впоследствии оказывался самым нужным, дружелюбным и полезным для него. И, что немаловажно, человеком порядочным, который никогда его не подводил и даже помогал в трудную минуту. Так же и Тамара Степановна, сразу и открыто заявившая, что из Яшки учитель такой же, как из неё космонавт Валентина Терешкова, и в училище он долго не задержится, однако потом она же постоянно и терпеливо обучала его педагогическим секретам и премудростям, которых не объяснят ни на каких учительских курсах. Всё это постигается на собственном опыте или, если повезёт, то с таким мудрым и благородным наставником, как эта вредная дама.
Ринат был коренным жителем Казани, который, попав по каким-то делам в Москву, на одной из тусовок встретил симпатичную девчонку, студентку из педагогического института. Встретил и влюбился настолько, что бросил свою большую патриархальную семью в Татарстане, сделал девушке предложение и не получил отказа. Год, который оставался юной жене до окончания института, они прожили в студенческом общежитии, а потом приехали на её родину, где поселились у родителей молодой супруги. Она же устроилась на работу методистом в Управление профтехобразования, а Ринат по её протекции стал мастером производственного обучения в училище. Особых технических навыков у него не было, но этого, как оказалось, и не требовалось. Рабочим специальностям учащихся обучали специалисты. Мастер же нужен как палочка-выручалочка, вернее, погонялочка, который обязан держать свою группу в ежовых рукавицах, решать все возникающие проблемы, поддерживать дисциплину и – чего уж скрывать! – нередко наказывать провинившегося в тёмном углу. С этим Ринат справлялся прекрасно. Бить он умел, и Яшка в этом скоро убедился.
Они подружились сразу. Хоть мастер был и моложе новоиспечённого классного руководителя, но давал порой весьма ценные советы и помогал успешно противостоять непокорным подопечным. В том, что хорошие отношения между ними перерастут в дружбу, Яшка не сомневался, потому что понимал, что в каждый момент своей жизни человеку необходим настоящий друг. Без этого нельзя. На прежней своей работе другом у него стал Мартьяныч – по крайней мере, Яшка в это верил. Ещё раньше, в период музицирования в институтских ансамблях – нет, не Гриша, который мог бы им стать, но сам не захотел, а верный Лобзик, сгинувший после распределения в далёком уральском городишке. Сегодня таким другом стал Ринат.
Началась эта дружба с некоторого конфуза, ставшего их совместной тайной, скрытой от завуча и директора. Иначе им досталось бы по первое число за непедагогические меры воспитания.
А дело было так. На самом первом уроке, когда Яшка пришёл знакомиться с группой, он сразу обратил внимание на своего мастера, усевшегося на галёрке. Рядом с ним никого из учащихся не было – все старались отсесть подальше. Это немного удивило Яшку, но он промолчал, лишь поздоровался с классом и представился. Говорил недолго и, когда поинтересовался, есть ли к нему вопросы, один из учащихся, вольготно расположившийся на предпоследней парте цыганистого вида парень, не вставая, поинтересовался под довольный гогот остальных:
– Вы всё нам рассказали о себе, но не сказали главного: кто вы по национальности? Еврей?
Ничего плохого в вопросе не было, но задан он был с такой похабной усмешкой, что Яшку передёрнуло.
– Да, еврей, – спокойно ответил он, – и нисколько этого не скрываю.
– А в Израиль уезжать собираетесь? – по-прежнему посмеиваясь, не отставал от него парень.
– Как вас зовут, учащийся? – начал потихоньку заводиться Яшка.
– Вы же делали перекличку по журналу в самом начале, – откровенно издевался парень, – у вас что-то с памятью? Зачем вам моё имя? Жаловаться к заучу побежите?
Ответить нахалу Яшка не успел, потому что раздался звонкий шлепок. Это Ринат, привстав с заднего стола, отвесил подзатыльник хулигану.
– Тебя же спросили, да? Значит, встань и ответь! – громко зашипел мастер, и от этого шипа все, кто находились по соседству пригнули головы. – Хочешь, чтобы я тебя сейчас вывел из класса и ответил на все твои вопросы? Могу запросто!
Парень сразу съёжился и залепетал, опустив глаза:
– Не надо меня никуда выводить! Я всё понял…
– Незачёт! – прямо на глазах закипал Ринат, и его узкое желтоватое лицо потемнело. – Сейчас же извинись перед классным руководителем и ответь… Я жду!
Но парень молчал. Яшка уже понимал, что по законам этих волчат, если мальчишка прогнётся перед мастером или учителем, то потеряет весь свой авторитет, который, наверное, имел в группе. У многих из этих ребятишек знакомые и родственники сидели в тюрьмах и колониях, так что тамошние законы не были для них пустым звуком. Вот они загодя и готовились к такой будущей жизни. Выбор-то у них был невелик. Тюремная романтика, которой все интересуются в свои шестнадцать глупых лет, тут обретала свои вполне реальные формы.
Пауза затягивалась. Парень молчал, а Ринат, всё больше и больше распаляясь, уже встал из-за стола. Что бы он сейчас сделал с нарушителем, было неизвестно, но Яшка не желал дальнейшего развития конфликта.
– Оставьте его, – медленно, но внятно, чтобы все слышали, проговорил он мастеру, – тем более, я на него не в обиде, и ему не за что передо мной извиняться… Ну, не сработали у юноши в голове нужные контакты – сморозил глупость!
Последние его слова про контакты потонули во всеобщем хохоте. Смеялся и сам нарушитель, но как-то жалко и с оглядкой по сторонам. Яшке стало даже немного жаль его.
Уже потом, спустя какое-то время, неожиданно для себя он выработал очень верный и действенный способ, правда, на грани фола, когда для того, чтобы расколоть и перетащить на свою сторону враждебно настроенную аудиторию, достаточно было выбрать всего лишь одну единственную жертву среди присутствующих, высмеять и показать её слабость и беззащитность, а уж тогда все остальные, как голодные волчата, словно по команде набрасывались на неё и продолжали терзать в общей группе. После этого враждебность аудитории сразу исчезала, и ты становился кем-то вроде временного вожака в этой только что сложившейся стае, засмеявшей и уничтожившей по твоей указке одного из своих собратьев… Едва ли это издевательство можно было назвать педагогичным, но способ оказался верным и безотказным, хоть и крайне негуманным. Наверное, многие учителя не только в ПТУ, но и в школах, где учащиеся были из других социальных слоев, пользовались таким запретным способом, но едва ли кто-то решался говорить об этом вслух.
После урока Яшка с Ринатом остались в пустом классе.
– Напрасно вы с ними в демократию играете, – вздохнул Ринат. – Никто из них этого не оценит. Наоборот, подумают, что вы свой в доску парень, который подкладывается под них и разговаривает с ними на одном языке. Когда вычислят вашу слабину, а она есть у каждого, тогда всё пропало. Сядут на шею. Это панибратством называется…
– Никакого панибратства! – Яшка даже немного обиделся на добровольного советчика, который едва ли был намного старше своих подопечных. – Я чётко знаю грань, за которую заходить никому не позволю. Не первый день живу на свете. А ещё я знаю, – он на мгновенье замолчал, – что есть одно бронебойное оружие, против которого никто не устоит. Это юмор. Не только эти пацаны, но даже многие взрослые не сразу сориентируются, как ответить и как отреагировать, когда их высмеивают. И я им, надеюсь, умею пользоваться.
– Не уверен, что поможет, – пожал плечами мастер, – у нас и у них разные понятия о юморе. Раз прокатит, другой прокатит, а потом можно и проколоться…
– Не бывает разных понятий о юморе! – жёстко обрубил Яшка, почувствовав почву под ногами. – Он или есть, или его нет. Ты же сам видел, как этот пацанчик растерялся, когда я ему про контакты в голове выдал! И ответить ему было нечем. Может, спустя какое-то время он и сообразил бы, что сказать, но сейчас лежал на лопатках. А принялся бы я орать, ногами топать и угрожать, ты сам прекрасно знаешь, какая была бы реакция у него и его товарищей. Да и ситуация с криком и руганью для них более привычна, в ней они ориентируются как рыба в воде…
– Может, вы и правы, – снова вздохнул Ринат, – но… если что-то пойдёт не так, то сразу зовите меня. У меня свои проверенные методы, – он сжал кулак и покачал им в воздухе, – они реально лишь этого побаиваются. В их среде многое решается силой и почти ничего – уговорами…
– Неужели один на целую толпу сможешь пойти? – усомнился Яшка. – Не страшно?
– Ну, до такого пока не доходило. Да и подобные трюки никогда на людях не делаются. Есть для этого кабинет старшего мастера, куда мы время от времени притаскиваем нарушителей поодиночке. И учащиеся это знают. Если тебя позвали туда, значит, ничего хорошего не будет.
– И никто на это ни разу не пожаловался?
Теперь уже Ринат усмехнулся и жестоко сузил глаза:
– Кому они будут жаловаться? Смеётесь, что ли? Они привыкли к такому обращению. Ребятишки-то в основном из неблагополучных семей или уже имеющие судимости и отсрочки приговоров. Мало среди них таких, на кого ласковые уговоры подействуют…
И в самом деле, когда Яшка спустя некоторое время принялся изучать личные дела своих подопечных, то с удивлением обнаружил, что из двадцати девяти учащихся в его группе, двадцать семь состояли на учёте в милиции, и многие из них имели отсрочки от приговоров. Как он узнал позднее из бесед с ними и работниками из комиссии по делам несовершеннолетних, все эти ребятишки ежедневно ходили по грани. Стоило совершить очередное, даже самое мелкое правонарушение, и парня забирали в спецучилище, где нравы почти тюремные, а если нарушение было серьёзным, то и вообще могли загреметь в колонию для малолеток. Никто с таким контингентом (словечко-то какое гнусное!) из воспитателей и учителей не церемонился, и когда из милиции приходил запрос, то характеристику парню писали чаще всего отрицательную по заранее отработанному негласному шаблону. Яшке тоже приходилось писать подобные характеристики на учащихся из своей группы, и каждый раз после этого его отчитывали директор или завуч, если написано было недостаточно жёстко и категорично.