– Вы же губите человека! – возмущался он. – Что с ним будет после такой гадкой характеристики? Суд и колония? Давайте дадим шанс парню исправиться!
– О каких шансах вы говорите?! – искренне удивлялась завуч Тамара Степановна. – Это же натуральные уголовники, а вы своей мягкотелостью провоцируете их на дальнейшие правонарушения. Прижмём сегодня такого парня к ногтю посильнее, глядишь, одумается и станет на путь исправления. А вы призываете прощать его раз за разом. Им только дай почувствовать собственную безнаказанность… Ваш гуманизм, Яков, тут неуместен, так и знайте! А может, и преступен в некотором роде. Я знаю, о чём говорю, потому что уже больше двадцати лет с таким контингентом работаю!
Почти тюремные термины, которые здесь спокойно и без зазрения совести использовали учителя, Яшке крайне не нравились. Если в тёплой компании с близкими друзьями он ещё мог позволить себе выдать нечто подобное, да и то в шутку, то здесь всё было серьёзно, и он просто физически чувствовал, как ломаются судьбы глупых мальчишек, едва ступивших на преступный путь. Их не только не оберегают от этой тупиковой дорожки, а наоборот заталкивают поглубже – лишь бы поскорее от них избавиться! С глаз долой, из сердца вон. И это было по-настоящему страшно.
Неужели я и сам когда-то превращусь в такого жестокого солдафона-учителя, однажды обжёгшегося на своей доброте и после этого уже не спускающего никому даже малейшей провинности, спрашивал он себя и не находил ответа. Вероятно, и в самом деле, как говорила ему в самом начале Тамара Степановна, быть учителем в ПТУ – это не его призвание. Не мог и не хотел он ожесточать собственное сердце. Наверное, она была в чём-то права, но этой её правоте Яшка яростно сопротивлялся.
Однако деваться было пока некуда, поэтому он с кровью и не без внутреннего сопротивления постигал учительские университеты. Притом меньше всего его заботила непосредственно математика, которую он преподавал. Ему хотелось уж если не перевернуть сознание окружающих, – кому такое доступно?! – то хотя бы на примере собственной группы открыть глаза и показать, что не такие и плохие эти озлобленные мальчишки с исковерканными в самом юном возрасте судьбами. Рано на них ставить крест, даже если у них и есть приводы в милицию, и ходят они по грани. Он это непременно докажет, дайте только время!
В конце концов он придумал. Однажды, придя в свою группу на классный час, Яшка сказал:
– Вопрос ко всем: вы же знаете, что я, кроме училища, работаю ещё во Дворце культуры руководителем вокально-инструментального ансамбля?
– Ну, знаем, – донеслись голоса, и сразу много удивлённых глаз поднялись на него, – даже у вас на танцах бываем. Только к вам не подходим…
– Почему? – удивился Яшка. – Неужели я там такой страшный?
– Ну, там вы совсем с другими людьми общаетесь. Нас и не узнаете. Или сделаете вид, что не узнали…
– Чепуха какая! Но я не об этом… Хотите, мы в училище тоже создадим свой ансамбль? И я в этом помогу.
В ответ ему было всеобщее молчание.
– Подумайте и потом мне сообщите. Среди вас же есть гитаристы? Будем учиться играть не только блатняк, но и приличную музыку.
Кожей он чувствовал, как атмосфера, испокон веков холодная и неприязненная, потихоньку потеплела.
– Да ну, это сложно! – донёсся чей-то голос. – Ноты надо знать, и на музыканта надо учиться…
– Всё в жизни сложно, если со стороны смотреть и ничего самому не делать. Если что-то пока не умеете, то научимся вместе – я помогу!..
Когда он уходил из класса после звонка, то услышал, как кто-то в спину ему сказал:
– Вот это мужик! Никогда ещё такого у нас не было…
5. Немузыкальный Клондайк
Музыканты из нового дворцовского ансамбля восприняли идею Яшки довольно кисло. Впрочем, на иную реакцию он и не рассчитывал. Аппаратура – колонки, усилители, барабаны, музыкальные инструменты, – какими бы профессиональными ни были, рано или поздно требуют ремонта и вообще очень бережного отношения. Когда их касаются чужие руки, тем более руки дилетантов, то ничего хорошего в итоге не получается. А тут вообще руководитель с ума сошёл – предлагает допустить в святая святых каких-то будущих уголовников…
Спорить с ними и что-то доказывать Яшке не хотелось, потому что и в самом деле новая, совсем недавно полученная венгерская аппаратура была предназначена для профессиональных музыкантов, а для новичков сгодилось бы и что-то попроще. Но такой аппаратуры во Дворце уже не осталось. Хлам был отправлен в кладовую, чтобы через некоторое время быть списанным и благополучно выброшенным на помойку. Всё равно играть на нём уже невозможно. Да и некому.
Директор ПТУ, к которому Яшка отправился с просьбой приобрести комплект аппаратуры для ансамбля, сперва даже слушать его не захотел:
– Какая аппаратура? Мы уже покупали несколько лет назад колонки, усилители и гитары – где это всё сейчас?
– Ну, и где?
– Всё это было оформлено как спортинвентарь, и за неё отвечает учитель физкультуры. У него и спрашивайте! Хотя… Скажу честно, что я не сторонник всех этих трям-брям на гитарах. Нашим ученикам не этим заниматься надо, а свою основную специальность приобретать. А главное, благополучно дотянуть до конца три учебных курса без попаданий в милицию. Уйдут в армию – остепенятся, мужиками станут, и не будет у них желания глупостями заниматься…
– Значит, по-вашему, занятия музыкой – глупость? – нахмурился Яшка.
– Да поймите вы в конце концов, что мы тут готовим слесарей-автомехаников и сварщиков, а не гитаристов и барабанщиков! Для этого им нужно было поступать в музыкальное училище, а не к нам. Вы же сами видите, какой у нас контингент! Каждый второй – отпетый уголовник, уже готовый отправиться на нары, если его армия не успеет вовремя перехватить…
– То есть вы считаете, – упрямо повторил Яшка, – что заниматься музыкой им противопоказано? Лучше нам спокойно дождаться, пока они совершат очередное правонарушение, или, если карта выпадет, то сбагрить их в армию – так, что ли?
Чувствовалось, что директору этот Яшкин напор совсем не по нраву:
– Да не об этом я вам, Яков, талдычу! Пускай занимаются музыкой, живописью, скульптурой – чем захотят! Ну, нет у нас для этого базы!.. Сходите к физруку и узнайте про аппаратуру. Мы её получили всего два года назад, и что от неё, бедной, осталось? Разгромили и разломали эти вандалы! Разве не ясно было, в чьи руки она попадёт?
– Схожу и спрошу.
– Вот и идите! А потом поговорим, если у вас ещё желание говорить на эту тему останется…
Физрука, крепкого накачанного мужичка, которого никто никогда не называл полным именем, а только Толяном, Яшка разыскал в кабинете старшего мастера. Когда у него не было уроков, он проводил время именно тут у своего лучшего друга Николая Петровича, училищного старожила, отработавшего в училище, пожалуй, больше всех. Он и сам был некогда выпускником, сумевшим уберечься от сумы и тюрьмы, а затем вернувшимся в альма матер после армии и дослужившимся от простого мастера до старшего в течение двадцати долгих лет. Про своего лучшего друга Толяна старший мастер рассказывал каждому встречному-поперечному по великому секрету, что тот чуть было не свернул на кривую дорожку криминала, если бы он вовремя не подхватил и не пристроил парня, бывшего ВДВшника и буяна, обучать здешних пэтэушников физкультуре. А уж высшее физкультурное образование, без которого нельзя занимать такую должность, Толян получил, закончив пединститут заочно.
– Говорите, музыкальные инструменты вам понадобились? – переспросил он Яшку. – Ну, есть такие. Надо же было на кого-то их сбагрить, вот на меня и оформили. Да только толку от них никакого. Пацаны буквально за пару месяцев размолотили их в хлам. Я уже не раз завхоза просил, мол, давай спишем эти дрова, а он не соглашается, говорит, что нужно пять лет выдержать, пока по нормативам они не придут в негодность. Вот каждый год и приходится во время инвентаризации обманывать и записывать в ведомости, что вся эта лабуда изнашивается на пять-десять процентов… И на помойку их пока не вынесешь, потому что могут приехать из Управления и попросить продемонстрировать. И приезжают же проверять, хотя прекрасно всё понимают! Показываю им пустые коробки, в которых ничего нет, а они кивают головами и закрывают глаза…
Сперва Яшка хотел попросить показать ему эти пустые коробки, потом решил, что разглядывать их бесполезно – только себе настроение портить.
– Единственное, что осталось в более или менее работоспособном состоянии, – утешил его Толян, – это пара микрофонов и две колонки, которые пацанам на растерзание не отдали, а установили в актовом зале для проведения собраний. Всё это тоже на мне числится… А почему вы, Яков, интересуетесь аппаратурой? – он рассмеялся и оглянулся на внимательно слушающих их разговор мастеров. – Хотите на себя переписать? Так я это сделаю с превеликим удовольствием! Баба с возу – курам на смех…
Они и в самом деле сходили в актовый зал, и Толян показал ему в подсобке за сценой ящик, сваренный из толстых железных листов, в котором стоял плохонький, но работающий усилитель, навалены бухты проводов и лежала пара дешёвых микрофонов. Всё это худо-бедно работало, но ни для какого ансамбля, даже самого захудалого, естественно, не годилось.
– Ну, будете на себя переписывать эту с позволения сказать аппаратуру? – ехидно поинтересовался Толян, закрывая ящик и навешивая на него большой амбарный замок.
– Не буду – отмахнулся Яшка. – Для ансамбля это не подходит.
– Ого! – удивился физрук. – Так вы и в самом деле собираетесь ансамбль делать?! Серьёзно? А то тут люди разное говорят. Ну что ж, надежды вьюношей питают… Только вам, даже если бы у нас была самая лучшая аппаратура на свете, никто этого сделать здесь не позволит.
– Это ещё почему?
– Разве непонятно? Вы же забесплатно взваливать на себя такую ответственность не станете и потребуете ставку руководителя ансамбля, ведь так?
– Нет. Я даже не задумывался над этим…