– Михаил, остановитесь! – подал голос директор, который всё это время молча сидел на своём стуле и следил за перепалкой. – Вас никто не отпускал с педсовета!
Но Михаил уже никого не слушал, а только рывком распахнул дверь и, глянув последний раз на присутствующих с укоризной, так же рывком её захлопнул за собой.
Наступила минутная пауза, все сидели с раскрытыми ртами. Но завуч неожиданно выдала фразу, после которой раздалось недовольное ворчание уже многих, особенно со стороны мастеров, коллег взбунтовавшегося Михаила:
– Этим он как бы свою репутацию сохраняет, мол, моя хата с краю, и я ничего не знаю. Какое бы решение мы ни приняли, он всё равно окажется в стороне и не при чём… Некрасиво так поступать коммунисту! И недостойно… Ладно, давайте работать дальше. И без мастера всё решим. Классный-то руководитель здесь, – она указала инспекторше на Яшку, – этого достаточно.
И снова наступила пауза. Наконец директор поднялся со своего места и обратился к сидящим в президиуме завучу и инспекторше:
– Может, перед тем как принимать решение о характеристиках, давайте всё-таки заслушаем самих нарушителей? Что мы можем обсуждать без них? Ребята всё ещё стоят за дверями.
– В принципе, я не считаю, что это необходимо, – заныла инспекторша, – они уже сказали своё слово кулаками, избив невинного человека. Но если уж вы настаиваете, то пригласите их…
Завуч подхватилась и сходила за Сашкой и Антоном.
– Встали ровненько, – принялась командовать она, – сняли свои сумки и положили на пол. Ну, живо! А теперь рассказывайте, как всё было! Чётко и без заиканий.
Насупившиеся ребята молчали, а на глазах у круглолицего Антона даже выступили слёзы.
– Поздно рыдать! – ехидно процедила завуч. – Раньше надо было задумываться о том, что делаете. Тогда и лить крокодильи слёзы не пришлось бы!.. Ну, мы ждём, начинайте рассказывать! Столько людей собралось ради вас, а вы тут в молчанку играете…
Но ребята по-прежнему молчали.
– Давайте я вам помогу, – пришла на помощь инспекторша. – Какого числа это случилось? Ну, когда вы избивали Гурьева?
– Не помню, – подал голос Сашка.
– Ладно, я вам напомню. Это было 25 апреля. Что в тот день происходило до драки?
Сашка вздохнул и приступил к рассказу:
– Мы с Антоном гуляли. А потом увидели, как этот Костик со своими друзьями отбирает у мелкоты, среди которых был мой братишка, деньги, что им родители давали на школу…
– Стоп! Какой Костик? Про кого ты говоришь?
– Ну, про этого вашего Гурьева. А с ним было трое его друзей. И живут они совсем не в нашем районе, а приехали к нам на велосипедах, чтобы отнимать деньги у малышей.
– Уточни, сколько их было? – оборвала его инспекторша. – В заявлении написано, что Гурьев был один, и проезжал по улице на велосипеде, никому не мешая, но вы его остановили и попытались отнять велосипед. Когда он не захотел его отдавать, вы принялись его избивать, а потом ещё и велосипед поломали.
– Неправда! – глаза Сашки засверкали, и он сжал кулаки. – Я же говорю, и Антон не даст соврать, что было их трое, и все на велосипедах. Когда мы их увидели, то сразу подумали: что они делают в чужом районе? Мы же в их район не ходим… А они нас не заметили, и стали останавливать малолеток и выворачивать у них карманы.
– Странно! Заявление нам поступило только от родителей Гурьева. Никто больше на вас не жаловался… Хорошо, предположим, что их было трое или даже четверо, а может, и вообще десять человек, и все на велосипедах. И вы их, значит, избили за то, что они якобы отнимали у малышей деньги? Двое избили четверых? И всем четверым велосипеды поломали?
– Не всем. Ему одному. И было их, повторяю, не четверо, а трое.
– Ой, не верится мне, что вы такие силачи и защитники малышей! Напомню, что в заявлении родителей Гурьева чёрным по белому указано, что вы беспричинно напали на их ребёнка, жестоко избили и поломали его велосипед. Всё, точка. Им-то как раз доверия больше, потому что отец мальчика – уважаемый человек, директор фосфоритного завода. А как, скажите, поверить вам, уже имеющим приводы в милицию? Да вы совсем заврались… – инспекторша обвела присутствующих строгим взглядом и прибавила: – Мне кажется, что дальнейшее обсуждение поступка Савельева и Переверзина не имеет смысла. Просто время теряем. Может, их отпустим по домам, а сами примем решение, какую характеристику передавать в судебные инстанции?
– Давайте всё-таки послушаем их, – донеслись голоса преподавателей и мастеров, – как они сами оценивают свои поступки, и что от них ждать дальше!
Яшка сидел неподвижно и кожей чувствовал, как по учительской разливается какая-то ледяная волна ненависти и отчуждения к этим несчастным запутавшимся ребятам. Были бы у них такие отцы, как у этого неизвестного Гурьева, их наверняка никто не осуждал бы и не пытался ловить на вранье… Просто голова кружилась от этой намечающейся несправедливости!
– Давайте и в самом деле заслушаем, – согласилась завуч. – Что ты скажешь нам, Александр?
Сашка по-прежнему стоял насупившись и лишь теребил край куртки.
– Что сказать? – глухо проговорил он. – Простите меня… вернее, нас. Мы больше не будем…
– Что вы не будете?! – взвилась инспекторша и даже выронила платок, который не успела отжать. – Не будете нападать на каждого, кто проезжает мимо вас на велосипеде? Не будете избивать слабых и беззащитных?! Кто вам поверит?
– Короче, всё ясно, – завуч встала и даже хлопнула в ладоши. – Вы, господа бандиты, можете идти, мы вас больше не задерживаем.
После того как Сашка и Антон понуро вышли из учительской, все присутствующие зашевелились и начали перешёптываться.
– Тишина! – раздался голос завуча. – Педсовет ещё не закончился. Нам необходимо принять решение, которое запишем в протокол. Станет ли на защиту этих практически законченных уголовников наш педагогический коллектив или нет? Это нужно прояснить. От этого зависят характеристики, которые мы передадим по инстанциям. Лично я… лично я за то, чтобы написать им самые отрицательные характеристики. Не далее как сегодня утром я прошлась по их успеваемости и поинтересовалась их участием в общественной жизни училища. Сразу скажу: не блещут ребята знаниями, а общественную жизнь вообще игнорируют! Какое к ним может быть с нашей стороны доброе отношение?
– Секундочку! – прервала её инспекторша. – Вы сейчас собираетесь проголосовать за то, какую характеристику каждому из них написать – я правильно поняла? Уточню ещё раз, что если напишите характеристики отрицательные, то это прямой путь для них на скамью подсудимых. Без вариантов.
– А если положительные? – спросил кто-то.
– Тогда они останутся в училище продолжать обучение. До очередного правонарушения. Ну, и, конечно, будут у меня на учёте… Какое решение принимаете, товарищи?
– Разве они заслуживают хороших характеристик?.. Предлагаю приступить к голосованию, – завуч обвела строгим взглядом присутствующих. – Кто за то, чтобы…
– Постойте! – неожиданно для самого себя вскочил Яшка. – Как вы можете так легко решать судьбу этих двух молодых людей?! Ведь ясно же, что их подставили, и вы это прекрасно понимаете, только молчите. Вместо того чтобы наказать отнимавшего у детей деньги, за которых они заступились, толкаете ребят прямиком в тюрьму! Если бы не этот денежный папаша с фосфоритного…
– Ну, это не вам обсуждать, – окрысилась инспекторша, – вы кто – судья или народный заседатель?.. А кто вы, кстати?
– Это классный руководитель группы, в которой они учатся… то есть учились, – услужливо подсказала завуч.
– Какая разница, кто я?! Я – человек, но и они – люди, а не какие-то подопытные кролики. А вы в них только законченных подонков видите…
– Но-но, поосторожней с выражениями! – завуч теперь очень напоминала разозлившуюся инспекторшу. – Что за словечки?! Вы не среди уличной шпаны находитесь, а в педагогическом коллективе. Что вы конкретно предлагаете?
Яшка набрал побольше воздуха в лёгкие и выдал:
– Не надо им писать плохие характеристики! Я беру их на поруки и обязуюсь, что никаких правонарушений с их стороны до самого окончания училища больше не будет. И я лично за этим прослежу.
Наступила тишина ещё более глубокая, чем прежде. Взгляды всех, кто находился на педсовете, теперь скрестились на Яшке. Одни смотрели на него осуждающе, другие грустно, но ни в одном из взглядов не было заметно ни одобрения, ни поддержки…
– Вы-то сами осознаёте, какое бремя на себя взваливаете? – неожиданно тихим и глуховатым голосом проговорила завуч. – Ведь они вас подведут завтра же…
Упрямо мотнув головой, Яшка почти на выдохе прокричал:
– Если со стороны ребят будет хотя бы одно нарушение, можете меня увольнять с работы. Я сам тогда подам заявление. Значит, не справился и не сдержал своего слова… Всё!
– Так и записать, что ли, в протоколе педсовета? – завуч неуверенно поглядела на директора.
– Так и записывайте, – директор скользнул недовольным взглядом по Яшке и, посмотрев на часы, встал. – Никто его за язык не тянул, сам вызвался… Никакого голосования не надо. Закрывайте педсовет, а завтра характеристики мне на стол. И его реплику, – он кивнул в сторону Яшки, – указать не забудьте, это важно…
9. Разборы полётов
У дверей кабинета математики, куда Яшка вернулся, чтобы забрать пальто и свой рюкзачок, он встретил Сашку и Антона.
– Ну, вы хотя бы поняли, что натворили? – угрюмо спросил у них Яшка. – Какой музыкой мы после этого сможем заниматься?
Но ребята, казалось, его не слышали.
– Спасибо вам, – медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом, проговорил Сашка.
– За что?
– За то, что заступились за нас перед этими… – он нервно мотнул головой в сторону учительской, откуда всё ещё раздавался шум и грохот передвигаемых на место столов. – Мы не ожидали, что вы им такое скажете…
– Откуда вы знаете, что я сказал? Подслушивали?
– Да, мы стояли за дверями и всё слышали.