Пока он раздевался, Вовка притащил табуретку, застелил её листом ватмана, превращая в столик, и извлёк откуда-то из тайников початую бутылку водки и стаканы.
– Отметим встречу как в старые добрые времена! – он хихикнул и потёр ладони, словно замёрз. – Надеюсь, не отвык? Имеем же мы право позволить себе расслабиться не только по великим пролетарским праздникам?
Вовка и раньше «расслаблялся» не только по праздникам, однако никогда не акцентировал на этом внимание. Он всегда жил в своём особом мире среди книг, картин и стихов, и всё внешнее обтекало его, не проникая внутрь. А водка – необходимый атрибут для стимуляции творчества. Так уж сложилось у многих, ничего тут не поделаешь.
– Я тебя, старик, не просто так притащил в свою берлогу. У меня к тебе конкретное и, можно сказать, деловое предложение, – Вовка отработанным движением плеснул по стаканам водку. Сейчас он почему-то старательно играл роль энергичного дельца, обтяпывающего свои тёмные делишки с партнёром. Дай-то бог, чтобы это оказалось только ролью. Затем он присел в своей любимой позе, на корточках возле табуретки, и обхватил руками колени. – Давно хотел разыскать тебя, да текучка заела. Всё было недосуг.
Яшка вопросительно посмотрел на него, но решил пока помолчать.
– Понимаешь, – Вовка слегка запнулся и укусил ноготь на мизинце, – сейчас у определённого сорта публики живопись нарасхват. Ежу ясно, что в наши сумасшедшие времена деньги по кубышкам не хранят. Не так богат каждый из нас, чтобы не обращать внимания на девальвацию. Надёжнее всего вкладывать деньги в золото, драгоценности, дорогие вещи, произведения искусства. Усекаешь, куда клоню?
– Не очень, – честно признался Яшка.
– Ладно, зайдём с другого конца… Скажи, ты не собираешься уезжать на родину предков? – он пристально посмотрел на Яшкино лицо и неожиданно расхохотался. – Да не бойся, компроматы на друзей не собираю. Всё, что скажешь, останется между нами. Да и не нужны уже сейчас никому такие сведения…
– Тебе-то это зачем знать?
– Видишь ли, старик, это для меня не абстрактный интерес. Отъезжающие стараются потратить свои кровные рубли на что-то ценное и компактное. Притом на такое, что можно при случае реализовать на Западе. В частности, живопись… Это даже выгоднее, чем везти с собой доллары.
– Ты и мне хочешь что-то предложить, если надумаю уехать?
– Ну, вот и обиделся! – Вовка выплюнул откусанный кончик ногтя и покачал головой. – Нет ничего сверхъестественного в том, что евреи, да и не только они, уезжают. Будем откровенны: человеку всегда удобней жить среди соплеменников. Русским среди русских, литовцам среди литовцев, евреям среди евреев. Прости за покушение на духовные устои, но Родина у каждого там, где он по-настоящему свой и где к нему хорошо относятся. И обязательно должно быть при этом своё государство с армией и границами, флаг, гимн, ура-патриотизм… Так складывалось веками, и ничего тут не переделаешь. Мы же об этом почему-то всегда стыдливо умалчивали и в чьих-то попытках национального возрождения видели лишь плохое. Винегрет из человеческих индивидуальностей – не самое лучшее блюдо, да ещё политое липким маслом казенного интернационализма, смешанного со смертельным ядом взаимной неприязни…
Вероятно, Вовка изрекал не собственные, а где-то подслушанные или вычитанные мысли. Едва ли прочувствованное и выстраданное удаётся выдавать так складно и красиво. Но для Яшки сейчас важно было другое – куда он клонит? И зачем?
– … Не колоти себя в грудь, старик, что ты российский патриот и никогда даже не думал о том, чтобы дать отсюда дёру. Корабль тонет, и нет ничего странного в том, что не самые глупые животные – крысы – бегут с него. А люди – и подавно. Правда, не все, а самые решительные и без предрассудков… Тут любому из нас впору задуматься.
– Ты действительно считаешь, что корабль тонет и его не спасти? – Яшка даже забыл, зачем пришёл к Вовке. – И лучший способ спасения – удрать с крысами за компанию?
– Не совсем так. Рано или поздно всё образуется и вернётся на круги своя, ведь природа не терпит пустоты. Ни земля, ни оставшиеся на ней люди никуда не исчезнут. Только для того, чтобы здесь выжить и выдержать все испытания, нужно быть героем или борцом, а мы – какие из нас с тобой герои? Другой вариант выживания – превратиться в послушный бессловесный планктон или гумус. Это легче, но не очень хочется… Да и не спасать старое и привычное требуется, а новое строить. Давно пора бы уже это понять! Какое оно, это новое, увы, никто до поры до времени не знает, – Вовка поморщился и сглотнул слюну. – Смотри, что вокруг творится: вместо того, чтобы делать действительно полезные и нужные дела, люди играют в какие-то дурацкие игры, поделились на движения и партии, перегрызлись друг с другом, как собаки, а бульварные листки что ни день новые сенсации выдают. Каждый мало-мальски ухватистый функционер метит в пророки, одного послушаешь – вроде бы прав, другой – тоже не лыком шит, а третий – прямо-таки слезу вышибает своими причитаниями… А прав, наверное, лишь тот, кто молча землю пашет, как деды испокон веков пахали и по вековой темноте своей и забитости всех этих захребетников кормили-поили. Печально всё это…
Честно признаться, подобные разговоры надоели Яшке до тошноты. Был бы в них какой-то прок – так нет, бесконечное переливание из пустого в порожнее. Каждому хочется, чтобы его послушали, оценили эрудицию и знание современных проблем, но художнику Вовке это зачем? Хотя… стаканы с водкой весьма действенный стимулятор для подобного рода бесконечных и, главное, бесполезных бесед.
Не раз уже Яшка обжигался на таких разговорах. Непременно кто-нибудь в запале припоминал главных виновников царящего хаоса и глубокомысленно изрекал, что ни один исторический эксперимент над Россией не проходил без участия евреев. Наиболее радикальные сразу в лоб выстреливали: какое Яшка имеет право о чём-то рассуждать и что-то подсказывать, если его соплеменники за последние две с лишним тысячи лет так и не соизволили ассимилироваться среди народов, на землях которых проживали? Ни с кем так и не стали близкими, а если пытались стать, то от этого всем становилось только хуже. Разве такое положение вещей не настораживает?.. Всякий раз после таких напоминаний он уходил как оплёванный и зарекался никогда в жизни в подобных беседах больше не участвовать. И – снова участвовал.
– Знаешь, старик, я тебе немного завидую, – Вовка, вероятно, решил перейти ко второму раунду своих откровений и принялся за ноготь на мизинце другой руки. – У тебя есть хоть какая-то надежда на избавление от этого кошмара. Этакая заветная цель – далёкая райская страна с древними святынями, райскими кущами и квадратными помидорами. Может, никогда ты туда и не уедешь, но сознание того, что у тебя есть в запасе отходной манёвр, будет греть сердце. Как мечта, как идея-фикс, как ещё что-нибудь положительное – но будет. У других же – облом, никакого просвета…
Он говорил красивыми до пошлости словами, словно примерял чужой пиджак на свою поношенную клетчатую рубашку в пятнах краски. Этот искусственный пафос неприятно резал слух, и Яшка не выдержал:
– Может, мне когда-то и придётся уехать, но, прости, это будет не по моей воле. От хорошей жизни не бегут. И причина вовсе не в перспективах и не в тряпках… Подумай, радостным ли будет этот отъезд? Из огня да в полымя? С тем, что придётся оставить, расставаться наверняка не просто, а в новое и незнакомое въезжать – легче ли? И что такое это новое, которому ты позавидовал? Что мы знаем о нём? Красивые израильские брошюрки, которые то и дело попадают в руки? Прости, но ты же не судишь о России по рекламным проспектам с матрёшками и балалайками!.. Слухи о чьих-то успехах на Западе? Перешёптывания по углам, цитирование радиоголосов из разбитых «Спидол», самиздат на ночь?
– Ну ты, старик, и суровый материалист! – усмехнулся Вовка. – Неужели ты всё ещё отрицаешь, что есть нечто выше человеческого понимания, куда доступ нашему рациональному уму воспрещён, и это нечто зовёт твоих сородичей спустя две с лишним тысячи лет вернуться к своим библейским корням? В каких генах можно пронести такое?! Разве это возможно без высшей, недоступной анализу силы?
– Так ты о еврейской богоизбранности? Это уже из совсем другой оперы! – окончательно разозлился Яшка. – Не ждал я от тебя этого разговора, но, если желаешь, отвечу… Это только прекрасный поэтический образ, сохранённый Торой! Мечта об избавлении от мук любого – повторяю, любого! – человека. Выражаясь современным языком, внутренняя работа по самосовершенствованию. Нужно быть законченным мракобесом или иметь откровенно людоедские планы, чтобы воспринимать это буквально… Хочешь, давай покопаемся в моей «богоизбранной» душе. Ничего от тебя не утаю, всё выложу, как на тарелочке… Пресловутый железный занавес одинаково отделял от цивилизованного мира и тебя, и меня, и наших отцов, и наших дедов. Гениальная по абсурду идея уравниловки, задуманная коммунистическими жонглёрами от идеологии, получила конкретное воплощение в сегодняшних догматах интернационализма. При этом сомневающимся или недостаточно ретивым лихо рубили головы и гноили их по лагерям, нисколько не глядя на кривизну носа – русский ли ты, татарин или еврей. Все мы дети той кровавой эпохи. Всех нас она одинаково ненавидела и одновременно пестовала, потому что других детей у неё не было и быть не могло. Страхом своим, и потом холодным, и кровью дымящейся – всем этим мы породнились на долгие времена. Чем же, чёрт возьми, мы отличаемся друг от друга?! На какое такое «нечто», недоступное тебе, я имею право претендовать? Если правившая нами идеология скатилась в итоге в полный маразм и откровенный идиотизм, то виноваты в этом в одинаковой степени и твои, и мои сородичи, мирившиеся с ней и послушно кричавшие «ура» очередному кумиру на партийной трибуне. Почему мы об этом в нужный момент забываем?
– А кто, по-твоему, в действительности виноват? – Вовка исподлобья посмотрел на меня, и в его глазах засверкал ехидный огонёк. – Значит, вокруг лишь сплошные жертвы, и всем досталось поровну, а в палачи запишем какую-то абстрактную идеологию? Или проще