Тут, наверное, имеет смысл немного поговорить для ясности о том, что же не смогли поделить активисты с раввином. Этим яблоком раздора как раз и оказались те несчастные оставшиеся евреи, ради которых затевались все эти организации. А может, и не они вовсе, а деньги, выделяемые спонсорами на развитие еврейской жизни.
В провинциальном среднерусском городе, бывшем пограничном форпосте на черте оседлости, отделявшей многочисленные украинские и белорусские местечки от городов, в которых селились преимущественно представители коренных национальностей, а ныне ставшем новым пограничным форпостом между Россией, Украиной и Белоруссией, евреи всегда проживали в большом количестве. Но публика эта была чаще всего инертная, не очень озабоченная своим отличным от коренного населения происхождением, да оно и понятно. Погромов уже, слава богу, давно нет, а всё остальное – переживём. Синагоги, где могли бы собираться евреи, в городе не существовало уже много лет – её, как мы упоминали, ещё до войны городские власти прикрыли и передали здание общественной организации. Многие из евреев погибли на войне и в гетто, а из выживших особо активные ещё в семидесятые годы благополучно отбыли на Землю обетованную. Оставшихся же, вероятно, не сильно занимали замшелые дедовские предрассудки, и их вполне устраивала поработившая умы миллионов новая универсальная религия – марксизм-ленинизм. А больше всего устраивала в ней, вероятно, главная марксистская мантра про то, что все жители многонационального СССР равны – хоть ты еврей, хоть ты чукча, хоть киргиз. Вероятно, всякие заграничные немцы, французы и американцы всё-таки равняться на сплочённый советский народ по своему капиталистическому статусу не могли, а значит, и обращать на них внимание не стоило. Тем более не стоило и ехать к ним на постоянное место жительства. Но глубоко в проблемы интернационализма никто не вникал. Достаточно было и того, что не назвали тебя сегодня жидом пархатым и не заехали кулаком в физиономию – и слава Марксу-Энгельсу-Ленину и… кто там из небожителей сегодня под первым номером? Что будет завтра, и как тебя тогда назовут – до этого светлого будущего ещё дожить надо.
Однако рано или поздно всё возвращается на круги своя. В городе образовалось еврейское общество. Активисты, не взирая на растущее тлетворное влияние Запада и недовольное ворчание ослабшей, но некогда всесильной гэбэшной конторы, принялись без опаски носиться по делу и не по делу в столичное израильское посольство, разъезжать на Сохнутовские семинары по стране и по заграницам, получать щедрые дотации на развитие еврейской общины. Одно лишь омрачало их безбедное, хоть и довольно хлопотное существование – это написание отчётов, которые иногда могли и проверить являющиеся из столицы с неожиданной проверкой представители спонсоров. И вот тогда уже летели головы – обманщика с позором изгоняли с занимаемого поста, но ему на смену тут же приходил очередной активист, который благополучно существовал некоторое время до собственного неминуемого падения, а на пятки ему уже наступал активистский молодняк, покатавшийся по семинарам и вкусивший прелестей халявной еврейской общинной жизни.
Тем не менее в городе при уже существующем еврейском культурном центре без всякой помощи раввина Вайсмана всё же открылась светская воскресная школа, в которой, конечно, упоминали и о религии евреев – иудаизме, но совсем мало, скорее для порядка. Строгого отбора учителей в школу не было, потому что достаточно было кандидату в преподаватели внимательно изучить пару из многочисленных рекламных книжонок, издаваемых Еврейским агентством Сохнут, пройти несколько семинаров, чтобы уяснить главную задачу, ради которой ему и собираются платить деньги: необходимо всеми силами агитировать евреев уезжать в Израиль на постоянное место жительства. Цели благие, но мало соответствующие диаметрально противоположным установкам конкурирующего Хабада, который представлял в городе рыжий раввин Ицик.
Агитировать-то новоиспечённые учителя агитировали, но сами, правда, не особо охотно уезжали, дальновидно прикинув, что на земле обетованной никто им не станет платить деньги за подобную работу. Впрочем, и уговаривать уезжать там никого уже не требуется – человек совершил репатриацию, приехал в Израиль, нашёл жилплощадь и работу, а значит, можно его оставить в покое. Пускай себе трудится на стройках сионизма и радуется новообретённой родине, то есть он уже ни для кого не представляет никакого интереса. Основные деньги крутятся вокруг репатриации.
Самой привлекательной оказалась для Яшки, упорно отказывающегося принимать участие в работе еврейского общества, довольно обширная библиотека, которую комплектовал и пополнял из своих фондов московский филиал Сохнута. Подобной литературы нигде, кроме как здесь, найти было невозможно, а Яшке очень хотелось знать, о чём пишут современные израильские авторы, чем живут и какие темы их волнуют. А больше всего ему хотелось отыскать в тамошних подборках какую-то книгу, созвучную собственному настроению и открывающую для него Израиль действительно как страну, в которую необходимо ехать. Главное, отыскать в ней ответ на самый свой животрепещущий вопрос: почему эта страна и только она, а не какая-то другая, должна стать родиной для него и его семьи?
Конечно, кое-какие книги еврейских писателей у них дома были, и Яшка давно прочёл их – порой глотал залпом, а порой прочитывал тяжело, не без внутреннего сопротивления. Но это были классики, которые сочиняли свои романы и рассказы задолго до того, как современное государство Израиль возникло на географической карте. В своих романах эти писатели мастерски рисовали быт бедных еврейских местечек прошлого века, нищету и забитость маленького бесправного человека, которого угнетал и мучил всяк, кто хотел. И не было в этой изображаемой местечковой жизни никакого просвета – разве что в мягком и печальном юморе, без которого герои романов никак не могли справиться с горестями и лишениями, то и дело сваливающимися на их голову…
Яшке хотелось современной израильской литературы, с которой он был пока совершенно незнаком. Литературы гордых и сильных людей, вопреки всем недругам построивших своё независимое государство, способных справиться с любыми невзгодами и бедами, умеющих защищать свою страну и дать достойный отпор любому обидчику… Такая литература в этой библиотеке была.
Несмотря на все старания, дела с открытием школы продвигались тяжело. По-прежнему не было преподавателей, которые устроили бы Ицика, за исключением, конечно, старика Гринберга и будущего директора школы. Да и жители города довольно кисло воспринимали идею создания второй воскресной школы – но уже не такой светской, как существующая, а с явным религиозным уклоном.
Как-то раз Ицик торжественно объявил Яшке:
– Чтобы сдвинуться с мёртвой точки, я решил сделать следующее. Их школе, – он махнул рукой куда-то в сторону, – постоянно не хватает денег, а иногда даже нечем платить за аренду помещения и зарплату учителям. Большие аппетиты у этих функционеров, и они всё никак не поймут, что если не будет хороших учителей, или они просто разбегутся, то не будет и самой школы. А следом за школой и их культурный центр окажется ненужным. В Сохнуте, который на всё это даёт деньги, тоже не дураки сидят – рано или поздно приедут с серьёзной инспекцией и прикроют лавочку… С другой стороны, мы с тобой, как бы ни упирались, открыть свою школу в этом году всё равно не сможем. Поэтому я побывал в культурном центре и договорился, что возьму часть расходов по их школе на себя. Хабад это сумеет потянуть, и я с нашими московскими спонсорами всё уже согласовал. Одновременно этим ушлым ребятишкам я поставил и условие. Если беру на себя их расходы, то и директором школы станет мой человек, то есть ты, а иврит будет преподавать Моисей. Иными словами, школа потихоньку перейдёт к нам. Функционерам из центра достаточно, чтобы она проходила по их отчётам и числилась за ними, а во всём остальном хоть трава не расти… С некоторыми из тамошних учителей я уже побеседовал – и они оказались вполне понятливыми и порядочными людьми. Плюс ко всему мы сможем отправлять своих людей не только на наши, но и на их учительские семинары. Преподавание Торы я возьму лично на себя. Короче, в итоге получится так, как поначалу мы запланировали, но меньшими усилиями. Придётся, конечно, отстёгивать что-то и руководителям центра, чтобы не путались под ногами и сидели тихо, но это мне даже на руку: деньги – это самый короткий поводок, на котором можно их держать… Как тебе такая идея?
Он, конечно, мог и не спрашивать у Яшки, потому что его несогласие ровным счётом ничего не изменило бы. При всей своей мягкости и доброте, Ицик был всё-таки человеком жёстким и не терпящим возражений.
После разговора с ним на душе у Яшки остался какой-то неприятный осадок. Будто он попал в какую-то заранее заготовленную ловушку из которой никак не выбраться, и если раньше мог хотя бы самостоятельно принимать решения, отказываться от чего-то или с чем-то соглашаться, то теперь словно полностью попал под влияние этого рыжебородого Ицика. Даже посоветоваться по этому вопросу было не с кем. Главный союзник и единомышленник, бородатый Гершон не в счёт. От школьных дел он так же далёк, как Яшка от кошерного разделывания мяса.
Ничего плохого на самом деле Ицик ему не сделал, а наоборот только помог с новой работой, наверняка уважаемой и неплохо оплачиваемой. Но всё равно Яшке было немного тоскливо и неловко. Ну, какой из него по большому счёту учитель? Тем более директор школы? А ведь в новой должности ему будет намного сложнее, чем просто выходить перед классом и что-то рассказывать детишкам…
Было немного боязно, что он не оправдает ожидания человека, доверившегося ему, но… разве в этом было что-то необычное и из ряда вон выходящее для Яшки? Разве не такая же ситуация с ним и во дворце – какой из него, по сути дела, музыкант и руководитель коллектива? Ведь он только организовывал, а всю творческую работу перегрузил на плечи музыкантов. Сам же мог лишь на каких-то конкурсах выходить на сцену и получать грамоты и призы, завоёванные ансамблем…