Неожиданно Яшка вспомнил, что на востоке распространён танец живота для того, чтобы привлечь внимание к этому довольно важному органу тела. Почему бы этим не воспользоваться? И тут же принялся за импровизированный и только что сочинённый «танец волос, которые нужно вымыть». За танцем девушка из-за прилавка наблюдала уже с некоторым интересом. А Яшка вошёл в раж: сперва теребил волосы пальцами, потом растрепал их и скрутил в косички, а в конце поплевал на ладони и сделал в волосах пробор, расчесав наподобие кулаков-вредителей из первых советских немых фильмов.
Наконец продавщица поняла, что от неё хотят, и достала с полки большой красивый флакон, на этикетке которого сексапильная фотомодель выжимала свои роскошные волосы, словно только что выстиранную простыню.
Прижав к груди своё первое израильское приобретение, Яшка отправился домой. А там супруги с наслаждением выкупались и смыли с себя дорожную пыль и пот, после чего радостные и умиротворённые улеглись отдыхать. С наступлением утра уличный рэп смолк, а храпевшие всю ночь соседи сверху, вероятно, отправились на работу.
Часа через полтора Яшку разбудил истошный крик. Открыв глаза, он увидел испуганную Иру, разглядывающую его волосы.
– Посмотри на себя! – охала она. – Ты что купил в аптеке?!
Из зеркала на него глядела страшная физиономия с знакомым носом, щеками и бровями, но с волосами какого-то дикого красного цвета, притом абсолютно прямыми и торчащими пучками в разные стороны. То же самое произошло и с роскошными цыганскими кудрями Иры, однако этого она пока не знала, потому что не успела посмотреться в зеркало.
– Ты во всё виноват! – безутешно рыдала она, уткнувшись в подушку. – Ну скажи, как мы теперь в Бат-Ям поедем навестить моих родственников? Мы же племянников, которые нас раньше не видели, насмерть перепугаем! Решат, что персонажи из фильма ужасов к ним домой явились…
Конечно же, ни в какой Бат-Ям они не поехали, потому что имеющимися под руками ножницами постриглись наголо, и до тех пор, пока не отросли новые волосы, ходили в вязаных шапочках, чем шокировали не привыкших к таким тёплым головным уборам местных жителей, а заодно и видавших виды братьев-репатриантов.
– А что вы хотите? – рассуждал спустя некоторое время в тёплой компании Яшка. – Иврит – язык общения, и его знать необходимо, чтобы не попасть в какую-нибудь неприятность. А без него это запросто! Могу засвидетельствовать…
Правда, на вопрос, как у него самого с ивритом, грустно качал головой и отделывался банальной и уже переставшей быть смешной репатриантcкой шуткой:
– С ивритом хорошо, без него – хуже…
2. Ульпан
Каждый новый репатриант, приезжающий в Израиль, сразу попадает в ульпан. Так называют курсы, на которых преподают основы иврита. И хоть Израиль – страна многоязычная, и любого прекрасно поймут повсюду, на каком бы языке он ни общался, знать государственный язык всё-таки необходимо. Хотя бы по одной немаловажной причине – высокооплачиваемые работы, на которые безусловно претендует каждый из приезжающих, требуют умения читать официальные документы и бегло общаться с начальством, для которого иврит родной и единственный способ общения с подчинёнными.
В ульпане сразу же идёт незамедлительное погружение в языковую среду, и даже учитель совсем не обязан владеть каким-то иным языком, кроме того, который преподаёт. Так в своё время детишек учили плавать, бросая в глубокую воду, где те побарахтаются, побарахтаются – и выплывут. Утонуть им, конечно, не дадут, но и сильно помогать не станут – полагайся, братец, на свои силы.
В Яшкиной группе было около двадцати человек, и все русскоговорящие, за исключением одного. Это был пухлый здоровенный дядька, внешне очень похожий на известного голливудского киноактёра Омара Шарифа. Но наш красавец был отнюдь не из Голливуда, а из экзотического Уругвая. Звали его Давидом.
Поначалу среди «русских» он чувствовал себя довольно скованно по двум причинам. Во-первых, никто в группе не разговаривал по-испански, поэтому найти себе собеседника долгое время не удавалось. Во-вторых, оказалось, что иврит он учил ещё в Уругвае, до приезда сюда, и всё, что наши соотечественники постигали сейчас в трудах и мучениях, было для него давно пройденным этапом. То есть он просто откровенно скучал на занятиях. Вдобавок ко всему у Давида был громадный недостаток: из-за речевого дефекта он выговаривал слова крайне невнятно – раскатистые «р» тонули в вязкой шипящей каше остальных звуков. В итоге выходила какая-то размазня из слов, приправленная острым перчиком чили. Давид чувствовал это, и каждый раз, когда приходилось что-то говорить, его громадные маслины-глаза выражали неподдельную муку и страдание. Как у того же цивилизованного белокожего колонизатора, попавшего в племя диких африканских людоедов, каковыми в его глазах несомненно были мы.
Даже спустя месяц, когда все в группе худо-бедно уже извергали какие-то относительно связные фразы на иврите, его почти никто не понимал из-за этой словесной каши. Единственным, кому удавалось что-то разбирать в этом буйстве звуков, оказался, как ни странно, Яшка. Поэтому, когда Давид хотел кому-то что-то сообщить, всегда тащил его за рукав и жестами просил помочь.
Очень скоро все узнали его печальную историю о том, что в Израиль он приехал вдвоём со своим престарелым дядюшкой, который сейчас из дома почти не выходит, и всё хозяйство целиком лежит на широких плечах Давида. В Уругвае у него остались жена и дочь, которые ехать с ним категорически отказались из-за того, что терпеть не могли дядюшку-самодура. Бросить же родственника на произвол судьбы Давид не мог, и теперь с явным нетерпением ожидал естественной кончины старика, которая, по его мнению, была уже не за горами. После этого он моментально вызвал бы жену и дочь. Между прочим, Яшка до сих пор, спустя двадцать с лишним лет, изредка встречает Давида на улице, и каждый раз тот жизнерадостно сообщает, что дядюшка жив-здоров и, чувствует себя превосходно, хотя за это время так ни разу и не вышел из дома. Уступать своё место жене Давида он, по всей вероятности, не торопился. Да и Давид, как видно, привык к такому раскладу и ничего менять уже не собирается.
Несмотря на свою невнятную речь, Давид быстро освоился в группе и даже стал претендовать на роль всеобщего шутника и любимца. Ему нравилось долго и торопливо что-то рассказывать, при этом он непрерывно шевелил густыми мохнатыми бровями и сапожной щёткой смоляных усов, и это было действительно смешно и любопытно наблюдать со стороны.
Периодически, раз в неделю, приблизительно на день-два Давид в кого-нибудь смертельно влюблялся. Вероятно, он не мог жить без постоянного состояния влюблённости, и эта влюблённость была страстной, по-латиноамерикански темпераментной и одновременно по-старомодному галантной, но при этом всегда безответной. Иной по законам романтического, мыльно-сериального жанра она просто не имела права быть.
Происходило же всё следующим образом. Давид гарцующей походкой приближался к своей очередной избраннице, но не ближе, чем на расстояние вытянутой руки, и что-то страстно, с надрывом и завыванием принимался вещать по-испански, нисколько не обращая внимания на то, что его не понимают, а рядом с дамой находятся другие кавалеры. Его брови складывались в трогательный домик, на глазах выступали крупные слёзы, а руками он размахивал так, словно плыл или даже летел по воздуху.
Часто объектом его страсти оказывалась какая-то из замужних женщин в группе, и первое время оскорблённые мужья даже собирались чистить сопатку любвеобильному и несдержанному на проявления чувств Ромео. Но очень скоро убеждались, что Давид абсолютно безвреден и ближе, чем на контрольное расстояние вытянутой руки, к объекту воздыханий ни за что не приблизится. Максимум, на что отважится, это сбегать для дамы сердца за разовым стаканчиком кофе или пачкой сигарет в ближайший ларёк и потом будет до конца дня не спускать с неё восторженного взгляда, не обращая внимания ни на что происходящее вокруг…
Часто случалось так, что люди, познакомившиеся в ульпане, оставались добрыми приятелями на долгие годы и даже дружили семьями. С Давидом Яшка так и не подружился, хотя, как мы уже говорили, изредка встречался на улице и обменивался приветствиями. Дальше этого Яшка не шёл, потому что не было у них никаких общих интересов и точек пересечения. Книжек, как Яшка, Давид не читал и стихов не писал, а за сборную Уругвая по футболу, как он, Яшка не болел. Как, впрочем, и за все остальные сборные.
Но каждый раз, когда по телевидению или в разговорах упоминался Уругвай, Яшка непременно вспоминал потешного толстяка Давида, не спускавшего больших печальных глаз со своей очередной избранницы и выдававший торжественный спич из раскатистых «р» и шипящей вязкой звуковой каши. При этом сразу вспоминались длинные мыльные латиноамериканские сериалы, в которых, как оказывалось, персонажи вовсе не были придуманы сценаристами, а взяты из самой что ни на есть тамошней реальной жизни…
А вот и один из разговоров между коллегами по ульпану, подслушанный Яшкой и на всякий случай записанный в блокнотик. Мало ли для чего ему эти записи могли пригодиться, но он упрямо записывал.
– Знаешь, в Израиле, оказывается, совсем не стыдно спросить у любого прохожего, где находится туалет?
– Иди ты! Даже у женщины?!
– Почему бы и нет?! Надо только запомнить, как это сказать на иврите.
– Ну и как?
– Очень просто – «эйфо шерутим»!
– И по морде за такой вопрос не дадут?
– Ни боже ж мой! Тут все друг у дружки только об этом и спрашивают!
– А ну-ка попробуй. Вон как раз женщина идёт…
Через минуту.
– Всё в порядке, никаких проблем! Подошёл, спросил, и она очень вежливо ответила.
– Ну, и где же туалет?
– Так она же на иврите ответила, а этого я уже не понял! Мы этих слов пока не проходили…
Ульпан – дело, конечно, хорошее, и Яшка день и ночь зазубривал трудные для запоминания ивритские слова и выражения, однако его ни на минуту не покидала мысль о том, чем он будет заниматься по его окончании. О том, чтобы стать ивритоязычным писателем, как ему очен