– Приходи, юноша, – кричала она, и эхо многократно отражалось от спящих камней пустынной улицы, – я тебе скидку сделаю! Два раза по цене одного – так, кажется, пишут в рекламах? Что, денег нет? Или жалко? Небось, задаром хочешь?.. Ладно, так и быть, получишь разок задаром, только приходи! – она хохотала и показывала на него подругам. – Хочет же, зараза, только выйти не может! Он, как и мы, в клетке. Только наши клетки без решёток, а он – по доброй воле…
– Отвяжись от него, – вступалась за Яшку огненно-рыжая хохлушка с лицом в шрамах и оспинах, на которую спрос был тоже невелик. – Чего к хлопцу привязалась? Дело не в клетке. Его, как и нас, нужда на такую работу толкнула. Деньги всем нужны.
– Ага, нужда! Тебя как последнюю скотину трахают, и никому не интересно, человек ты или нет. А он?! Сидит себе чистенький, культурный, книжечки почитывает и кофе пьёт. А ты для него та же самая скотина, потому что он считает себя выше нас, даже слова в ответ не скажет…
– О чём ему с нами говорить? Много ты в нашем борделе молодых парней видела? Одни старики да арабы с рынка ходят тайком от своих мегер. Да ещё полицейские, которые всё задаром получают. Мы таким мальчикам, как он, не интересны, они себе молоденьких девочек находят – вон их сколько вокруг, симпатичных и стройных…
По всей видимости, они держались друг за друга, но случались ночи, когда кто-то из них был занят с клиентом, тогда оставшаяся сидела у окна в одиночку. Если оставалась молдаванка, то по-прежнему издевалась над Яшкой, а так как сдерживать её было некому, то она распалялась сверх меры, орала гадости и материлась, демонстративно пила вино из горлышка и даже швыряла пустые бутылки на улицу, правда, не стараясь в кого-то попасть. Хохлушка, наоборот, становилась сентиментальной и слезливой, рассказывала каждый раз о невозможности честно зарабатывать на родине деньги, а также историю своего давнишнего грехопадения, наверняка придуманную или стянутую из латиноамериканского сериала. Яшка внимательно слушал и ту, и другую, но никак не отвечал, да они и не очень-то нуждались в его репликах.
Постепенно он привык к ним и, если кто-то из них долго не показывался в своём окне, начинал даже скучать. Конечно, можно прекрасно скоротать ночь с учебником иврита или с книжкой по компьютерам, которые всегда лежали в его сумке, но со звуками, доносившимися из дома напротив, было как-то спокойней и привычней. Яшка даже прикидывал, что, останься он в ночном магазине в полной тишине, без звуков извне, наверное, с ума сошёл бы от скуки. А так хоть какое-то разнообразие…
Кроме этого «разнообразия», Яшка иногда следил иногда за клиентами, посещающими заведение. Постоянных среди них почти не было, и компаниями сюда не ходили, а наоборот, пробирались поодиночке, с опаской поглядывая по сторонам. Оно и понятно, в их небольшом городе каждый человек на виду и, если ещё не все горожане перезнакомились друг с другом, то уж наверняка примелькались на улицах. Зарабатывать же репутацию посетителя борделя – кому такой славы захочется? Тем более отцам семейств или холостякам, ожидающим своих чистых и непорочных, по-восточному консервативных невест.
Наблюдать за осторожно крадущимися мужчинами было интересно тоже поначалу, а потом наскучило. За кричащими из окон проститутками следить куда интересней. Те хоть не изображали из себя порядочных и не притворялись добродетельными, в отличие от своих клиентов.
– Ты когда-нибудь выходишь наружу? – хохотала молдаванка. – Небось, и днём отсиживаешься в чулане, а? Солнца вон сколько на улице, а ты бледный… как спирохета. Заходи днём, обслужим по первому разряду. Если, конечно, не трусишь…
Подобные вещи слушать было неприятно. Мужику за такие слова Яшка морду набил бы не раздумывая, но с женщинами связываться не хотелось. Тем более до утра всё равно никуда не выйдешь, а с приходом хозяина он сразу собирался и уезжал домой отсыпаться.
Однажды, перед самым Новым годом, когда уже похолодало и пошли дожди, а на улицах, прежде выжженных до белёсой желтизны, потоки дождевой воды промыли диковинные цветные пятна, Яшка заступил на свою ночную вахту и привычно глянул на окна массажного кабинета. Как всегда, они были занавешены плотными бордовыми шторами, из-за которых раздавалась приглушённая музыка, и по ним скользили бесформенные тени. Однако знакомые окна оказались тёмными, видно, в комнатах молдаванки и хохлушки никого сегодня не было. Ну и не надо, пожал плечами Яшка, хоть иврит поучим спокойно и, может быть, подремлем часик-другой в тишине.
Некоторое время он сидел над книгой, однако учёба в голову почему-то не шла. Ни разу ещё не было такой ситуации, чтобы на протяжении последних недель из окон хотя бы на пять минут не выглядывали знакомые лица молдаванки или хохлушки. Конечно, иногда они были заняты, но чтобы окна не были освещены вовсе – нет, такого ещё никогда не случалось.
Первое время после того, как они стали донимать его, Яшка старался даже не смотреть в их сторону, вбивая себе в голову, что люди они конченные, и испытывать к ним какой-то интерес можно не иначе как полностью утратив мужское достоинство или надежду встретить более достойный объект для удовлетворения сексуальных потребностей. Сейчас же, немного привыкнув к ним, он стал даже забывать, что находятся эти женщины здесь по собственному желанию, в Израиле живут полулегально, и уж никак не похожи на обманутых простушек, которым посулили золотые горы и славу фотомоделей, а вместо этого затащили в притон и пользуются тем, что жаловаться им некуда и никто их не защитит.
Сегодня Яшка и себе, пожалуй, не признался бы в том, что вовсе не хочет видеть в этих женщинах только мерзость и порок, а наоборот, пытается найти в них что-то положительное и хорошее. К примеру, молдаванка не такая уж стерва и похабница, какой кажется с первого взгляда, а хохлушка – вовсе не безвольная и слезливая бабёнка, пускающая слезу каждый раз при упоминании «ридной батькивщины». Эти женщины, хотел он того или нет, стали его невольными коллегами по ночным бдениям, а с коллегами надо жить в мире…
Ещё раз глянув на тёмные окна, Яшка вздохнул и пошёл кипятить воду для чая. До утра он просидел в непривычной тишине и даже немного подремал на стуле, однако с рассветом встрепенулся и снова посмотрел сквозь витрину.
Казалось бы, какое ему дело до этих женщин, ведь он даже имён их не знает, а встретился бы с ними на улице, ни за что не стал бы разговаривать и, вероятней всего, поскорее прошёл бы мимо. Теперь же выходило, что ему не хватало их в эти бесконечные, тягучие ночи, ведь по натуре он непоседа, ему всегда хотелось что-то делать, куда-то спешить и торопиться, знакомиться и разговаривать с новыми людьми, а решётки и замки, за которые он добровольно заточает себя каждую ночь, словно цепи, сковывают его, не дают развернуться, ненасытно поглощая отпущенное ему драгоценное время. И весьма слабое утешение в том, что делает он это добровольно, ради денег, необходимых семье… Вдруг и у этих женщин тоже есть какие-то желания и устремления, а они вынуждены зарабатывать таким вот способом… Из тяжёлых жизненных ситуаций каждый старается выкрутиться как получается, и уж он-то никак не может быть судьёй кому-то. Чем эти женщины, спрашивается, хуже его?
…Утром, как обычно, пришёл хозяин и поднял решётки на витринах. Попрощавшись, Яшка медленно побрёл к автобусной остановке, но вдруг, словно спохватившись, развернулся и почти побежал к дверям массажного кабинета.
Заспанный швейцар неохотно открыл дверь и уставился на раннего посетителя мутным непонимающим взглядом. Запинаясь и путаясь в ивритских словах, Яшка принялся быстро говорить, словно боялся, что его не дослушают и захлопнут двери перед носом.
– Хочу спросить о двух женщинах, которые работают у вас… Как их зовут? Не знаю, но их окна крайние на втором этаже и выходят прямо на магазин электротоваров.
– Скажи просто: тебе бабу нужно? – лениво поинтересовался швейцар. – У нас их тут двенадцать человек, выбирай любую. И комнаты их всех на втором этаже… А те, которых ты ищешь, какие они хоть из себя?
– Одна тёмноволосая, говорит, что приехала из Молдавии. А вторая – рыжая, полная, с Украины.
– А, эти! – швейцар рассмеялся и полез в карман за сигаретами. – Понял, о ком ты… Этих твоих подружек вчера отправили домой. Посадили на самолёт и – бай-бай!
– Как отправили? Почему?!
– Толку от них стало мало! Старые, некрасивые, посетители на них не клюют. Никакого дохода хозяину. А у того разговор короткий: собирай чемоданчики, билет в зубы и – шагом марш на самолёт. Пускай ещё спасибо скажут, что с ними красиво расстались, а не вытолкали взашей… – швейцар махнул рукой и окинул Яшку оценивающим взглядом. – Женщины из ваших краёв не дефицит. Только свистни, десяток новых приедет работать. Из той же Молдавии или Украины…
– Значит, уехали… – протянул Яшка и растерянно пошёл по улице. – Я не знал…
– Да не переживай, парень! – крикнул швейцар вдогонку. – Авторитетно заявляю, что есть у нас дамы в сто раз лучше, молодые, кровь с молоком. Как раз для тебя. С ними лучше попробуй. Потом благодарить будешь!
Не оборачиваясь, Яшка отрицательно помотал головой и отправился на остановку.
В течение дня он ни разу не вспомнил о своих бывших ночных коллегах. Лишь вечером, когда хозяин запер за ним решётку, Яшка походил по длинному торговому залу из конца в конец, не решаясь присесть, потом всё же сел на стул. Разложил перед собой книжки и не удержался – глянул на тёмные окна в доме напротив. Глаза его почему-то наполнились слезами, а губы непроизвольно прошептали:
– Сижу за решёткой в темнице сырой…
После этих слов ему отчего-то стало безумно жаль себя, и он представил, как молдаванка и хохлушка в это время летят в самолёте на свои неласковые родины, вытолкнувшие их работать в заграничные бордели, чтобы прокормить семьи. Он подошёл к витрине, залапанное стекло которой ровными квадратами расчертили тени от прутьев, поскрёб стекло ногтями, но решётка была с другой стороны, и даже дотронуться до неё не было никакой возможности.