А двадцатый её, подхватив, набирает разгон.
Я сидел пред фонтаном на лавке, читая газету,
И дрожал от ужасных вестей и от крика ворон.
Наступление буров на бирже чувствительны сразу.
Курс британских компаний сегодня заметно упал.
Ожидался огромный доход от добычи алмазов.
Я в надежде на прибыль вложил в них весь свой капитал.
Как набат прозвучали слова биржевых сообщений.
Я сижу третий час, утопая в сигарном дыму.
А в мозгу повторяясь, звучит лишь одно предложенье:
«Я банкрот и дорога одна — в долговую тюрьму»
Извивается в сердце коварный безжалостный полоз.
Неприветливо встретил меня новорожденный век.
Из раздумий тяжёлых выводит участливый голос —
Близ меня на скамейке сидит пожилой человек.
Выливая проблемы свои на чужие седины,
Говорю с ним взволнованно сбивчиво и горячо.
А в ответ говорит, улыбаясь радушно, мужчина,
Что готов мне помочь, поддержать и подставить плечо.
«Через год возвратите мне, если получится, сумму», —
Произнёс и исчез, как в пустыне мираж старичок.
Я сидел как в тумане, не зная, что делать и думал,
И смотрел на подписанный вензелем белый клочок.
Я сбивался, пытаясь, нули подсчитать в сумме чека,
И не верил глазам, прочитав десять раз — «миллион».
Но ещё удивительней подпись была человека:
Это мистер Рокфеллер по имени Дэвисон Джон.
Драгоценный автограф упрятал я в сейфе надёжном.
Приходила на бирже удача мне с разных сторон.
Иногда и немного рискованно действовать можно,
Коль Рокфеллер стоит за спиной и его миллион.
Постепенно на бирже я стал не последней фигурой.
Очень кстати пошли на поправку дела на войне.
Англичане пошли наступать на позиции буров,
И пакет моих акций возрос многократно в цене.
Год прошёл, я набрался финансовой силы.
Стал в приличных домах дорогой и желаемый гость.
Я стоял на ногах, мне банкротство уже не грозило,
Хоть подспорье Рокфеллера в ход запускать не пришлось.
Я встречал старика на скамейке в цилиндре и фраке.
Ворошила листву с дорогим набалдашником трость.
Возле ног улеглась очень редкой породы собака.
Чек, вернул старику, взяв охапку прекраснейших роз.
Я увидел, как к нам подкатился бесшумно, но быстро.
Запряжённый четвёркой арабских коней дилижанс.
А с него соскочила, одетая как феминистка,
Симпатичная дама и сделала мне реверанс.
Суфражистка, ко мне обращаясь, сказала: «Простите
Помутился немного рассудком несчастный отец.
Он совсем не Рокфеллер, зовут его Питер Вестсмиттен.
В прошлом он знаменитый, но нынче забытый делец».
Очень мне приглянулось небесное это создание.
Подарив этой девушке милой огромный букет,
Я набрался решимости, и пригласил на свиданье.
Так я зятем «Рокфеллера» стал через несколько лет.
Звёзды на небе
«Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?»
В. Маяковский
Если звёзды на небе
кто-то зажёг когда-то,
то по-другому не быть
сами
и виноваты.
Если село спалили
вражеские солдаты —
нечего на пути их
ставить заборы,
хаты.
Если б Джордано Бруно
рот свой держал
на засове,
не был бы очень умным —
цел бы, остался
хворост.
Если бы на Голгофе
не ставили
крест
злодеи —
Гитлеру не пришлось бы
уничтожать
евреев.
Если Рейхстаг сжигала
красная
невидимка —
то вероятно знала:
будет в ответ
Треблинка.
Если бы Перл-Харбор
жил
и не знал атаки,
не было б в сорок пятом
Хиросимы
и Нагасаки.
Всё что на свете было.
Всё что на свете будет.
Радостное и постылое —
во всём
виноваты
люди.
Вот и судите сами,
что нам с того
прогресса?
ходим теперь с сапогами,
но без полей
и леса.
Если бы не Галилеи,
жили б досель
в пещере.
Мясо б сырое ели
с кровью,
как будто звери.
Если б не умный книжник —
бегали б как
приматы,
и убивали ближних палкой,
не автоматом.
Мы б не узнали порох,
бомбы и самолёты,
и ненасытный молох
не размножал б
сироток.
Не лили бы вдовы слёзы
и матери б
не рыдали.
Лучше бы эти звёзды
так
и не зажигали.
Иван —Дурак и змей Горыныч
Иван — дурак шагал к пруду.
Спешил к воде скорей.
Вдруг увидал на берегу —
Лежит Горыныч — змей.
Не долго думая, Иван
Хватает острый меч,
И голова летит в бурьян
Прочь от змеиных плеч.
Не будет больше мерзкий гад,
Разнузданный Дракон,
Грозой овечьих тучных стад.
В аду пусть сгинет он.
Пусть пашет, не боясь, народ
Поля страны своей.
Но в сказках всё наоборот
И жив проклятый змей.
Колдуют маги и волхвы,
Волшебник, звездочёт.
На месте прежней головы
Две головы растёт.
Горыныча Иван готов
Рубить в чертополох.
Однако у змеи голов
Не меньше четырёх.
Рукою машет молодец.
Иван в бою хорош.
Аж затупился кладенец,
А толку ни на грош.
Когда количество голов
Достигло сотен двух,
Устал Иван, залив всё в кровь,
И переводит дух.
Тут Змей вопрос ему задал:
— К чему напрасный труд?
А ты зачем сюда бежал,
Когда попал на пруд.
— От зноя в летний день страдал,
Хотел испить воды.
— Так пил бы, кто тебе мешал?
Есть для того пруды.
Зачем хвататься за булат,
Рубить по головам
Тех, кто безропотно лежат
И не мешают вам.
Евангелие от Остапа
Ильф и Петров, взяв чистый лист,
Мой путь подробно описали.
Чем я вам не евангелист —
Мои цитаты как скрижали.
Я верил в Рио — райский сад
И, что попасть туда возможно.
А на поверку вышел ад
С обычной вывеской: «Таможня».
Учил я Кису: «красть грешно
И возжелать ключи от дома,
А возомнить себя грешно
Пожарником и управдомом».
Могу я наказать как Бог
Своих подельников за действо,
За седину, за беса в бок,
За гири и прелюбодейство.
Пусть чтит субботу гусекрад,
Адепт ослиного упрямства,
Но должен принимать парад
Лишь Командор без самозванства.
Не нужно культа огурца.
Должно быть дело шито-крыто
И всуе вспоминать отца —
Турецко — подданного Шмидта.
Рога с копытами в цене,
А наше прошлое во мраке
Пока мы служим Сатане,
Молясь на денежные знаки.
Коль не изменим этот свет,
Безгрешным делая сатрапа,
Как кодекс будем чтить завет,
Живя по правилам Остапа.
Уроки истории
Как вышло, что убийца и маньяк,
Где хитростью, где подкупом, угрозой
Сумел войти в пылающий Рейхстаг,
А в результате кровь, убийства, слёзы,
Насилие и беспросветный мрак.