Они проведут вместе еще две ночи, а потом Таня исчезнет. Она не появится в «Парамаунте», а в доме, где она жила, никто не будет знать, куда она уехала, – или просто не захотят сказать ее новый адрес богатому англичанину, приехавшему на черном «бьюике».
Альберт больше никогда ее не увидит.
Рождественской неделей 1936 года Альберт снова сидит за столиком в «Метрополь Гарденз» и обсуждает с госпожой Су Линь ночную жизнь Шанхая. Кабаре уже не те, что раньше. Куда это годится – владельцы даже стали приглашать комиков и силачей.
– Я не могу назвать себя поклонником Пекинской Лилии, – говорит Альберт, – но мне передавали, будто она сказала, что кабаре должно быть только для танцев, а добавлять еще что-то – все равно что пририсовывать ноги змее.
Альберт не знает, стоило ли цитировать эти слова. Вдруг это не шутка Пекинской Лилии, а обычная китайская идиома, коряво переведенная на английский? Наверняка так и есть – Пекинская Лилия никогда не была особо остра на язык. Да и вообще, вся ее слава – оттого, что она была любовницей Ду Юэшэна и два года назад тот сделал так, что она победила на городском конкурсе, став «императрицей танцев».
– Да, вы правы, – говорит Су Линь, – Шанхай уже не тот. Впрочем, возможно, я говорю так, потому что собираюсь уехать.
– Надолго? – спрашивает Альберт.
– Возможно, навсегда. Моя семья завершила свои дела в этом городе.
– Наверное, я чего-то не понимаю, – говорит Альберт, – но мне кажется, что деловая жизнь в городе…
– У нас несколько разная ситуация, – прерывает его Су Линь. – Вы – англичанин, мой отец – китаец. Я, наверное, никогда не рассказывала вам, как его похитили три года назад?
Альберт хочет сказать, что Су Линь вообще никогда не говорила об отце, но лишь качает головой.
– Он возвращался домой, в сопровождении двух слуг. На него напали трое и запихнули в машину. Слуги бросились бежать и звать на помощь. Рядом с нашим домом – полицейский участок, и уже через минуту слуги были там. Им открыл заспанный англичанин, в тапках и едва ли не в халате. Похоже, он был пьян. Когда наши слуги рассказали о похищении, он взял их за шивороты и стукнул лбами, приговаривая, что они несут какую-то чушь и только отвлекают занятого человека.
– Боже мой! – ужасается Альберт. – Я надеюсь, полицейского наказали?
– Наверное, – пожимает плечами Су Линь, – мне нет до этого дела. Так или иначе, мы поняли, что в случае неприятностей нам не приходится рассчитывать ни на англичан, ни на полицию.
– Но ваш отец…
– …жив и здоров. Вы же знаете, в Шанхае есть и другие пути решения проблем, кроме официальных.
– Надеюсь, они тоже будут задействованы, чтобы освободить Чан Кайши.
Су Линь улыбается. Вот уже двенадцать дней, как глава Го миньдана генерал Чан Кайши находится в Сиане, захваченный китайскими коммунистами: по слухам, от него требуют, чтобы он согласился на совместные выступления Гоминьдана и Красной армии против японцев.
– Мне жаль, что вы уезжаете, – говорит Альберт. – Хотя мы видимся редко, я не теряю надежды однажды съездить с вами в Сучжоу.
– Возможно, мы еще успеем, – отвечает Су Линь. – Мы уедем только весной.
Сегодня на Су Линь черное платье с длинными рукавами, что-то среднее между ципао и западным вечерним платьем. Серебряные браслеты и ожерелье слегка звенят, когда девушка взмахом руки подзывает официанта. Волосы ее коротко острижены на европейский манер.
– Мне кажется, вы торопитесь, – говорит Альберт. – Я думаю, можно подождать до осени.
Су Линь пожимает плечами – и тут бармен-филиппинец вылезает на сцену и что-то громко и взволнованно читает по бумажке.
Зал взрывается криками радости.
– Что он сказал? – спрашивает Альберт.
– Чан Кайши освобожден и направляется в Нанкин, – говорит Су Линь, – но, боюсь, это все уже неважно.
– Почему? Если Чан Кайши заключит союз с коммунистами, он будет хозяином всего Китая?
Кажется, невозмутима в зале одна Су Линь. Все прочие – хостесс, танцовщицы, гости, официанты – поздравляют друг друга.
– Что они говорят? – спрашивает Альберт.
– Они уверены, что теперь мы победим японцев.
– Может, так и будет?
Крики смолкают, словно по команде. Полдюжины телохранителей деловито расчищают проход к столику у самой сцены – и вот в зал входит большеухий мужчина, высокий и худой. На нем традиционное черное чаншань и кожаные европейские туфли. Охранники провожают его до столика, с пистолетами в руках становятся рядом, оглядывая зал.
Альберт узнает главу Зеленой банды Ду Юэшэна.
– Вы все еще думаете, что хозяин Китая – именно Чан Кайши? – шепотом говорит Су Линь.
Альберт увидел его на авеню Жоффе. Как много лет назад, Генри стоял в тени платана и смотрел на поток пешеходов и рикш. Китайцы в островерхих соломенных шляпах, телеги, запряженные волами, большие черные автомобили… Альберт выскочил из «бьюика», стиснул Генри в объятиях и, еще крича: Не может быть! Старина Генри! Ты ли это? – увидел, как тот постарел.
Редкие оставшиеся на голове волосы поседели, мышцы одрябли, глаза потухли за стеклами очков. Альберт отвез его в ближайший бар, налил полный стакан скотча:
– Рассказывай, где ты был?
Генри пожал плечами:
– Сначала здесь, потом в Америке, теперь вот снова вернулся, уже два месяца.
– Я тебя искал. Никто не знал, где ты.
Генри аккуратно поставил на стол пустой стакан.
– Нечего было знать. Жил в приюте Армии Спасения, с другими бездомными. Потом собрал денег на билет до Нью-Йорка и уехал.
– В приюте Армии Спасения? Ты с ума сошел? Почему ты мне не написал? Я бы выслал тебе денег!
– Мне не хотелось, – ответил Генри. – Знаешь, мне было нечего тебе написать, если честно. Мне как-то стало все… неинтересно.
– И девки? – подмигнул Альберт.
– Девки тоже. Их было так много в моей жизни, что, наверное, надоело.
Генри был жалок. Альберт предпочел бы запомнить его молодым.
Альберт заказал еще скотч. Как бы поскорее дать Генри денег и отвязаться?
– Ты знаешь что-нибудь про Филис? – спросил Альберт, когда пауза затянулась.
– Да, – кивнул Генри, – конечно. Я знаю про Филис. Я думал, ты тоже знаешь.
Он начал рассказывать про войну 1932 года. Все случилось быстро: сначала демонстрации, потом драки, и вот уже японские корабли стоят на рейде и обстреливают город.
– Рассказывали, что японцы извинились перед англичанами и французами, что у них старые пушки и они могут случайно попасть не туда. Англичане сказали, что да, они понимают, война есть война, все в руках Господа, а французский адмирал ответил японцам, что у французов, напротив, пушки самые новые и они всегда попадают куда надо. И, как ты знаешь, ни один японский снаряд французам не достался. Все это знали – и кто мог, старался задержаться во французском квартале, носа не совал в китайский город и международный сеттльман. Можешь представить, что здесь творилось? В тот день японцы подошли к Наньтао, и беженцы с новой силой рванули сюда. Они бежали по бульвару Монтини, со всем, что могли унести. Я думаю, там было несколько десятков тысяч, когда все случилось. Страшная давка, паника… в какой-то момент я выпустил руку Филис…
Внезапно Альберт понял. Это был тот самый день, когда китайские самолеты уходили от японских истребителей и начали терять высоту. Чтобы избавиться от лишнего груза, они сбросили две бомбы. Прямо в толпу беженцев на бульваре Монтини.
– Филис была в самой гуще, – сказал Генри. – Надеюсь, что убило взрывом. Потому что еще больше народу затоптали заживо.
Третий стакан скотча пошел Генри на пользу, в голосе его появились знакомые нотки злой иронии.
– Ты знаешь, я же всегда знал, в каком мире мы живем. Великая война в Европе, гниль и разложение вокруг нас… это даже давало мне силы… ты ведь помнишь, да?
Альберт кивнул.
– Ну вот. А когда это случилось с Филис – все вдруг закончилось. Все перестало работать. Мне казалось, это высшая мудрость – помнить о смерти, об ужасе, который нас окружает. А оказалось – можно было и не помнить. Все равно, когда понадобится, нам напомнят. Самым доступным способом – ткнут носом, как котенка в его говно. Поначалу я думал, что все как-нибудь выправится, попробовал старый способ – опуститься на дно. Трущобы, ворье, шлюхи, даже опиум… ничего не помогало. В конце концов я оказался в приюте Армии Спасения и понял, что у меня одна мечта: убежать отсюда.
Альберт вспомнил Су Линь и вздохнул:
– Все бегут из Шанхая.
– Отсюда расползается что-то страшное – на фоне этого Великая война покажется детской игрой. Я сбежал в Америку, и, знаешь, там то же самое. Америки, которую я любил, больше нет. Ее убила Депрессия и отмена «сухого закона».
– Поэтому ты вернулся?
– Да, наверное. Я подумал – попытаюсь последний раз. Вдруг снова увижу Шанхай и стану таким, как пять лет назад. Не получилось.
– И что ты будешь делать? Уедешь в Европу?
– Ты не знаешь, что ли, что творится в Европе? – удивился Генри. – Одна Испания чего стоит!
– Я думаю, красные проиграют в Испании, – сказал Альберт.
– У меня есть план, – шепотом сказал Генри, – я нашел идеальное место. Никому не нужные острова. Идеальный климат. Людей мало. От всего на свете далеко. Посреди океана. Я думаю, когда все начнется, там можно будет отсидеться. Жаль, у меня нет денег на билет.
Альберт улыбнулся. Когда речь зашла о деньгах, на секунду он увидел прежнего Генри.
– Деньги я тебе дам, – сказал он, – но, может, ты лучше потратишь их в Шанхае?
– Помнишь, – ответил Генри, – мы как-то говорили с Филис и нахваливали Шанхай? А Филис сказала, что однажды уже видела один очень похожий город – и что теперь этого города больше нет?
– Не помню, – сознался Альберт.
– Ну, неважно. Короче, это такое пророчество. Скоро не будет никакого Шанхая. Я не знаю, кто придет – японцы, коммунисты, марсиане, – но этот город доживает последние дни.
– Честно говоря, – ответил Альберт, – я спокоен за Шанхай. Мы не уступим его японцам. Если такое случится – это будет конец Британской империи.