"Вот оно, моё детство... Возвращённое. Чистое, красное, как этот галстук..."
Ему повязали галстук, прикололи на грудь пионерский значок,какой представлял собой красную пятиконечную звезду с изображением барельефа В. И. Ленина в центре и девизом “Всегда готов!”. В тот момент он чувствовал, что делает что-то важное, светлое, правильное.
После церемонии он долго не снимал галстук, даже когда вернулся домой.
Стоял перед зеркалом и вертел головой, разглядывая себя.
— Смешной ты, — сказала мама, улыбаясь. — Такой важный.
— Потому что это не просто тряпочка, — ответил он неожиданно серьёзно. — Это… обещание.
Он не знал, что именно хотел этим сказать, но чувствовал: обещание — не только быть “примерным пионером”, а ещё и перед собой. Не свернуть. Не забыть, зачем он здесь.
В школе он начал выстраивать отношения заново. Искал тех, кто был добр, тих и забит, как он сам в прошлом. Кого можно было поддержать, с кем поговорить, как со взрослым.
Особенно он сблизился с одноклассником по имени Серёжка Зубов. Маленький, веснушчатый, щуплый, с заиканием, от которого дразнили его даже девочки. Антон как-то подошёл к нему на перемене:
— Хочешь, я научу тебя фокусам?
— Ка-каким?
— С картами.
Серёжа засиял. С тех пор они часто сидели вместе за одной партой, делились бутербродами, рисовали во время перемен. Серёжа к нему тянулся. И Антону это нравилось.
“Если я могу хоть что-то сделать хорошее — значит, не зря я вернулся,” — думал он.
Второе событие в его жизни стало появление в их квартире большой собаки породы Дог.
Их малогабаритная квартира не располагала местом, чтобы держать такую крупную собаку, но отец в душе был очень чувствителен и не мог бросить животное на произвол судьбы, тем более эту собаку он знал уже давно, когда она жила у другой хозяйки какая уехала из города бросив её в прямом смысле слова на улице, на произвол судьбы.
Глава 14
Глава 14
Там где снова можно всё начать…
Собаку звали Ронка. Родители Антона знали ранее её хозяйку и нередко бывали у неё в гостях, благо она жила на втором этаже в доме напротив, поэтому собака к ним относилась уже как к своим. Антон так и не узнал мотива почему она решила перед отъездом не пристроить кому-то собаку, а просто бросить её, как ненужную вещь. Что Ронке пришлось перенести за время скитаний по улицам, знала только она сама. Отец чисто случайно увидел её на улице возвращаясь домой с работы и позвал к себе. Она кинулась к нему, как к родному человеку какого впервые за это время увидела.
Местная шпана пацанов по всей видимости видно издевались над ней, на шее болтался кусок оборванной верёвки, одна лапа была ранена, от неё жутко воняло и вся она перепачкана грязью. Он не раздумывая привёл её в квартиру, первым делом накормил мясной консервой найденной в холодильнике, после усадил в ванну и долго мыл её с мылом смывая грязь и блох. Потом ещё прошёл мелким гребешком вычёсывая их у неё из шерсти. Рану на ноге она не давала обработать скуля, лая и даже скаля зубы, когда он пытался смазать её мазью. Но уговорами, лаской и спокойным голосом удалось кое как это сделать и даже забинтовать лапу. После того, как собака поправилась и пришла в себя, она стала полноправным членом семьи. К матери и Антону она относилась благосклонно, но отца просто боготворила и каждый раз когда он возвращался с работы, встречала его радостным лаем на пороге и тут же ставила передние лапы ему на плечи вылизывая языком лицо. В холке она была довольно высокая и Антону была по пояс, имела чёрный окрас, длинный словно прут хвост каким размахивала из стороны в сторону по поводу и без. Была очень умной и понимала многие команды. По просьбе могла принести тапочки, залезала на диван, если ей предлагали вместе посмотреть телевизор, очень громко и утробно лаяла стоило кому-то постучать во входную дверь, никогда не гадила в квартире дожидаясь отца с работы, чтобы он выгулял её. Если отец задерживался, выгуливал Антон. Для этого отец из старого своего кожаного ремня сделал ей ошейник и поводок. Но как только она видела его тут же пряталась под кресло или диван и с виноватым видом не хотела оттуда выходить пока оттуда её не вытаскивали за лапы. Старая память о верёвке на какую её видно привязывали и возможно даже били наложила свой отпечаток. Приходилось идти на хитрость, прятать поводок за спиной и одевать непосредственно уже рядом с ней, в такие моменты Ронка не сопротивлялась этому, обречённо глядя в глаза. Но на улице вела себя довольно активно и поводок не был для неё помехой, а когда в квартире его снимали, начинала счастливая носиться по комнате едва не опрокидывая мебель и предметы.
Сейчас Антон не верил своим глазам, что снова гладит это благородное, умное животное какое было просто сгустком счастья и любви для окружающей её новой семьи, разрешая тискать себя не рыча и не скаля зубы. Но стоило постороннему человеку оказаться на пороге тут же превращалась в злобного пса какой готов был загрызть любого, кто просто даже повысит голос на любого члена семьи и только команда: “Свои Ронка”, “Фу, нельзя”— давали возможность незнакомцу войти в квартиру под её пристальным взглядом на протяжении всего его времени пребывания.
Антон смутно помнил, что случилось с ней в последствии. Он пришёл со школы, а вся заплаканная мать сказала, что Ронка погибла и отец на своей большегрузой машине увёз куда-то её похоронить. Чуть позже он узнал, что соседка по галерее была постоянно недовольна появлением собаки у них в квартире жалуясь, что типа она может покусать детей. Родители сначала пытались доказать ей обратное, но после нескольких скандалов махнули рукой, решив что она ничего не сделает. С годами у Антона появились подозрения, что именно она была причастна к гибели собаки, прямо или косвенно — было не важно, именно она одна из всех живущих на галерее соседей была недовольна, остальные относились либо нейтрально, либо с пониманием, потому что за всё время не было ни одного инцидента, чтобы собака кого-то покусала или даже просто облаяла. Доказать её вину не было возможности, да и что это в сущности изменило бы? Собаку уже не вернёшь, поэтому родители да и сам Антон просто тихо ненавидели её, обдавая каждый раз при встрече на галерее ледяным, презрительным взглядом от которого она прятала глаза и суетливо старалась поскорее скрыться у себя в квартире.
Наступали холода, дни становились короче, а ночи длиннее. По традиции Антон в это время переселялся с лоджии в комнату и спал на кресле-кровати какая в разложенном виде почти в притык касалась дивана на котором спали родители. В школе он не стал отличником, но теперь уроки ему давались не в пример легче, чем раньше и отец теперь больше не сидел с ним делая уроки, когда у Антона никак не ладилось с решением задач по математике и тот злился на него, раздавая щедро подзатыльники, обидные слова и применяя в качестве последнего аргумента свой ремень… Антон тогда ревел в три ручья, боялся ошибиться в решении и молчал даже, когда знал правильный ответ чем ещё сильнее злил отца, какой пытался на карандашах, палочках и примерах на бумаге донести ему подсказку в решении задачи. Если мама бывала дома, то отец не так бушевал, потому что она одёргивала его говоря, что нельзя так орать на ребёнка. Антон подозревал, что именно это стало выражаясь современным языком — триггером, когда уже даже будучи взрослым он цепенел от любого громкого звука или крика. Подзатыльники возможно тоже не прошли даром, частые головные боли в зрелом возрасте также могли быть частью этого.
Теперь это всё осталось в прошлом и он стал прилежным учеником чем вызывал теперь только хвалебные отзывы от отца.
В классе отношения с одноклассниками складывались по разному, многие уже пытались доминировать над более слабыми укрепляя свой авторитет кулаками, если кто-то был с этим не согласен. В прошлом Антон не умел постоять за себя, поэтому быстро очутился практически на последнем месте в этой иерархии, когда никому из класса он не смог бы дать полноценный отпор. Сейчас же всё изменилось, видно за пролетевшие четыре года она всё таки начал усиленно заниматься собой, потому что теперь на уроках физкультуры он мог подтянуться не менее 8-10 раз, без труда лазил по канату практически до самого верха, прыгал через “козла” с трамплина, бегал не задыхаясь наравне с другими пацанами на длинные дистанции, играл в футбол, неплохо прыгал в длину и если кто-то пытался наехать на него, чтобы укрепить свой авторитет, всегда старался дать сдачи не убегая и не пасуя даже, если нападавший был старше и сильнее его. Постепенно многие, кто раньше гнобили его, теперь зауважали и принимали, как равного.
Итак, были исправлены ещё две причины его негативных последствий во взрослой жизни.
1.Он научился давать сдачи и не давать себя в обиду.
2.Отец с матерью начали видеть в нём не неудачника, какой ничего в этой жизни не добьётся, а уже личность у какой есть все шансы добиться успеха.
Неведомая сила какая забросила его сюда, на следующий день разбудила в 7-30 утра, в октябре 1988 года, в теле 15 летнего подростка на квартире в какую они переехали, когда вернулись с севера.
Это было новым для него потрясением, потому что он никак не мог привыкнуть к этим скачкам во времени и до конца не понимал их природу. Он лежал на железной кровати в застеклённой лоджии, очень похожей на ту в какой он жил с родителями до этого. Жёлто-бежевые обои покрывали стены вокруг, над кроватью у него красовались несколько чёрно-белых фото на одной был изображён Джон Рэмбо стреляющий по супостатам из пулемёта, а на другой калейдоскоп кадров из разных фильмов ужасов и надписью на английском “Еvil Dead”( “Зловещие мертвецы “), фильм фанатом какого он был в то время. Кооператоры в это время нашли золотую жилу делая фотоснимки из иностранных журналов с популярными в то время героями боевиков и объединяли их с различными кадрами из фильмов, получалась очень крутая фотография с правда с отвратительным качеством изображения, но для мальчишек 80-х эти фото заходили на “Ура!”