ужья громко хлопнули, над поляной повисли облака белого порохового дыма. Эмчеэсники, наблюдающие с крыши пожарной машины, нервно закрутили головами, но жертв и разрушений не было.
– Одними пыжами заряжено, я проверял! – сказал Олег.
Стрелки передали ружья назад, а сами, подхватив бердыши, побежали за носителями лестниц. Видимо, это и была штурмовая группа.
– Что это за попугайский дятел там, на башне? – как бы между прочим поинтересовался я.
– Где? – закрутил головой Олег. – А, этот… Это Димасик, он сегодня воеводу отыгрывает.
– Димасик?
– Ну, Дмитрий… Это мы между собой его так. У него самая лучшая снаряга, больших денег стоит. В специальном магазине в столице заказывал. Выглядит круто.
– Мажор, что ли?
– Ну… Что-то вроде. Гипермаркет в центре знаешь? – Его папы. Небедный мальчик. А что?
– Да так… Ничего…
«Воевода» Димасик все время норовил обнять Анюту ниже талии. Она же дочь твою отыгрывает, извращенец чертов!
Со стены грохнул залп пищалей, теперь дымом заволокло обороняющихся. Команды с лестницами добежали до стены и подняли их до края. Защитники, вместо того чтобы кидать сверху камни, лить смолу или хотя бы помочиться на атакующих, потихоньку помогали закрепить крючья – историчность историчностью, а технику безопасности никто не отменял. По лестницам, крича и потрясая оружием, но осторожно и медленно лезли «поляки». Первых добравшихся до верха вежливо пустили на стену, где устроили «рубилово», грозно, но аккуратно стукаясь деревянными бердышами. Остальные продолжали орать с лестниц. В принципе, издалека, если не приглядываться, было даже похоже на штурм. На ступеньках к башне лихо размахивал сабелькой «воевода» – в него вяло тыкал алебардой «поляк».
– Пушка, пушка пошла! – бухтел в рацию Олег. – Давайте, пушкари, пора!
На артиллерийской площадке началась суета, орудие оказалось направленным на людей, теперь его разворачивали так, чтобы точно никого не задело. Сражающиеся вошли в азарт, то и дело оказываясь на линии выстрела. Заряд, конечно, холостой, но вблизи и пыжом со стены сдует. Пушкари орали и матерились, пытаясь их разогнать, и, улучив момент, все-таки подожгли запал. Пушка выпалила неожиданно солидно, с громким объемным «Бабам-м-м!» – вперед полетел сноп огня, в стороны – облако дыма, назад – лафет и орудие. Кажется, сами пушкари не ожидали такого эффекта. Откатившийся фальконет ударился в упор косо, подпрыгнул, площадку качнуло, бросившиеся ловить пушку артиллеристы наклонили настил…
Я видел все, как в замедленной съемке: ломаются подпоры площадки, кренящийся настил тянет за собой стену, слетевший с лафета чугунный фальконет стремительно катится по затынью, сшибая людей, как кегли; они с криками валятся вниз, сверху обрушивается подпорная конструкция, ощетиниваясь, как копьями, острыми изломами брусьев. Треск, крик, брызжет кровь, и сверху на все это летит с башни, как белая птица, раскинув широкие рукава платья, моя Анюта.
Я рванулся вперед, в глазах потемнело, поплыло, и я понял, что меня держит за руку Олег:
– Что с тобой, эй? Голову напекло?
Я огляделся – фрагмент крепости стоял как ни в чем не бывало, над стеной развеивался дым пушечного выстрела, покосившийся на лафете фальконет заправляли на место древками бердышей пушкари. Орали потревоженные выстрелом сигналки машин на парковке. С башни весело махала мне платком Анюта, на это с недовольной рожей смотрел Димасик. Я задумчиво помахал ей в ответ – перед глазами стояла картина падающей с башни на острые колья подбитой птицы, в ушах – треск дерева и крики людей.
– Да что с тобой, на тебе лица нет! – потряс меня за рукав Олег.
– Так… Показалось что-то вдруг… – Меня потряхивало, перед глазами плавала серая пелена, которую я безуспешно пытался сморгнуть. Если повернуть голову и посмотреть периферийным зрением, на месте крепостной стены, с которой уже деловито расходились к столам с пирожками участники постановки, виделись смутные очертания обломков. Постепенно это ощущение развеивалось – руины, где по белым разломам досок текла ярко-красная кровь, становились все более призрачными, стена – все более вещественной, пока реальность не утвердилась окончательно.
Правда, что ли, голову напекло?
– Антох, зря ты не пошел, было здорово!
Анюта жадно кусала пирожок с вишней, из уголка рта стекали красные как кровь капли сока и падали на белый лиф платья. Над сердцем расплывалось багровое пятно, от которого я не мог отвести глаз.
– Ой, платье заляпала! – расстроилась она. – Где наша палатка? Надо отнести туда вещи и переодеться.
– Сударыня, позвольте сопроводить вас! – Вот и Димасик, все никак из роли не выйдет, воевода хулев.
Анюта отмахнулась от него, тревожно всматриваясь в мое лицо:
– Антон, с тобой все в порядке? Как-то ты выглядишь не очень…
– Ничего страшного, пошли. – Я забрал у Анюты рюкзак, и мы побрели через лес к палаткам.
– Я там попросила Павлика поснимать видео, – щебетала она по дороге, – будет видеорепортаж на сайте. Он обещал смонтировать, он умеет, а я наговорю текст. Надо осваивать медиаформат! Я хорошо смотрелась?
– Роскошно, Ань, – подтвердил я, – прямо принцесса.
– Эта пушка так грохнула! Мне даже на секунду показалось, что все сейчас рухнет… Эй, ты чего?
Меня шатнуло, мир снова на долю секунды подернулся серой пеленой, но сразу пришел в норму.
– Ничего, Ань, видимо, на солнце перегрелся, голова слегка кружится…
– Так полежи пока в палатке, там пока все разберут-соберут…
– Нет, мне уже лучше, – отговорился я. Меня мучил иррациональный страх – казалось, что, если я выпущу Анюту из виду, она окажется не здесь, со мной, а там, насаженная на обломок доски, как бабочка на булавку, и багровое пятно на ее платье будет расплываться все дальше и дальше…
Аня переоделась в джинсы и рубашку, и мы пошли к лагерю, где неутомимые реконструкторы уже сооружали какой-то загон.
– Что это за кораль? – спросил я Олега.
– Площадка для бугурта! Там, на стене, театр был, а тут разомнемся по-настоящему!
Реконструкторы переодевались из потешных красных кафтанов в тяжелые, простеганные, как ватное одеяло, тегиляи, обшитые стальными пластинами на груди и плечах, и напяливали железные клепаные шлемы.
– Вот, смотри, это называется «куяк», – показал мне Олег одежду, похожую на длинный ватник с высоким воротником и короткими, широкими рукавами, – доспех пешего ратника.
– Как надену я куяк, по башке меня – хуяк! – не удержался я.
– Для башки вот шапка, – он подал мне суконный толстый шлем на мягкой подбивке. Я покрутил его в руках – он оказался неожиданно твердый и тяжелый.
– Там стальной каркас, – пояснил Олег, – не бойся.
– Не бойся чего? – не понял я.
– А ты разве не будешь участвовать в поединках? – удивился он. – Димасик сказал, что ты принял его вызов.
– Вызов? В первый раз слышу…
– Что, мальчик, штанишки намочил? – раздался сзади противный голос. – Врубил заднюю?
Ну вот что за детский сад – штаны на лямках?
– Забери свой халат и тюбетейку, – сказал я Олегу.
Пацана нашли на «слабо» разводить?
– Димасик, зайка, – повернулся я к «воеводе», – если ты имеешь мне что-то сказать, скажи прямо тут.
Димасик успел переодеться и был прекрасен – если мне Олег пытался втюхать куяк, одежду нищеброда-ополченца, то он вырядился чистым князем. Легкий юшман с надраенным зерцалом поверх, шлем-ерихонка, наручи с чревцами и поножи поверх красных юфтевых сапог.
– Я тебя вызываю!
– Я не Хьюстон, чтобы меня вызывать. Я уже тут стою. И что?
Ненавижу это все. Хочет получить в рыло – пусть подходит, выдам. Но вот эти биения себя в грудь, выпучивание глаз, гортанные крики и прочие рудименты ритуальной копуляции стайных приматов мне отвратительны.
– О, вот и Антон, я тебе про него рассказывал!
Вот этого еще не хватало. Павлик. И с ним, что характерно, действительно некое существо женского пола, цепко держащее его под локоток.
– О, Антон, ты все-таки будешь участвовать, ура! – Анюта подошла. – Это Оля, а то Павлик представить не догадается.
Оглядевшись, я с отвращением понял, что драться придется. От меня этого ждут буквально все. Иногда проще лечь грудью на амбразуру, чем объяснить, что пулемета там нет.
– Ладно, пошли в загон, – сказал я Димасику.
– Дайте этому какую-нибудь саблю, – пренебрежительно бросил он реконструкторам.
– Хуяблю, – зло ответил я. – Ты меня вызвал? Выбор оружия мой.
Я подхватил из кучи первую попавшуюся фанерную алебарду. Димасика перекосило. Ну да, с саблей он поди каждый день тренируется. А этот дрын – оружие рядового, их высочеству западло.
Бердыш он выбирал тщательно, взял самый лучший – окованное медными кольцами древко, стальное лезвие с широкой елманью – только затупленное. Ну и дурак. Рубились бы мы острым оружием насмерть – имело бы смысл, а так – та же палка, что у меня, только вдобавок тяжелая и неудобная.
– Оставь себе этот тулуп, – буркнул я Олегу, снова попытавшемуся всучить мне куяк.
– Но… – растерялся он.
Я не стал спорить, просто зашел в огороженное пространство, где уже дефилировал красивым пружинистым шагом Димасик. Бердыш он держал картинно, чуть наотлет, поигрывая начищенным лезвием и ловко меняя ударную руку.
– Бой! – скомандовал кто-то сзади, и Димасик пошел на меня, держа оружие наискось поперек груди, готовясь к секущему удару. Я сделал шаг назад, вставил лезвие своей алебарды между столбами ограды и резко нажал. Фанерный клинок с хрустом отломился, оставив меня с двухметровым шестом, который теперь не перевешивало на одну сторону. Не ожидавший такого странного поступка противник на секунду застыл, растерявшись, и я крутнул палку прямо от забора, по горизонтали на высоте груди, раскручивая ее руками и разворотом туловища, как при игре в лапту. Думаю, метров двадцать – двадцать пять в секунду набрал ее конец, когда врезал ему чуть повыше локтя, между наручем и коротким рукавом кольчуги. Это как из дробовика пулю словить. Ну, почти.