– Марина Петровна, – неожиданно обратился к ней Виталий, – дайте денег.
– Сколько? – спросила она без малейшего удивления.
– Все.
Дама молча вытащила из сумочки расшитый бисером кошелек, протянула его Виталию и, отдав, так же спокойно пошла по лестнице вниз. Он раскрыл его, заглянул внутрь, вздохнул, закрыл и окликнул даму:
– Марина Петровна, заберите, пожалуйста.
Вернув кошелек, он прокомментировал:
– Вот так вот. А ведь аренду из нее как клещами каждый раз выдирал… А теперь к любому подойду – и отдаст, ничего не спросит, – Виталий с интересом уставился на меня, но я строго сказал:
– Но-но, не советую!
– И вот скажите мне, Антон, неужели это от Бога? – Он махнул рукой и пошел по лестнице вниз.
Надо же, какие проблемы у человека.
В «Поручике» веселый и поддатый Славик громко втирал краеведу Пурсону:
– Нет, это вы не понимаете! Для нормальной работы правительства не нужно никаких электоральных процедур!
– А что же нужно, скажите же, ну? – горячился Пурсон. – У вас, видимо, есть рецепт совершенного правления?
– Разумеется! – взмахнул руками Славик. – Чтобы обеспечить идеальное правление, на входе в государственные учреждения должны быть установлены мудакометры с пенделяторами. Представьте – звенит звонок, зажигается надпись: «Осторожно, мудак!» и стальная нога, обутая в кирзовый сапог сорок последнего размера, мощным пенделем отправляет должностное лицо восвояси! Главное, чтобы прибор попервоначалу от перегрузки не сгорел…
Славик заржал и откинулся на спинку стула.
– А пока ученые не готовы наладить серийное производство мудакометров, – продолжил он почти серьезно, – всякое избирательное право должно быть, разумеется, заморожено. Иначе нами будут вечно править мудаки.
– В твоей картине, Слава, – сказал я, усаживаясь на свободный стул, – будет вечный вакуум власти. Мудаков ты не пустишь, а нормальные люди сами не пойдут. Что им там делать, нормальным-то?
– О, здравствуйте, Антон, – поприветствовал меня Пурсон. – Рад вас видеть.
– Этот балабол вас уже так достал?
– Ну что вы, просто он не любит говорить о политике всерьез.
– Знаете анекдот про «Приходишь на пляж – а там станки, станки»? Это про меня и разговоры о политике, – фыркнул Славик.
– Так ты вроде уже безработный?
– Ага, щаз! И двух часов на свободе не погулял. Так что перед тобой, Антоха, новый пресс-секретарь администрации! Отмечаем вот… – Он взмахнул стаканом, звякнул лед.
– Тише, там Менделев сейчас будет выступать, – шикнул на него Пурсон.
Осветилась небольшая сцена со стоящим на ней стулом. В круг света вышел Мартын, сел, взял гитару и заиграл Give It Away[58] в стилизованном под приджазованный поп шестидесятых кавере, переплетая с темой из фильма «Остин Пауэрс: Голдмембер». Вышло неожиданно и забавно. Девушка проявилась как всегда незаметно – просто в какой-то момент я осознал, что она есть, – в откровенном костюмчике ретро-поп-дивы: короткая кожаная юбчонка с рискованным разрезом, канареечно-желтый пиджак с длинным острым воротником, под ним только серебристый шелковый бюстгальтер. На ногах – высокие, выше колена, блестящие сапоги на платформе. В руках у нее оказался сияющий золотом тромбон, в проигрышах она выводила на нем басовитое «ту-ту-тутум», но больше танцевала «в стиле Остина Пауэрса», совершая откровенные движения тазом и бедрами. В какой-то момент она вдруг остановилась, опустила тромбон и запела:
…Lucky me swimmin’ in my ability
Dancin’ down on life with agility
Come and drink it up from my fertility
Blessed with a bucket of lucky mobility…[59]
Никогда не видел, чтобы женское альтер эго Менделева пела! У нее оказалось глубокое, сильное, чуть хрипловатое контральто, хотя от такой изящной девушки ожидаешь скорее сопрано. Пропев один куплет – этот текст довольно неожиданно прозвучал женским вокалом, – она снова взялась за тромбон. Но вот чудо – когда песня закончилась и Менделев взял короткую паузу, она не исчезла, как раньше, а встала у него за плечом и устроила забавную пантомиму «Я тут, а этот придурок меня не видит» – то приставляя ему рожки, то сооружая из ладошек уши-лопухи, то делая вид, что дергает за нос. Мартын снова взялся за гитару, заиграл какой-то сложный свинг, и она, посерьезнев, встала в стороне – уже в коротком черном с блестками платье в обтяжку и с кларнетом.
Менделев отыграл программу, встал, поклонился, и она, взмахнув длинными черными волосами, поклонилась вместе с ним. Только когда музыкант пошел со сцены прочь, девушка куда-то делась. В зал он уже спустился один.
Мартын подошел к нам поздороваться, но я не стал рассказывать ему о странностях поведения его воображаемой аккомпаниаторши – из суеверного опасения спугнуть. С одной стороны, мне хотелось, чтобы они когда-нибудь встретились, с другой – я вовсе не был уверен, что это будет хорошо. Если верить литературе, встречи с доппельгангером мало кому принесли удачу.
– Антон, можно с вами поговорить? – неожиданно спросил Пурсон.
– Так вот же я, говорите.
– Нет, давайте отойдем куда-нибудь, где потише.
– Вы курите? – спросил я. – Можем выйти в курительный салон.
– Не курю, но ничего страшного, дым мне не мешает.
Мы пошли в курилку, оставив Славика накачиваться в одиночестве. Ничего, скоро начнется стриптиз и ему не дадут заскучать. По дороге я сделал крюк к стойке бара, поздоровался с Адамом и прихватил стакан виски со льдом. Что это я тут один, как дурак, трезвый?
Курительный салон в «Поручике» удобный, с бархатными диванами, низкими деревянными столами, тусклым теплым светом и даже камином – правда, электрическим, на лампочках. Но уютно, ничего не скажешь. Кажется, в рамках мэрской борьбы с курением он оказался вне закона, но до сих пор как-то обходилось, а теперь и вовсе – где тот мэр?
– Антон, – сказал Пурсон, когда мы уселись в низкие кресла и я, поставив на столик стакан, с удовольствием закурил, – говорят, вы видели Рыбака…
– Я видел мужика с удочкой, – уточнил я.
– У него нет двух пальцев, и он отпускает рыбу, – утвердительно сказал краевед.
Я кивнул и отхлебнул из стакана.
– Что он сказал вам? – Пурсон подался вперед, глаза его горели нездоровым азартом.
– Ничего особенного, – припомнил я разговор, – так, всякую ерунду насчет того, что все должно идти, как идет, а то хуже будет. Как по мне, не очень-то убедительно. А кто он такой-то?
– Местная легенда, – Дмитрий кусал губы в досаде. – Ну почему он встретился именно вам, такому… Ой, простите.
– Какому? – Мне стало смешно.
– Ну… В некотором роде… постороннему… – неуверенно сказал Пурсон. Он явно хотел сказать что-то другое, но побоялся меня обидеть. Забавненько.
– Так кто же он?
– Многие называют его Король-Рыбак. Хотя, конечно, это заимствование. Он вряд ли имеет прямое отношение к тому самому Пеллеасу.
– Тому самому?
– Ну, неужели вы не слышали? Пеллеас, Король-Рыбак, хранитель Грааля. Впервые упоминается в «Персивале» Кретьена де Труа – бессмертный и довольно несчастный персонаж, инвалид. Ранение лишило его возможности вести полноценную жизнь – то есть воевать, – но Грааль не дает ему умереть… Скорее всего, эту легенду смешивают с нашей из-за ряда общих черт – хранитель, инвалид, бессмертный… Ну и рыбак, конечно. Но на самом деле он, конечно, никакой не король.
– На самом деле? – переспросил я, не скрывая иронии.
– Напрасно вы смеетесь, Антон, – обиделся краевед. – Большинство легенд имеют вполне определенную историческую основу. Прототип Рыбака – легендарный основатель Стрежева, князь Хакон, внук Рюрика и племянник того самого Игоря, которого убили у Искоростеня древляне. Стрежев – маленький, но очень старый город. Он упоминается в летописях с десятого века!
– А почему он рыбак, если князь?
– По легенде, он был непревзойденным лучником. Когда враги подошли к стенам города, он продал душу с условием, что стены не падут никогда. Взамен он получил волшебное умение стрельбы и, метко и без устали стреляя со стены, отбил набег…
– Набег кого? Кто сюда в десятом веке мог набежать? – засомневался я.
– Это легенда, – пожал плечами Пурсон. – Я считаю, что на самом деле речь идет о княжеских усобицах. В 980 году новгородский князь Владимир Святославич разорил Полоцк, убил княжившего там Рогволда, насильно взял в жены его дочь Рогнеду и присоединил город к своим владениям. Вероятно, после этого он занялся подчинением окрестных городов, входивших в Полоцкие земли. Одним из них был Стрежев, где сидел удельным князем Хакон. Князь не захотел идти под руку Владимира, а может, ему и не предлагали, кто знает. Но исторический факт – Стрежев был выделен в особый удел, Стрежевское княжество, а не вошел в Полоцкое. А значит, скорее всего, его так и не смогли взять силой.
– Очень интересно, – вежливо сказал я.
На самом деле мне было пофиг.
– Да-да, – скомкал рассказ уловивший мое настроение Пурсон. – В общем, он считается покровителем Стрежева, его мистическим хранителем…
– А с пальцами-то у него что случилось? – спросил я без особого интереса.
– По легенде, когда враги не смогли взять город военной силой, они в знак примирения прислали одну из дочерей своего князя ему в жены. В брачную ночь, когда князь уснул, она отрубила ему пальцы, чтобы он не мог больше стрелять из лука.
– Облом, да, – констатировал я.
– Так князь-лучник стал князем-рыбаком, – закончил Пурсон. – Ведь все, что ему осталось, – держать удочку. Но договор остался в силе – пока на берегу Стрежевки сидит Рыбак, город не будет взят штурмом.
– Красивая древняя легенда, – согласился я. – Хотя птичку, конечно, жалко. Князя в смысле. Все зло – от баб.
– Вы видели Рыбака – это тревожное знамение…