– Я видел мужика с удочкой, – твердо ответил я. – Да, без двух пальцев. Может быть, он неаккуратно обращался с дисковой пилой, или неудачно подстриг ногти, или не соблюдал технику безопасности, ковыряя в носу. А если при происходящем вокруг безумии вам нужны еще какие-то знамения, то я завидую вашей незамутненности.
– Простите, – сказал смущенно Пурсон. – Просто для меня как краеведа это важно.
– Понимаю вас, да… – Я побрякал полурастаявшим льдом в пустом стакане. – А скажите, Дмитрий, что за странный зверь на гербе города?
– Считается, что это овцекот, но на самом деле это баранец, или, иначе, «татарский овен», – растение в форме овцекота. Спасибо, что уделили мне время, я пойду…
Забавненько.
Глава 16Артефакты разного уровня материальности
– Доброе утро! С вами Антон Эшерский с программой «Антонов огонь» на «Радио Морзе». Если бы сегодня было третье мая, мы отмечали бы Всемирный день свободы печати. В этот день празднуют безграничную возможность публично врать. Имея дело с прессой, важно помнить одно – любое опубликованное слово кем-то оплачено. То, что вызвало вашу реакцию – злости, возмущения, гордости, умиления, сочувствия, – написано для того, чтобы кто-то получил за это деньги.
Никакой другой цели в этом нет…
Я был в ярости. Только что в коридоре меня мягко, но решительно перехватил Кешью.
– Антон, – сказал он серьезно. – Утреннего эфира с профессором Мараксом не будет. Я уже позвонил ему, можешь не беспокоиться.
– Это с ху… Почему, Дрей Дреич?
– Контрольный совет при администрации считает, что его выступление… несвоевременно. Он паникер, а паника вредит бизнесу.
– Контрольный совет?
– Образован при новой администрации. Туда входят ответственные люди, профессионалы. Дружок твой, кстати, Славик, тоже там.
– Дрей Дреич, с каких пор у нас цензура?
– Антоша, мальчик мой…
– Я не «ваш мальчик», и Славик мне не «дружок», я вообще не по этим делам, – вызверился я. – Какого черта происходит?
– Антоша, фу, неужели ты гомофоб? – наигранно манерно удивился Кешью.
– Я гомопофиг. Но я хочу знать, почему отменили мой утренний эфир!
– Потому, что это моя радиостанция, – жестко сказал Кешью, и я заткнулся. А что тут скажешь?
– Двадцать первого июля мы отмечали бы День цензуры! Именно в этот день был принят первый цензурный устав. Он был предельно лаконичен: «Если же в цензуру прислана будет рукопись, противная духу общественного устройства, то комитет немедленно объявляет правительству для отыскания сочинителя и поступления с ним по закону».
В общем, какие бы времена ни стояли на дворе и как бы ни было устроено общество, всегда есть кто-то, кто решает, что вам нужно знать, а что нет…
– Анонсированный эфир с ученым переносится, поэтому придется обойтись новостями науки! Итак:
«Ученые доказали, что марихуана помогает видеть в темноте» – причем даже вещи, которых там нет…
«Ученые хотят признать инвалидностью неспособность найти сексуального партнера» – инвалидам будут выдавать сексуальное пособие, оказывать скорую сексуальную помощь и бесплатно выдадут казенный протез полового партнера.
«Ученые выяснили, почему фаббинг стал нормой общения» – вот черт, я даже не знаю, что это, а оно уже норма. Если вы в курсе, позвоните в студию и поделитесь. Вам никто не ответит, но я буду чувствовать вашу заботу.
«Ученые впервые создали гибрид свиньи и человека» – серьезно? Впервые? Черт, а откуда же они брались до сих пор?
«Нейросети определяют сексуальную ориентацию по снимку» – по снимку чего, стесняюсь спросить?
«Ученые установили, что осы-сверхпаразиты манипулируют осами-паразитами» – подозреваю наличие ос-сверх-сверхпаразитов, которые манипулируют осами-сверхпаразитами, и дальнейшую рекурсию. Но есть ли сверхученые, которые… Как много еще в мире непознанного!
И напоследок любопытный факт – если всех людей на Земле утопить в океане, его уровень повысится всего на четырнадцать сотых миллиметра. Живите теперь с этим знанием.
В телефон пришло сообщение от Анюты: «Можешь подойти в „Палиндром“?» «Сейчас буду», – ответил я. Помахав Чото, показал ему приглашающим жестом на операторское кресло и пошел.
Работающему кафе я уже не удивился. В отличие от Павлика, который изумленно крутил головой, читая надписи на картинах: «КОHУС И РИСУHОК» – графическая композиция карандашом, на таких учатся рисовать дети, «МОТОК С КОТОМ» – котенок с клубком, исполненный теплой пастелью, «И HЕТ ТЕHИ» – оранжевая акварельная пустыня с желтым мячиком солнца, «А ЛЕС У СЕЛА» – сладенький пасторальный пейзажик маслом.
К нам подошел официант, на бейджике которого было имя Николай и слоган «ТУТ КАК ТУТ». Он положил перед Анютой картонку с надписью: «УТРО ВО РТУ» и поставил на нее чашку с капучино. Нас проигнорировал.
– Странно тут, – сказал тихо Павлик.
– Ты даже не представляешь насколько! – хмыкнул я. – Привет, Анюта, что стряслось?
– Привет, Антон! – Аня была серьезна. – Сейчас подойдет профессор Маракс. Я предложила ему дать интервью для моего влога, Павлик запишет видео. Я им покажу цензуру!
Я обратил внимание, что официант что-то пишет мелом на доске для заказов. Анюта сидела к нему спиной, Павлик боком, так что надпись: «РОЗДАН МАССАМ НАДЗОР» прочитал только я.
Забавненько…
– Здравствуйте, – профессор выглядел еще более встрепанным и усталым. – О, Антон, и вы тут, хорошо. Боюсь, это последняя возможность донести до города мою точку зрения. К сожалению, новообразованная чрезвычайная власть предпочла перекрыть для меня все информационные каналы.
– Так что вы собирались рассказать, проф? – спросил я.
Павлик пристроил возле стола штатив с камерой и вывел с нее картинку на планшет.
– Буду гнать сразу в облако, – туманно пояснил он.
– В первую очередь я хотел бы сказать, что мы – я сейчас говорю за себя и свою научную группу – не имеем объяснения тому, что происходит с городом. Проведено множество наблюдений и экспериментов, а также огромная работа по систематизации полученных данных, и все, что мы можем сказать, – происходящее невозможно.
– Но… – Я хотел сказать что-то типа: «Если невозможное происходит, то не такое уж оно невозможное».
– Дайте договорить! – резко оборвал меня профессор.
«ХИЛ ВОРОH, А HОРОВ ЛИХ» – быстро написал официант.
– Дело не в том, что нарушаются фундаментальные законы физики, – с этим, как ни странно, можно было бы смириться, приняв за точку отсчета какие-то новые закономерности. Гораздо хуже то, что постоянно нарушается локальная логика. Мы не имеем повторяемости результатов, одни наблюдения противоречат другим, исследования опровергают друг друга, а значит, нет возможности экстраполировать. Тем не менее с высокой определенностью можно постулировать следующее: во-первых, действие антропогенного фактора, во-вторых – присутствие разнонаправленных временны`х феноменов.
– Это как? – спросил я.
– До Эйнштейна время считалось так называемым «внешним параметром» – фундаментальной особенностью реальности, на которую не влияют никакие другие факторы Вселенной. Сейчас наука полагает, что эта картина мира неверна. Определенно можно сказать, что временны`е интервалы – не внешние и не определяются везде одинаково. Время – внутренний компонент физической системы, оно зависимо от других параметров – в частности, от скорости и гравитации, – а значит, концепция временно`го интервала становится гибкой. Не существует универсального понятия «текущего момента». То, что для одного наблюдателя является «настоящим», может быть в будущем другого человека и в прошлом третьего. Одновременность относительна.
– А что с антропогенным фактором?
– Есть давний спор, более философский, чем физический: является ли так называемый «ход времени» субъективным? В нашем случае я склонен предположить, что да. Даже если для гипотетического «внешнего мира» это и неверно.
– Профессор, – сказала Анюта, – вы не могли бы сказать как-то… Ну, более понятно?
Сергей Давидович потер усталое лицо ладонями и, глядя в камеру, сказал:
– В силу дискретности и несинхронности антропных временны`х потоков в городе происходят регулярные нарушения причинности. Структура пространства-времени повреждена, и последствия растут экспоненциально. Мир становится менее определенным, лишаясь базовых констант. Растет число людей с «талантами» – вернее, снижается порог устойчивости системы, позволяя горожанам не только воздействовать на сознание окружающих, но и произвольно менять вокруг себя причинно-следственные цепочки и даже формировать артефакты разного уровня материальности.
Это неизбежно ведет к взрывному росту энтропии системы, – продолжал профессор, – то есть к хаосу. Сейчас нас спасает суточный цикл, обнуляющий большую часть нарушенных причинных цепочек, но это лишь до тех пор, пока на этот счет существует ментальный консенсус большинства горожан. То есть пока люди знают, что это так. Какую-то относительную стабильность нашему миру придает только инерционность человеческого мышления. Помните, Антон, я спрашивал вас про кружку?
– Что-то припоминаю…
– Что будет, если я разобью вашу любимую кружку?
– У меня не будет кружки, я полагаю.
– Только если я сделаю это у вас на глазах. Если же вы не будете знать, что ваша кружка разбита, то, придя утром на работу, с некоторой долей вероятности вы увидите кружку на прежнем месте – ведь вы совершенно точно знаете, что она там, а то, что я ее разбил, никто не видел. И чем более пластичен окружающий нас мир, тем эта вероятность больше. В одной и той же реальности существует одновременно целая кружка и ее осколки – возникла еще одна ошибка причинности.
– Это плохо? – растерянно спросила Анюта.
– Плохо не это, – покачал головой Маракс. – Плохо, что вся наша реальность является плодом ментального консенсуса.