Капитал не любит стоять под софитами, предпочитая покупать для этого политиков.
– Спасибо вам, что вы пришли на эту площадь, поддержать нас, сторонников свободы, демократии и стабильности!
Теперь собравшиеся спросить, какого хрена закрыты магазины, знают, что пришли поддержать тех, кто их закрыл. На удивление легко манипулировать людьми, собравшимися в количестве более трех.
– …И если бы не Губернатор, мы могли бы снизить цены на десятки процентов! Но он просто не дает нам этого делать, незаконно забирая большую часть прибыли! Мы не можем больше терпеть этот грабеж, ведь эти деньги он берет не только из наших, но и из ваших карманов!
Ну да, конечно, только о ваших карманах он и заботится. Для этого на трибуну и залез, чтобы снизить вам цены. Люди, вы что, серьезно?
Люди слушали, люди кивали, глаза их наливались обидой и злостью на плохого Губернатора, который забирает их деньги у хороших торгашей! То, что деньги, которые они отдали торгашам, уже никак не их, вообще никому в голову не приходило. И даже тот простой факт, что торгаши у них деньги забирают, а Губернатор, наоборот, дает, обеспечивая занятость, зарплаты и так далее, тоже как-то потерялся за экспрессией вечного вранья: «Дайте нам власть, мы сделаем хорошо!» Сделают, конечно, кто спорит. Но не вам же.
Разумеется, Губернатор тоже тот еще зайчик, и вообще политика – полный говнариум, но вот такие примитивные манипуляции меня раздражают. Они разрушают приятную иллюзию того, что раз у людей есть мозг, то они им иногда думают.
Главного торгована на трибуне сменил неизменный Дидлов. Вот же в каждой жопе затычка!
– Мы, правкомы, считаем так: черт с ней, с думой, там все равно, кроме нас, сплошные законодасты сидели, в кулуарах друг дружку кулуарили! Но вот что я скажу вам, горожане! Земляки! Я, простой стрежевский православный коммунист! Мы должны держаться наших лучших людей! Столпов, не побоюсь этого слова, нашего общества! Тех, кто нас кормит и защищает от губернаторского произвола! Только происки губернаторской клики мешают дать нам все! Вся власть Совету уполномоченных Комитетом избирателей! Будем жить, как при коммунизме, – каждому по потребностям, а потребности – по заслугам!
Я слушал вдохновенный бред Дидлова и видел, что собравшиеся на площади люди не смеются и не ужасаются, а непроизвольно кивают и внутренне поддакивают. Чертовски пугающий опыт. Славик бы сейчас сказал что-нибудь умное про уличную демократию и реалполитик, но мне было жутковато.
– И мы не уйдем с этой площади, пока власть не пойдет навстречу народу, – кричал в мегафон Дидлов. – Союз предпринимателей Стрежева обеспечит всем бесплатное питание, горячий чай и палатки!
На краю площади началась какая-то суета – возможно, там ставили палатки и накрывали столы, но мне отсюда было плохо видно.
– Долой пукл! – распинался он. – Вы работаете не для того, чтобы кормить этих тварей! Вы знаете, куда делась еда? Знаете?
Знаю. Вы ее заперли в своих магазинах, чтобы досадить Губернатору. Но вряд ли сейчас об этом кто-то вспомнит.
– Это они едят вашу еду! Пьют ваше пиво!
Про пиво – сильный ход. «Если в кране нет воды…»
– Они заберут ваших женщин и развратят детей! Они разрушат ваши семьи своей гомосятиной!
Так женщин – или «гомосятиной»? Впрочем, к чему тут логика? И так хорошо. Дидлов-то, оказывается, пламенный трибун. Рупор буржуазной революции. У людей на площади загорались глаза и сжимались кулаки.
Я заметил, что возле трибуны собирается плотная группа «Братства Рыбака», сжимая в руках свои золоченые дубинки-куканы. Они в нужный момент надсадно орали «Да!», «Так и есть!», «Долой!», создавая эффект народной поддержки. По толпе равномерно распределялись молодые люди в черных футболках с надписью: «Рыбнадзор». Они тоже вскрикивали «Да!» и «Долой!», но больше вглядывались в лица собравшихся. Мне стало не по себе. В бытность мою журналистом я как-то наблюдал переворот в одной жаркой южноамериканской стране – выглядело похоже. Кончилось, кстати, довольно плохо, журналистов потом забирали бортом МЧС из руин аэропорта.
– Губернатору не нужны свободные люди!
– Не нужны-ы-ы! – подхватили в толпе черные футболки.
– Он хочет заменить вас пуклами!
– Доло-о-ой!
– Кто за Губернатора – тот пукла!
– А-а-а!
– Пуклу – на кукан!
– Пуклу – на – кукан! Пуклу – на – кукан! Пуклу – на – кукан! – начали дружно скандировать «братцы-рыбатцы», топая в такт ногами.
Толпа начала раскачиваться в заданном ритме, а я стал осторожно выбираться. От таких перформансов надо держаться подальше. А то как бы инсталляцию не сделали.
– Кровь и имущество дозволены!
– На кукан, на кукан!
– Найди пуклу!
– На кукан, на кукан!
– Пуклы среди нас! Смотрите! Они здесь! – истерически, на срыв голоса, завизжал Дидлов.
Ребята из «Рыбнадзора» достали из карманов пульты, навели их на соседей и нажали кнопки.
Ничего не произошло.
Повисла неловкая пауза, ритм представления сломался, люди заозирались недоуменно. Момент был потерян.
– Антон? – Меня потрогала за плечо незнакомая девушка.
– Да, – не стал отрицать я.
– Аня просила вам кое-что передать, это срочно.
– Руку и сердце, я надеюсь? – Ну вот, а я-то уж подумал, что меня преследуют поклонницы… – А чего не лично?
– Давайте отойдем, тут так шумно…
Мы не без труда выбрались из толпы и отошли за угол. Отсюда растерянные выкрики Дидлова, кричавшего что-то о предательстве, были слышны вполсилы, и можно было вообразить, что это просто кто-то обоссал бабуина в обезьяннике.
– Что вы хотели передать? – спросил я.
– Вот это! – мило улыбнулась девушка, и моя голова взорвалась.
– Не убил? – донеслось до меня через кровавый туман и тьму. – За это нам не платили!
– Не, – ответил мужской голос, – инструмент проверенный, а башка у него крепкая.
– Давай быстрей, а то увидит кто.
– Кароч, это тебе привет сам знаешь от кого!
И моя рука превратилась в кусок страдания.
– Все уже? – нервничал женский голос.
– Нет, за две уплочено! – ответил с усмешкой мужской.
И со вспышкой ослепительной боли я провалился в темноту.
Глава 18Коньячная неопределенность
– Очнулся! Константин Евгеньевич, он очнулся!
– Как вы себя чувствуете, Антон? – Надо мной навис сияющий нимбом потолочных светильников доктор Шалый. Глаза не наводились на резкость, голова как ватой набита, но, на удивление, ничего не болело.
Я не стал задавать дурацких вопросов «Где я?» и «Что со мной?» – понятно, что в больнице, и понятно, что ничего хорошего.
– Странно чувствую, – голос был хриплым и чужим.
Доктор посветил мне чем-то ярким сначала в один глаз, потом в другой, похмыкал специальным врачебным тоном, означающим, что у вас проблемы, и сказал:
– Ничего удивительного. Сотрясение! Это помимо смещенных осколочных переломов костей предплечий на обеих руках и двух сломанных ребер.
И ребра? Значит, еще и ногами пинали…
– Но у меня ничего не болит.
– Скажите спасибо таланту этой девушки, – Шалый показал куда-то в сторону, я попытался повернуть голову, но не преуспел.
– Привет, Антон! Помните меня?
Павликова пассия, как бишь ее?.. Что-то пошлое такое… Сонечка? Манечка? Ах, ну да, Оленька же.
– Оленька… – сказал я с трудом.
– Ой, Антон, помните! Это прекрасно, это хороший признак! А у меня, представляете, талант открылся!
Если верить профессору, скоро талантами будут блистать даже коровы на ферме Председателя.
– …Павлик пришел сегодня с синяком на лице, – продолжала щебетать Оленька. – Он не подавал виду, но так страдал, так страдал! Ему было больно, моему Павлику! Он такой брутальный, настоящий герой – представляю, как досталось тем, кто на него напал! – но мужчины так плохо переносят боль! Я вдруг почувствовала, что могу ее просто убрать! И поняла – вот мое настоящее призвание! Когда Павлик сказал, что вы в больнице, Антон, я увидела – вот мой шанс! Меня не пропускали, но я сказала, что я ваш близкий друг, и меня пустили, и я сняла боль, и все поняли…
Господи, она заткнется когда-нибудь? Я благодарен за анестезию, но как же много она говорит!
– …Павлик теперь называет меня «мой нар-котик». Ну, вы поняли? Нар-котик! – Оленька хохотала жизнерадостно и задорно, как гиена над трупом.
– Где Анюта? – спросил я.
Странно, что ее нет, это не в ее стиле.
– Ой, я не знаю, Антон! Мы с Павликом не смогли ее найти, представляете! Она не читает сообщения в мессенджере, ее телефона нет в сети. Павлик обещал что-то такое придумать техническое, но я не поняла… Вы не волнуйтесь, он гений, мой Павлик!
М-да, неприятности по одной не ходят…
Я пошевелил чем мог, чтобы понять степень своей мобильности, – руки оказались закованы в сложные аппараты из железок и гипса, на ребрах давящая повязка, на голове тоже что-то, но, что именно, я не вижу, а пощупать нечем. Мне теперь без посторонней помощи и не поссать, так себе из меня спасатель.
– Оленька, а не знаете, где мои вещи?
– А вам зачем? Ладно, ладно, сейчас выясню у кого-нибудь… – и убежала.
Боже, как хорошо в тишине!
Вскоре снова пришел доктор Шалый, обнадежил, что с головой у меня все в порядке, томограмма показала, что череп цел, ушиб поверхностный, а сотрясение легкое.
– Константин Евгеньевич, а это, вообще, надолго? – Я приподнял над кроватью свои превратившиеся в произведения авангардного искусства конечности.
– Не знаю, Антон, – вздохнул врач. – Раньше я бы уверенно сказал, что пару месяцев ковырять в носу вам не придется, но теперь…
– А что теперь?
– Странные вещи творятся. У меня лежит раковая больная в терминальной стадии, уже на ИВЛ, жизненные функции угасают. Я уверенно сказал бы, что и суток не протянет, – но каждое утро она как будто возвращается на сутки назад. Это бесконечная агония, которой не пожелаешь врагу, но она живет. Есть пациент в сердечном кризе, который к вечеру купируем препаратами, а утром он начинается снова.