I bet you have the advance…[63]
Марта пела низким, чуть хрипловатым, очень проникновенным голосом. Мартын вел гитарное соло, она – гитарный же ритм. Выходило очень здорово – прям захотелось немедленно втащить эти три части выпивки. Можно не смешивая.
Но мне было пора идти.
Салон сотовой связи, как ни странно, работал. Понятия не имею, на чем держится их бизнес сейчас, если телефоны перестали стремительно устаревать. Зачем покупать новый, если у тебя все время модель сегодняшнего дня? Налички в кармане было немного, но на недорогой смартфон хватило. Скучающий продавец вяло попытался развести меня на более продвинутую модель, но быстро отстал – в кредит теперь ничего не всучишь, банки-то закрыты. Зато он восстановил мою сим-карту, и я снова оказался на связи. Тут же посыпались пропущенные смски, и последняя из них гласила: «Антон, живо на работу! Кеширский». Наверняка же из вредности дергает, нет там ничего срочного.
Проходя мимо того места, где было/будет/предполагается кафе «Палиндром», я набрал Анюту – бесполезно, «абонент недоступен». Из-за занавесок угловой квартиры, которую продали/продадут под бизнес, кто-то явно за мной подглядывал, но я сделал вид, что не замечаю. Не вполне понимая зачем, набрал написанный на картонке телефон. Был уверен, что услышу: «Неправильно набран номер» – цифр-то меньше, – но неожиданно пошли длинные гудки. Теплые ламповые гудки аналоговой АТС – с детства таких не слышал. Штора на окне колыхнулась, и вскоре трубку кто-то снял.
– Але? – неуверенно спросил детский голос.
– Здравствуйте, квартиру продаете? – спросил я зачем-то.
– Наверное… Не знаю…
– Взрослые дома есть?
– Нет, я одна.
– А когда они вернутся?
– Не знаю…
– А когда ушли?
– Не помню…
– А как тебя зовут?
– Ой, мне же нельзя с посторонними разговаривать! – спохватился голосок, и соединение разорвалось.
Вот и поговорили.
Я еще некоторое время пялился в окна, но шторы больше не шевелились.
Забавненько…
Глава 20Фейнмановские интегралы по траекториям во временно́й петле
– …А десятого ноября мы бы отмечали Всемирный день «науки за мир и развитие»! Все научные открытия, начиная с каменного топора и кончая космонавтикой, совершены с целью упростить убийство ближнего своего. Наспех приколоченная на фронтоне Храма Науки табличка Peace and Development стыдливо прикрывает древний девиз: Et ea moriar! – «И пусть они сдохнут!».
С вами Антон Эшерский на «Радио Морзе»! Не переключайтесь – скоро мы продолжим научную тему!
Я поставил музыку и помахал Чото.
– Чего? – спросил он, засунув голову в студию.
– Сделай мне кофе! Такой черный, чтобы он сыграл внутри меня блюз!
– О, новый телефон? – спросил мой помощник заинтересованно. Он как сорока – наводится на все блестящее. – Двухсимочный?
– Нет, двухсимочные опасны, – сказал я как можно серьезнее.
– Это как?
– Можно случайно позвонить с одной симки на другую и поговорить с альтернативным собой.
– Правда? – раскрыл рот доверчивый Чото.
– Конечно, – подтвердил я, – только недолго.
– Почему недолго? – заинтересовался он.
– Дорого потому что. Как международный звонок.
– А, ну да, логично…
– Кроме того, – я выдержал паузу, подогревая его любопытство, – о чем с этим придурком разговаривать-то?
– Тьфу на тебя, – обиделся Чото, – опять издеваешься… А я почти поверил. Кофе, кстати, кончается.
Кешью вызвал меня не просто из вредности – на вечернем эфире сегодня был профессор Маракс. Я-то думал, что он после Анютиного видеоинтервью у нас персона нон грата, но ничего подобного – те же на манеже.
– Дорогие слушатели, у нас в студии Сергей Давидович Маракс – научный директор Института общефизических проблем! Здравствуйте, профессор!
– Здравствуйте, Антон, здравствуйте, жители Стрежева. Меня попросили прокомментировать сложившуюся у нас в городе ситуацию. Ну что же – лучше поздно, чем никогда. К сожалению, в прошлый раз мои предостережения запоздали, и теперь мы имеем то, что имеем…
– И что же мы имеем, проф? – спросил я. – Боюсь, что многим до сих пор не очень понятно, что же, собственно, происходит и почему?
– Знаете, Антон, к сожалению, я могу лишь описывать, но не объяснять происходящее. Мы, ученые Института, в научном смысле сейчас как алхимики Средневековья – фиксируем картину мира, набираем статистику, эмпирически выстраиваем закономерности… и все время натыкаемся на белые пятна, в которых могут водиться драконы. Мы можем примерно сказать, что происходит, но даже приблизительно не можем сказать – почему.
– Если вдуматься, профессор, – подбодрил его я, – наука никогда и не отвечала на этот вопрос. Просто ваше «как» достигло таких глубин, что «почему» вообще выпало. Наука выяснила, что у моржа в пенисе кость, но так и не дала ответа на вопрос – почему, блин, только у моржа?
– Спасибо, Антон, – покивал профессор, – вы умеете посмотреть на проблему с неожиданной стороны. Действительно, причины происходящего сейчас не так важны. Главная наша проблема в некоторой… субъективизации происходящих процессов. Фактически каждый житель города сейчас живет в своей собственной реальности, описываемой фейнмановскими интегралами по траекториям во временно`й петле. К счастью, статистическое большинство этих реальностей подчиняется нормальному распределению Гаусса – Лапласа, имеющему максимальную дифференциальную энтропию. Экстремум этой функции и является тем, что мы наблюдаем как реальность Стрежева.
– Э… Профессор?..
– Говоря проще – люди обычно обладают небогатой фантазией и ценят стабильность. Только поэтому мы все еще ходим по улицам, дышим воздухом, едим еду и даже поддерживаем что-то похожее на экономику, а не летаем в черных облаках розовыми бабочками. Отдельные носители альтернативных картин мира в заведомом меньшинстве и вносят только локальные искажения. Люди ходят ногами по земле, едят и, простите, какают – это общий ментальный консенсус, который пока держится. Увы – именно что «пока». Экспоненциальный рост феномена «талантов» говорит о том, что реальность стала достаточно пластичной для наблюдаемого проявления индивидуализации мироздания.
– Так, может, пускай наслаждаются? Каждый сам кузнец своей оградки, и все такое?
– Понимаете, Антон, обычно, когда разные люди видят одно и то же по-разному, это только их проблемы. Но в нашем случае, когда один человек считает, что сейчас утро, а другой – что вечер, они могут оказаться правы оба.
– И что в таком случае произойдет? – заинтересовался я.
– Не знаю, – пожал плечами профессор, – но, скорее всего, ничего хорошего. В общем случае победит большинство – если девяносто девять из ста уверены, что утро, то один, уверенный, что вечер, ничего не изменит. Но если их окажется пятьдесят на пятьдесят – последствия непредсказуемы. Ситуация с продуктами в городе – прямое следствие такого феномена. Пока люди не задумывались, откуда они берутся в магазинах, и имели характерную для любого горожанина убежденность, что так будет всегда, – они были. Как только эта уверенность была нарушена известными событиями – мы получили то, что имеем.
– Говорят, монахи…
– Да, это прекрасный пример, который я сам хотел привести. Организованная группа людей с хорошей ментальной дисциплиной и привычкой к коллективным действиям может влиять на свою часть реальности почти неограниченно. Именно поэтому я хочу обратиться к горожанам с призывом соблюдать спокойствие и, по возможности, игнорировать все странности нашего положения. Пока мы ведем себя так, как будто все нормально, – мы сохраняем остатки этой нормальности.
– Спасибо, профессор! Внимание, дорогие радиослушатели! Если вы, выйдя на улицу, увидите пролетающего мимо розового слона, – не обращайте внимания, пусть себе летит. Может быть, там у него гнездо. Так победим! А теперь – музыка!
…А я, брат, боюсь – а ты, брат, не бойся
Принесло дождем – унесет по ветру
А если я умру – ты не беспокойся
Просто потерпи, станет легче к утру…[64]
– Проф, не для эфира, а между нами. Хоть какие-то гипотезы о причинах есть? Прогнозы? Варианты действий?
– Антон, – сказал он, непроизвольно оглянувшись, – я могу только в частном порядке, как обыватель обывателю…
– Да-да, – радостно подхватил я, – именно! Как он ему.
– Обратная экстраполяция дает нам гипотезу, что причиной или, если угодно, первотолчком был некий человек. Вы наверняка слышали кучу местных легенд о том, что Стрежев находится… хм… в некоторых особенных отношениях с мирозданием?
– Еще бы, – подтвердил я, – Пурсон готов рассказывать это каждому, кто имеет уши, чтобы слышать, и недостаточно ловок, чтобы удрать.
– У всех этих легенд есть общее – страх будущего оказывался настолько велик, что нарушалось нормальное течение времени. Возможно, для этого достаточно одного человека. Какого-то особенного человека, который… не знаю. Может быть, имеет специфический «талант». А может, настолько сильно не хочет наступления завтрашнего дня, что реальность не может этому желанию противиться.
– Один человек? – засомневался я. – Вы же сами только что говорили, что один вечерний не победит девяносто девять утренних! Это вам каждая «сова» подтвердит!
– Один человек – это как запал, детонатор ситуации. Для нашего времени характерна всеобщая боязнь будущего, апокалиптические ожидания. Медиа – простите, Антон, ничего личного – в погоне за вниманием и трафиком накручивают спираль ужасов, обещая впереди только кризис, войну, эпидемии, экологические катастрофы и рост цен на алкоголь. Мир вокруг ускоряется на глазах, изменения происходят настолько быстро, что люди живут в непрерывном футуршоке и стрессе от потока изменений. И конечно, с каждым днем мы становимся ближе к смерти. Еще не так давно люди считали, что в будущем будет лучше. Но теперь сформировано преобладание обратной точки зрения.