– Что случилось?
– Ничего неожиданного, – ответила она, – просто это очень унизительно и обидно.
Марта показала рукой, я присмотрелся, увидел среди танцующих пар Мартына и… Я глазам не поверил – он, вольно расположив руки ниже ее талии, вел в танце Оленьку!
– Странный выбор, – согласился я, – но почему ты так расстроилась? Какая тебе разница, с кем он спит?
– Да плевать мне, – зло сказала Марта, – он постоянно кого-то валяет по койкам в «Поручике»… Но сегодня он велел мне убираться. У него, мол, теперь личная жизнь, я ему мешаю и должна валить на все четыре стороны.
– Вот скотина, – посочувствовал я. – Так, может, и хрен с ним?
– Понимаешь, мне тупо некуда идти. Мне негде жить. У меня нет денег, все гонорары получал он. У меня даже документов нет. Я вообще никто, меня не бывает…
Она подняла руки и внимательно посмотрела на них:
– Как скоро меня теперь не станет?
– Подожди здесь, – сказал я.
Очередной танец закончился, и я подошел к счастливой паре:
– Привет, Мартын, привет, Оленька. Вижу, мадам, вы вполне утешились?
– Ах, Антон, Мартын такой замечательный! Он такой творческий, такой глубокий человек! Настоящий талант!
– Мартын, можно тебя на минуточку? Оленька, простите, я ненадолго уведу вашего кавалера.
Мы отошли в сторону, и я спросил прямо:
– Ты чего сестру выгнал?
– Бля, Антон, – Мартын был сильно пьян и говорил нечетко. – Достало с этой занудой нянчиться! Вечно пилит – и пью, мол, много, и играю не так… Пусть сама попробует, дура!
Странно было видеть такого Мартына – романтический образ грустного интеллигентного музыканта сползал с него, как шкура с линяющей змеи. И то, что появлялось из-под нее, мне совсем не нравилось. Ох, Мартын, не лучшую ли часть души ты отрезал, создав себе тульпу?
– Пошли ко мне, – решительно сказал я, вернувшись, – я не самый удобный сосед, но не на лавочке же в парке тебе ночевать. Потом придумаем что-нибудь.
Глупо оправдываться, но я правда ничего такого не имел в виду. Я постелил Марте на кухонном диванчике – хотел себе, но она категорически отказалась выживать меня с кровати. Мы попили чай, поболтали о пустяках, стараясь не затрагивать актуальный для обоих вопрос «Как жить дальше?», я ушел в комнату…
– Не могу развязать эту дурацкую штуку!
Корсетная шнуровка изящного исторического платья завязывается сзади. Но оно вовсе не обязано сразу падать к ногам, оставляя меня уткнувшимся носом в символические трусики дамы. Это какое-то женское колдунство.
– Так надо, замолчи, – прошептала она в ответ на мои так и не высказанные возражения.
Ее кожа пахла горьким и сладким, и она была совсем настоящей.
Мне приснилась Анюта, сидящая в кафе с нетбуком, и девочка, сидящая на ковре с тетрадкой. Они безостановочно писали, и хотя я не видел, что именно, но знал, что
каждый их палиндром – палиндром Морзе, крик о помощи. В этот момент я почти понял, как они связаны, но гораздо важнее было другое.
– Я ошибался, – сказал я Марте, проснувшись, – это не убежище, это персональный ад.
– Ты понял, – ответила она.
– Ее надо вытаскивать. И пусть попробуют отнять!
Я полностью вытащил нижний ящик шкафа и достал из ниши под ним завернутый в тряпку пистолет. Кобуры к нему не было, пришлось засунуть в поясную сумку. Здоровенная тяжелая хрень. Марта никак это не комментировала. Она натянула на себя мои шорты и надела мою рубашку. Шорты опасно натянулись на бедрах, рубашка оказалась велика, но ей парадоксально шло.
– Ты со мной?
– Конечно, – ответила она просто, – без меня ты туда не попадешь.
Окинув взглядом туфли на каблуках, она решительно отпихнула их ногой и вышла за дверь босиком.
Я ожидал, что за мной будут следить, – вряд ли Вассагов и его присные оставят меня без контроля, – но на улице никого не было. Вообще никого. Мы шли по совершенно пустому городу, безлюдному настолько, что мне начало казаться, что я все еще сплю и вижу сон. Вокруг все застыло в какой-то неестественной неподвижности – не дул ветер, не качались деревья, не летали птицы и не бегали кошки. Стояла удивительная тишина, только где-то играло – или чудилось мне – радио.
…I could have been a killer, ha-ha-ha-ha
I could have been a killer, ha-ha-ha-ha…[70]
– Где мы, Марта?
– Молчи, думай о девочке, – строго сказала она, – все время думай о ней, не отвлекайся.
Я стал вспоминать девочку. Плетенный из ниток браслет на руке. Полосатая футболка, босые пятки. Розовые резиночки на хвостиках. Забавно сопит, когда пишет.
Почему мне кажется, что я видел ее раньше? На кого она похожа? Я видел детские фото Анюты (никому не удается этого избежать при знакомстве с родителями), это не она. Интересно, сколько ей лет? Восемь? Десять? Я не разбираюсь в детях. Кто она? Как связана с Аней? Точнее, нет – почему с Аней связана именно она? Что породило такую тульпу? Почему она сидит одна в пустой старой квартире и ждет того, кто никогда не приходит? Потому что так же сидит и ждет погибшего отца сама Аня?
– Пришли, – сказала Марта. – Дальше сам, мне нельзя.
Я вошел в подъезд того самого дома. В той странной реальности, в которой мы сейчас пребывали, он выглядел иначе – почтовые ящики не были забиты бесплатными газетами, стены не были обклеены рекламой, а главное – дверь угловой квартиры не была заложена кирпичом. Обычная деревянная дверь, с пластмассовой единичкой, прибитой бронзовыми обойными гвоздиками к полотну.
Я нажал кнопку, и в полной тишине противно зазуммерил электромеханический звонок. За дверью быстро затопали маленькие пятки, клацнул английский замок – и на меня уставились снизу пронзительно-синие, с темным ободком глаза.
– Папа? – неуверенно спросила меня девочка. – Это ты?
– Э… – К такому вопросу я оказался не готов.
– Она сказала, что скоро придет папа и все будет хорошо.
– Ну… будет, наверное… А тебя как зовут?
– Никак. Она не успела дать мне имя.
Мы стояли на пороге, девочка смотрела на меня с надеждой и ожиданием, а меня наполняло мучительное ощущение, что если я сейчас задам правильный вопрос, то все решится. Мучительное – потому что ни черта в голову не приходило.
– Антон, быстрее, сюда! – закричала с улицы Марта.
– Я вернусь, – сказал я девочке, – дождись меня!
Выскочив из подъезда, я увидел свою рубашку, исчезающую за углом дома, и ринулся за ней.
– Они вошли туда, – сказала Марта.
Стеклянная дверь с картонкой «Аренда» была полуоткрыта, оттуда слышалась какая-то нездоровая возня, что-то гремело и падало, кто-то топал, сопел и матерился.
Я услышал полузадушенный женский крик, и в голове у меня как будто что-то с хрустом сломалось. Мне стало спокойно тем спокойствием, с которым, наверное, рулят к блокпосту на груженном тротилом пикапе.
…I could’ve, could’ve, could’ve, could’ve, could’ve, could’ve been
A killing, killing, killing, killing, killing machine…[71]
– Да заткните ей рот, придурки толстопузые! – скакал вокруг разрисованного стола карлик.
Толстый бородач в балахоне запихивал в рот Анюте какую-то тряпку, она мотала головой, не давалась, и он ударил ее кулаком по лбу. Голова мотнулась, ударилась о столешницу, и девушка, закатив глаза, отрубилась.
– Что ты наделал, дебил? – завизжал карлик. – Она должна быть в сознании! До самого конца! Иначе не сработает!
– Можно трахнуть эту девку? Это ее взбодрит…
Под балахоном бородач был вдоль и поперек перепоясан кожаными ремнями, из-под огромного пуза задорно торчал член. В него я и выстрелил первым. Пистолет подпрыгнул, чуть не прилетев мне стволом в нос, и я перехватил его двумя руками. Так дело пошло лучше.
– Не надо, не надо… – верещал карлик, но я молча навел на него ствол и нажал курок. Я уже приспособился к могучей отдаче и наверняка попал бы даже в такую мелкую мишень, но пистолет только сухо щелкнул. Говно из меня киллер – расстрелял обойму, и теперь пистолетом только кидаться. Помещение бывшего ателье напоминало бойню, в воздухе висел пороховой дым, по полу текла кровь. Я вспомнил, что уже видел эту картинку, но мне было все равно.
– Антон, ты все неправильно понял, – карлик отступал к стене, – это для…
– Да похуй, – сказал я коротко.
Я пошел к нему, зная, что и без пистолета прекрасно справлюсь.
Аполлион выхватил слишком большой для такого недомерка нож, метнулся к столу и приставил его кончиком к шее потерявшей сознание девушки. Для этого ему пришлось встать на цыпочки и изо всех сил вытянуть руку. Это выглядело бы смешно, но не сейчас.
– Клянусь, я ее прирежу!
Я только головой покачал. Во мне не осталось никаких эмоций, я как будто смотрел на все сквозь толстое стекло, в ушах звенело. Я не собирался вести переговоры, и карлик это понял.
– Ну и дурак, – сказал он неожиданно спокойно. – Ведь она могла бы выжить.
Он подпрыгнул и воткнул нож.
Лезвие глухо ударилось в дерево. Анюты на столе не было.
Я торопливо сделал шаг вперед, заслоняя сидящему на столешнице ребенку обзор. Незачем ей смотреть на то, что я тут устроил. Карлик проворно отскочил назад и застыл в углу уродливой горгульей, сверкая из темноты злыми глазками.
– Она осталась там, ждать папу, – сказала девочка.
– Вот оно, значит, как, – сказал из своего угла Адимус, – какой интересный расклад…
Голос его был спокойным и даже немного торжествующим – он хорошо разбирался в людях и понимал, что при ребенке я ему ничего не сделаю.
– Ты мой папа? – робко спросила она снова.
– Сошлось! Все сошлось! – захохотал карлик. – Ну конечно!
Я покосился на него в недоумении.
– Да, девочка, это твой папа! – закричал он. – Конечно же, это твой папа! Как я сразу не понял?