– Ты что несешь… – начал я угрожающе, но тут за окнами мигнул и погас свет нашего безумного неба.
Стало темно.
– Папа! Наконец-то ты пришел… – Девочка уткнулась лицом мне в грудь и изо всех сил обхватила руками.
Я растерянно прижал ее к себе и огляделся – в слабом лунном свете, проникающем сквозь грязные окна, заброшенное ателье было пусто. Никаких тел и луж крови, никаких гильз и порохового смрада – слабо пахло пылью и плесенью. Я аккуратно, стараясь не беспокоить прижавшегося ко мне ребенка, вытащил из кармана телефон – на зажегшемся экране было две минуты первого. Четырнадцатого числа месяца июля.
Эпилог
– Доброе утро! С вами «Радио Морзе» и Антон Эшерский! Сегодня шестнадцатое июля, это День вкусной еды, День рисования на асфальте и, заодно, День беспричинности. Если у вас все «просто так сложилось», «ну, вот так вышло» и «я ничего не делал, оно само» – поздравляю, это ваш праздник! Иногда действительно все происходит само по себе, а мы только смотрим и удивляемся. Но помните – незнание механизмов мироздания не освобождает от ответственности!
На этом я прощаюсь с вами и передаю микрофон Евгению Продулову, отныне он тут главный! Не скучайте, жители Стрежева, слушайте музыку на «Радио Морзе»!
…Он мог бы спалить этот город,
Но города, в сущности, не-е-ет… —
блеял в эфире БГ.
Я выключил микрофон, снял наушники, положил их на пульт и вышел в аппаратную, где Чото развлекал синеглазую девочку с хвостиками. Он делал суровое пафосное лицо, напрягал воображаемые мускулы и героически повергал невидимого противника. Она весело смеялась его гримасам.
– Все, Женя, теперь это твое хозяйство, – сказал я, убирая в рюкзак любимую кружку.
– Женя? Не Чото? – поразился он.
– Ты вырос из этого прозвища, коллега. И не стесняйся сказать Кешью, чтобы он поднял тебе зарплату, а то он сделает вид, что и так сойдет.
– Пап, он так смешно тебя изображает! – сказала белобрысая, хихикая в кулачок.
– Меня?
Женя смутился, но я только рукой махнул. Какая теперь разница. Пусть развлекается.
– Уезжаешь? – спросил он.
– Меня тут больше ничто не держит.
Забывающий свой бесконечный день город стал мне невыносим. Я бы уехал сразу, но пару дел надо было закончить.
На похоронах Сергея и Елены Трубных стояла, опираясь на локоть Павлика, одетая в траур Анюта. Лицо ее было горестным, но пустым. Героический имидж с городского сисадмина быстро линял, он был растерян и, кажется, плохо понимал, что делает здесь и почему эта женщина рядом. С моим отбытием существование тульпы окончательно станет бессмысленным. Я бросил комок сухой земли на крышку гроба и мысленно попросил прощения, что не сберег. Надеюсь, где-то там, в бесконечном никогда, синеглазая девушка с красным нетбуком, сидящая в пустой квартире из своего детства, дождалась родителей.
Над общей могилой завел положенный речитатив суровый священник с перекошенным от застарелого шрама лицом, и я начал пробираться к выходу.
– Это не твоя вина, – сказала мне Марта, – что она замкнула город в петлю. И не твоя вина, что так все кончилось.
Да черта с два не моя. Я мог бы быть немножко меньше мудаком.
– Настя, – сказал я той ночью, глядя в синие, совершенно Анютины, глаза ребенка.
Я придумал это имя на случай, если мы с ней поженимся и заведем детей. Не пропадать же ему теперь?
– Очень трогательно, – мрачно сказал карлик. – Так я пойду? Ты не будешь меня душить, или топтать, или что ты там собирался делать только что?
– Ничего не хочешь объяснить?
– Нет.
– А придется. Кто она?
– Твоя дочь. Она дождалась отца, которого не дождалась ее мать, круг замкнулся, все закончилось. Всем спасибо, все свободны. Так я пошел?
– Ее мать?
– Ты тупой?
– Я еще могу передумать насчет «душить и топтать».
– Тупой, – констатировал карлик. – Это твоя дочь от Анны Трубной. Девушка – сюрприз! – была от тебя беременна. Но эта сумасшедшая истеричка…
– А в глаз?
– Эта трепетная нежная душа, – поправился Адимус, – не хотела детей от мудака и как раз тринадцатого сделала аборт. Ночь, отчаяние, гормональный срыв, известие о смерти родителей… Хлоп – и имеем то, что имеем. Проклятый город. В любом другом месте она бы просто повесилась, не доставляя хлопот никому, кроме патологоанатома.
Карлик осторожно, бочком вдоль стены, направился к выходу. Я его не останавливал. Мне было о чем подумать.
– Вы, как всегда, сделали все по-своему, Антон, – пожурил меня Вассагов. – И что в результате? Драма, жертвы, лишние проблемы вам и мне.
– Какие еще жертвы? – сделал стеклянные глаза я. – Не понимаю, о чем вы!
– Да-да, разумеется. Не понимаете.
Он вздохнул и раскрыл ноутбук – беспощадная цифровая реальность стремительно заполняла возникший было информационный вакуум.
– Будем считать, что у меня нет к вам претензий, – признал он, выдержав тревожную паузу. – Почти все, что вы испортили, можно исправить. Кроме вашей жизни, но это не мои проблемы.
– Я могу уехать? Меня не станут искать с милицией и собаками?
– Что случилось в Стрежеве – остается в нем. У нас, как вы наверняка заметили, есть некоторые местные традиции, и мы их ценим. Это одна из них. Если вы покинете город – считайте, что вас тут не было. Это будет лучше в первую очередь для вас.
– Если покину? – напрягся я.
– Одно условие. Несложное.
– Я заранее боюсь…
– Вы заберете это с собой, – он выделил «это» голосом так, как будто я ему на стол насрал.
– А если нет?
– Антон, – укоризненно сказал Вассагов, – не усложняйте, пожалуйста. Я понимаю, что вы не готовы стать отцом, что для вашего поколения дети – обуза, что ее происхождение вас пугает и так далее. Однако я вынужден настаивать. Ее не должно быть здесь. Ее мать много значила для города – к сожалению, мы слишком поздно это поняли, – и дочь может оказаться причиной еще одного кризиса.
– Черт с вами, – согласился я. – Она же не исчезнет, как только я перестану на нее смотреть, и не вопьется мне ночью клыками в глотку?
– Нет, она не исчезнет, стоит вам отвернуться, – терпеливо объяснял мне профессор Маракс, – и она не чудовище, которое ночью вцепится вам в горло. По всем тестам это самая обычная десятилетняя девочка. Нормальный здоровый ребенок, развитие соответствует возрастным нормам. Кстати, генетический тест показал, что она ваша дочь во всех смыслах…
«Во всех смыслах дочь», не обращая на нас никакого внимания, болтала ногами, сидя на лабораторном столе, и гоняла шарики на планшете профессора.
– Не рановато мне иметь десятилетнюю дочь? – спросил я, со сложными чувствами глядя на курносое белокурое существо.
– Ранний ребенок, бывает. Кто из нас достаточно осторожен в… сколько там выходит? В семнадцать лет.
– Издеваетесь?
– Чуть-чуть, – признался профессор, – скорее иронизирую.
– И что мне с ней делать?
– Накормить мороженым, – сказала девочка, отложив планшет. – Я не плакала, когда брали кровь. Ты обещал!
– Ты храбрая девочка.
– Ты удивишься насколько. Папа.
– Я говорила, что обращусь с просьбой? – напомнила Марта.
– Да, – сказал я, неловко пытаясь расчесать белобрысые лохмы на голове своей внезапной дочери. – Конечно. Валяй.
– Дай сюда, – Марта отобрала у меня расческу, и дело сразу пошло быстрее. – Я прошу взять меня с собой.
– Куда? – Я не удивился, ожидал чего-то в этом роде.
– Отсюда. Город не хочет отпускать меня. Что случилось в Стрежеве – должно остаться в нем. Но ты сможешь.
Честно говоря, я не чувствовал себя ей обязанным. Во всяком случае – настолько. Не так уж она мне и помогла. Нас ничего не связывало, и мне с ней было неловко и странно. Красивая женщина, но не мой типаж.
– Понимаешь, Мартын уже начал забывать, что у него то ли есть, то ли была, то ли не было сестры… Не хочу проверять, что случается с брошенными тульпами.
И все же… Не могу отказать. Не по-пацански это.
– Как я и говорила, ты можешь просто сказать мне «нет».
– Да. Я помогу тебе.
Одну женщину угробил, может, хоть другую спасу?
– Ты будешь моей мамой? – спросила ее Настя.
– Если твой папа захочет.
– Папа пока не знает, – сказал я честно. – Временно исполняющей обязанности пойдешь? Мне понадобится помощь. Я слишком многого не знаю о тульпах…
– Поверь, – рассмеялась Марта, – о десятилетних девочках ты не знаешь гораздо больше!
– Опять нажрался? – нудела недовольная женщина, проходя мимо веранды открытого кафе. Мы с Мартой невольно переглянулись. Настя была слишком увлечена мороженым.
– И ничего не нажрался! Две кружки пива с друзьями!
– И друзья твои такие же…
– На свои пью! – гордо отвечал мужичок. – И вообще, суббота сегодня.
– Неужели непременно надо пить, Сеня?
– Что ты от меня хочешь? – начал закипать тот. – Повесил я твою полку, имею право расслабиться! Мало тебе было…
– Ладно, ладно, не буду больше, прости, – примирительно сказала женщина. – Я же беспокоюсь за тебя…
– Беспокоится она, – бурчал, удаляясь, Сеня. – Делать тебе больше нечего…
Обернувшись, он внезапно подмигнул нам с Мартой и приобнял жену за плечи.
Я помахал ему рукой.
В ракушке летней сцены парка играл Менделев. Он был слегка нетрезв и чуть небрежен, но все-таки чертовски хорош. На лавочке первого ряда сидела, пялясь на него коровьими влюбленными глазами, Оленька. Удивительно, но, кажется, они хорошая пара. Взаимодополняющая. Я покосился на Марту – она смотрела на Мартына со странным выражением лица, иногда почти незаметно морщась, если исполнение было несовершенным.
– Может, пойдем? – спросил я осторожно. – Настя устала.
– Знаешь, ничего к нему не чувствую, – ответила она, – как будто просто знакомый лабух, чужой человек. Я думала, будет тяжелее.