р Шалый!
Я решил, что настал момент прекратить это позорище, пока слушатели не выключили свои приемники навсегда. Городские чиновники вопиюще не медийны, как специально их таких подбирают.
…After I count down, three rounds, in Hell I’ll be in good company
In Hell I’ll be in good company…[19]
Шепелявые южане Dead South запели о том, что в аду мы будем в отличной компании, а я прочел Анино сообщение: «Спроси его про доктора Здоровец. Она пропала». Вот неймется ж ей…
– Спасибо за интересную беседу, – неискренне прощались мы с главмедиком, – приходите к нам снова…
(«Черт тебя принес, унылое мудило…» – думал я при этом. Судя по выражению глаз, унылое мудило думало что-то аналогичное про меня.)
– А кстати, что за история с доктором Здоровец? Говорят, она пропала.
– Ну вот, опять эти глупости! – возмутился Шалый. – Никто у нас не пропал! Яна Аркадьевна Здоровец не отличалась… то есть не отличается, – быстро поправился он, – коллективным духом и уживчивостью характера. Так что ее решение покинуть ряды персонала больницы никого не удивило.
– И в каком направлении она эти ряды покинула? – уточнил я.
– Не знаю и знать не хочу! – отрезал главврач. – Мне пора, до свидания!
Вот и поговорили…
«Жду в кафе на углу!» – всплыло на экране телефона, и я уступил микрофон Чото.
– Женя Пра-а-адулов и но-о-о-вости на «Радио Морзе»! – донеслось из студии его торжествующее завывание.
Пикирующий дятел.
– Пожилая женщина через тридцать лет вспомнила, что ее муж куда-то ушел, двое пенсионеров пытались украсть водонапорную башню, старик вербовал в библиотеке сторонников буквы «ё», старушка лечила суставы героином, пенсионерку приняли за пуклу и теперь обвиняют в избиении соседей лопатой…
Вот это я понимаю – активная старость!
– Так, – забыв поздороваться, накинулась на меня Анюта, не прекращая при этом наворачивать омлет с ветчиной, – я кое-что нарыла!
– Приятных раскопок, – вежливо ответил я и попытался привлечь внимание официанта.
Он проигнорировал меня и ушел в подсобку.
– Эта самая Здоровец… Кстати, что сказал Шалый?
– Что она вредная тетка, всем надоела и все счастливы, что она наконец уволилась.
– Врет! – резко сказала Анюта. – Ну, то есть она действительно хамоватая баба, но ни черта она не уволилась. Просто исчезла.
– Мало ли… – Я постучал по столу, но официант не соизволил выйти. Хрен ему, а не чаевые теперь.
– А главное, – продолжила Анюта, – все документы задним числом изменены так, как будто она никогда в этой больнице не работала! И все делают вид, что так и надо!
– Черт, неужели мне тут даже меню не дадут? – разозлился я.
– Да плюнь ты на это меню, ты меня послушай! – горячилась Анюта. – Ты представляешь масштаб подчисток? Она же не один год там проработала!
– Чушь какая-то, – отмахнулся я. – Гораздо проще было бы подделать одну подпись на заявлении «по собственному».
– Вот именно! – У Анюты горели глаза. – Тут какая-то серьезная тайна!
– Или твой источник брешет… – выдвинул альтернативу я.
– Я сама свой источник, – сказала она почему-то смущенно.
– А кто эта Здоровец по специализации? – спросил я чрезвычайно нейтральным тоном.
– Какая разница? Ну, завотделением гинекологии – не важно…
Как интересно… Нет, мы предохранялись, конечно, но была пара моментов… (Алкоголь создает больше людей, чем уничтожает.) Глупо звучит, но я был бы рад.
– Вот даже не думай! – обломала меня Анюта.
– Не буду думать, – послушно согласился я, – от этого на лбу морщины.
– Слушай, Антон… Можешь мне сегодня помочь?
Она положила мне руку на колено, и я немедленно почувствовал полную готовность. Готовность помочь, разумеется.
– Мне нужно интервью с лидером оппозиции. Но он противный и все время за задницу хватает.
– Так не ходи.
– Не могу, главред ему обещал. Сходи вместо меня, а? Я тебе диктофон дам, потом сама расшифрую…
– Диктофон у меня есть, – отмахнулся я. – Послушай, давно хотел спросить… Ты только не обижайся.
– Спроси, но ничего не обещаю.
– Почему ты вернулась в Стрежев? Тебе предлагали топовый глянец в столице, я помню. Крыскина никогда тебе не простит, что ты отказалась. Она бы убила за такую возможность. А ты выбрала муниципальный еженедельник и сайтик с региональным политконтентом. Очень мило, но очень мелко.
– Лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме!
– Серьезно?
– Нет, – засмеялась она, – просто цитата хорошая.
Я говорил, что в Стрежеве никто не улавливает цитат? Анюта – исключение. Она да еще Славик. Он тоже смог бы щегольнуть при случае Плутархом.
– На самом деле, Антон, я не знаю, – призналась она, – просто ощущение, что мне надо быть здесь. Что это мое место. Что этот город любит меня.
– Даже сейчас?
– Особенно сейчас. Счет, пожалуйста!
Никто не явился. Я поднялся, дошел до стойки и постучал по ней. Тишина. Я заглянул в подсобку. Там никого не было.
– Вот тебе очередное таинственное исчезновение, – сказал я Анюте, – не хочешь расследовать?
– Хватит надо мной смеяться, – отмахнулась она, – это серьезная тема. Я оставлю деньги на стойке, мне пора. Так сходишь к нему?
– Куда ж я денусь…
Анюта упорхнула. Я посмотрел ей вслед и прошел на кухню. Столы были пусты, холодильники выключены, плита холодна и успела изрядно запылиться. Но кто-то же приготовил Анюте омлет с ветчиной и кофе?
Забавненько.
– …А шестого мая был бы День Фрейда. Это человек, который рассказал нам страшную правду о бананах. Благодаря ему вы знаете, что во всех ваших проблемах виноваты секс и родители.
Ну и бананы, конечно.
Если вы хотите поговорить об этом – звоните в студию. Вам никто не ответит, потому что телефонный аппарат у нас кто-то спер, но, пока идут длинные гудки, вы успеете получить небольшой катарсис…
Я запустил рекламный блок и вышел в аппаратную. Чото возился с бумажками, готовя новости.
– Слушай, а ты в кафе на углу давно был? – спросил я его.
– В каком кафе на углу?
– Ну, в соседнем доме же, на углу Блаватской и Кастанеды?
– А там есть кафе?
– Оказывается, есть…
– Странно, никогда не замечал… – ответил Чото рассеянно, вычитывая какую-то распечатку, – надо зайти как-нибудь. Кофе там хороший?
– Не знаю, но обслуживание так себе…
Забавненько…
Порфирий Дидлов, лидер партии православных коммунистов, оказался шумным лысым коротышкой в криво сидящем голубом костюме и галстуке цвета «лопни мои глаза». На лацкане пиджака были приколоты комсомольский значок и серебряная иконка на булавочке. Не знаю, какое отношение его партия имеет к Христу и Марксу, но магия слова «партия» настолько сильна, что превращает в говно любые, даже самые правильные слова, поставленные после. Безотказное колдунство.
Непримиримость его оппозиции была, главным образом, в том, что он не простил мэру гей-парада. Порфирий был яростный, непримиримый гомофоб.
– Дидло`в я, так и запишите, Дидло`в, на втором слогу ударение! – горячился депутат. – А не «диґлдов», как эти тридварасы из телевизора меня обзывают, как будто я хрен резиновый. Этим гомикам везде хрены мерещатся, только и мечтают, чтобы их в булки долбили. Там же одни гомосеки на телевидении, расплодил наш мэр заднеприводных! Только и делают, что в попки пердолятся. Дерут друг друга в дупла-то! В задние ворота долбятся!
Порфирий так смачно и со вкусом выговаривал все эти «булки» и «дупла», что я на всякий случай отодвинулся подальше.
– Да если бы не мы, правкомы, то в городе уже давно бы всем голубые заправляли. Оно и в Думе, между нами говоря, говномесов хватает. Присовывают в очко, а как же. Куда один пролез – там скоро все такие будут. Гомики и пуклы кругом, Антох! Ну, кроме нас, православных коммунистов, конечно. Мы за эту, как ее… традиционную семью!
Я невольно покосился на руки Дидлова – на толстых коротких волосатых пальцах не было обручального кольца, только уродливая, но массивная золотая печатка с серпом и молотом поверх креста. Крест был почему-то «лапчатый», тамплиерский.
– А все мэр, его рук дело. Сам-то он вроде нормальный – хотя сейчас от кого угодно можно ожидать, – но просто помешался на голубцах! Ну и на этих еще… пуклах. Которые тоже поди пендюрят друг друга в сракотан. Я тебе вот что скажу, чисто между нами, – Порфирий склонился ко мне, обдав запахом лука, которым забивал перегар, – выключи-ка свою машинку, будь другом.
Я сделал вид, что выключил диктофон, – лампочка погасла, но запись продолжалась.
– Этот мудак всерьез верит, что всё пиндосы устроили!
– Что? – удивился я.
– Ну, вот это все, – депутат сделал широкий круговой жест рукой, показывая глобальность охвата. – Ждут, мол, теперь, когда мы станем достойны, – тогда они нас в Гейропу свою примут. Вот мэр и рад стараться, придумывает всякую хрень, чтоб типа как у них. Ну не дебил, а?
Депутат противно захихикал, потом придвинулся еще ближе, оглянулся вокруг и перешел на шепот. Запах лука, перегара и какого-то ядреного одеколона стал невыносим.
– А я вот что тебе скажу, Антоха, – слабо` такое пиндосам! Пиндос нынче не тот пошел, кроме как в жопки ебстись, ни на что не годен. Это наши, Антох!
– Какие «наши»? – спросил я безнадежно.
– Ну, вообще – наши. Так-то они открыто не могут, везде засела эта шваль подпиндосная, типа мэра нашего. Пидор на пидоре, и тронуть их не смей – санкции-херанкции. А тут раз – тайный эксперимент! Не зря здесь интернета ихнего нет, в котором что ни открой – везде либо черный негрильский хрен, либо волосатая пидорская жопа.
Я не стал рассказывать депутату про таргетирование контента, только покивал понимающе – да, мол, так оно все и было в интернете этом. Жопа на жопе сидит и хреном погоняет.
А тот сел на стуле ровно, сделал пафосное лицо и жестом разрешил мне включить диктофон. Неофициальная часть, видимо, была окончена.