С тех пор ежегодно в первые десять дней месяца мохаррам все персы переживают трагическую гибель имама и его семейства. Люди пребывают в глубокой печали, как будто гибель имама произошла вчера. Путешественники свидетельствуют, что до настоящего времени разыгрываются мистерии, в которых рассказываются и представляются события 10 мохаррама 61 г.х., а зрители являются не только соучастниками действа, но теми, кто скорбит о несчастные убиенных.
Приведем одно из описаний праздника Мохаррам конца XIX — начала XX в. Оно принадлежит русскому путешественнику Л. Богданову, который писал в 1909 г., что во время праздника Мохаррам на всех перекрестках больших улиц воздвигаются черные палатки, в которых рузеханы («чтецы») рассказывают в трогательных словах историю гибели имама и его семейства, ежедневно проходят мистерии, так называемые тазийе, что означает «оплакивание». И действительно, когда на сцене идет печальная драма Кербелайской степи, рыдания слышатся со всех сторон, зрители в религиозном экстазе бьют себя в грудь и рвут на себе платье. Во время мохаррамского траура все ходят с расстегнутыми воротниками: это, вероятно, должно обозначать, что печаль так велика, что нет времени и желания следить за своей одеждой. По всем улицам начинают ходить траурные процессии, участники которых носят богато разукрашенные знамена, носилки, чтобы подбирать раненых во время Кербелайской битвы, особое знамя с изображением руки Аббаса. По всему городу проходят представления утром и вечером в специально для этого предназначенных зданиях — такийе. Здания эти строятся и поддерживаются на средства частных лиц, и устройство их есть богоугодное дело, подобно постройке мечети или школы. Есть среди них такийе, в которых размещаются несколько тысяч человек, а исфаханская мечеть вмещает 20 000 зрителей.
В Тегеране самая большая такийе, по словам Л. Богданова, носила название «Шахская», так как содержалась на средства шаха и примыкала к дворцу с южной стороны. Это огромное круглое здание без крыши, вместо которой натягивался парусиновый тент. Центральную часть занимала эстрада, на которой происходило действо. Вокруг нее оставляется дорожка для действующих лиц. По стенам — ложи партера, называемые тахтче, а над ними — ложи других ярусов, балахане. Стены совершенно закрыты дорогими коврами, драгоценными керманскими и кашмирскими шалями и золототкаными платками. Всюду висят зеркала, часто очень старой венецианской работы, весьма ценимой в Персии. Лампы и канделябры, любимое украшение персидского дома, сверкая хрустальными подвесками, в неимоверном количестве расставлены повсюду. Над входной дверью висят две написанные на стекле фигуры. Одна в стоячем положении, в зеленой чалме — это Пророк, другая в сидячем — с мечом в руках, платок опускается по арабскому обычаю с головы на плечи — это сам повелитель правоверных. Ложи устраиваются обыкновенно частными лицами, соперничающими между собой в богатстве и украшениях, которые обычно после окончания мистерии приносятся в дар шаху. Вход открыт для всех: и нищий, и солдат, и носильщик сидят рядом с купцом и вельможей, курят с ними из одного кальяна и пьют из одной чашки воду со льдом, разносимую благочестивыми людьми в память страданий от жажды, которые претерпевало семейство имама на Кербелайской равнине. Как добавляет путешественник, «égalité, fraternité» — дело не только этих дней, а вообще всей жизни персов, где нищий и усталый путник всегда найдет себе место за столом вельможи и отдых в его доме [Богданов, 1909, с. 52].
Как отмечал в 1886 г. автор, скрывшийся под инициалами Д.К., во время всех действий царят спокойствие и порядок. Однако у входа в театр порядок поддерживался шахскими фаррашами, вооруженными длинными гибкими прутьями, которыми они «награждают» публику, если происходит давка. Здание поражало европейца своей грандиозностью и великолепием. Руководит действием режиссер, он ходит по сцене и подсказывает актерам их роли, которые большинство исполнителей знают наизусть. Хотя декорации отсутствуют, но все построено таким образом, что сами зрители становятся в то же время действующими лицами трагедии. В случае если надобно изобразить войско Хусейна, находящееся в пути, то по дорожке вокруг эстрады движутся нескончаемые караваны верблюдов, мулов и верховых лошадей изумительной красоты, украшенных драгоценностями и дорогими тканями. Говорят, что число их доходит до двух тысяч. Зрителей не смущает, если атрибутами действа VII в. являются предметы современного им интерьера. Так, эмир Тимур, идя походом на Сирию, может разъезжать в английском шарабане, а царь Соломон, повелевающий джиннами и передвигающийся на ковре-самолете со своим троном и приближенными, ездит по сцене на шахском автомобиле. Зрители так сопереживали мучениям имама и его семейства, что не обращали внимания на такие мелочи, а в особо трогательных местах весь театр рыдал и колотил себя в грудь. Рассказывают, что актеры, изображающие несимпатичные роли Шимра, Иезида, Убейдуллаха и их воинов, нередко бывают избиты толпою фанатичных зрителей.
Во всех мероприятиях, связанных с проведением Мохаррама, участвует все население того или итого квартала, или селения, грандиозные празднества устраивались в конце XIX в. в столице — Тегеране и в крупных городах. Особенно страстными поклонницами различных представлений тазийе являлись женщины; в силу своей эмоциональности в самых патетических местах драмы о Хасане и Хусейне они поднимали такой плач, что часто заглушали голоса чтецов-актеров. Удивительно для наблюдателей было то, что во время тазийе тысячная толпа, растроганная и потрясенная, начинала рыдать [Д.К., 1886, с. 538–539].
Немного найдется свидетельств отношения женщин к празднествам в период Мохаррама. Одно из них рассказывает о состраданиях женщин к безвинно погибшим Хасану и Хусейну, но также и о том, что женщины с большим удовольствием принимали участие в празднествах. В дни Мухаррама можно было вдоволь накуриться кальяна, пить щербет, «насладиться грызением аджиля (арбузные, тыквенные семечки, поджаренный горох, фисташки, орехи), выпить чаю — расходы на подобные угощения публики ложатся на владельца „такие“, только в месяц мухаррам все эти прелести „такие“ женщина получает сполна» [Д.К., 1886, с. 540]. Есть еще одно немаловажное обстоятельство, почему женщины ожидают празднеств во время Мохаррама. В помещении, где даются представления, женщины и мужчины находятся вместе продолжительное время, общепринятыми являются прогулки вне дома и в более позднее, чем обычно, время, когда через три часа после захода солнца невозможно пребывание женщин вне дома. Иногда в период Мохаррама устраиваются как бы такийе только для женщин, где они одновременно демонстрируют свою красоту и наряды; только во время Мохаррама допускается совместное хождение в баню, в номера. Такая относительно свободная манера общения в этот период дала основание считать Мохаррам не только трауром по мученикам Хасану и Хусейну, но и Праздником женщин:
Мухаррам пришел, и настал великий праздник женщин,
Для сидевших по уголкам нашелся предлог…
О трауре, глубокой скорби народа по мученикам также свидетельствует следующее. С давних времен существовал обычай, когда на храмовой площади играли музыканты — трубачи и барабанщики которых раньше называли амалее шукух, а в настоящее время — нагаре [Хосрови, 1973]. Махин Хосрови, наблюдавший церемонии нагаре в Мешхеде в 70-х гг. XX в., пишет, что музыканты считаются служителями храма, им отведено постоянное место — помост около восточных ворот храмового двора. Играли музыканты каждый день, а по свидетельству толкового словаря «Бурхан-е Кати» (1963), при Саффаридах (IX–X вв.) музыканты играли перед храмом три раза в день, при султане Санджаре (XII в.) — пять раз.
В 70-е годы XX в. музыканты играла во время Рамазана рано утром, в четыре-пять часов, в праздничные дни играли также вечером и перед заходом солнца. Но в дни Мохаррама музыканты в нагаре-хане никогда не играли [Хосрови 1973].
В проведении праздников, других памятных дат большое значение играет этикет, воспринятый из мусульманских вероучений, различных преданий и нравоучений, а также традиция, на которую влияли нормы обычного права. Это отразилось на ритуале проведения того или иного события. Все участники празднеств знают, как необходимо поступать в тех или иных случаях во время торжеств, хотя обычно ими руководят более авторитетные и уважаемые «предстоятели», которые, в свою очередь, пользуются различными наставлениями или сборниками проповедей. В одном из таких сборников говорится, что надо знать о том, что «на базаре служения нет товара дороже — рыданий. Рыдания — причина услышания молитвы, они повышают сан человека… Рыдания придают блеск зеркалу сердца и делают его способным к познанию бога и любви» [Бертельс, 1924, с. 26]. В большом сборнике проповедей, литографированном в Тегеране в 1227 г.х. (1860 г.), рассказывается, что, согласно преданиям, или будут плакать, кроме тех, которые плакали от божьего страха или о страдании почтенного господина мучеников, и поэтому он воспретил близким своим людям все свойственные отчаявшимся поступки, кроме рыданий.
Слезы — лекарство для всякой неисцелимой болезни,
Рыдающие очи — источник благодати,
Слезы счищают с сердца ржавчину тоски,
И сердце становится зеркалом вечной красы.
Слезы — напиток того, кто болеет горем,
Слезы — противоядие от яда страданий.
Пламя скорби разгорится в полымя,
Если слезы не поливают на него воды.
Как тогда воспламеняется сердце,
Что от искры сгорает и душа и тело.
Слезы — ценность райского сада.
Слезы — звонкая монета прощенных грешников.