и всех членов общества» [Türkçe sözlük, 1974, с. 314]. Поэтому в толковом словаре турецкого языка термин геленек определяется как «один из факторов, создающих нацию (миллет)» [Там же].
Как известно, в Османской империи понятие этнической принадлежности подменялось понятием конфессиональной принадлежности. К. Дж. Мак-Коан во второй половине XIX в. писал, что «национальное самосознание было подчинено религиозному: подданный Османской империи редко называл себя турком или хотя бы османцем, но всегда мусульманином» [Мак-Коан, 1884, с. 119]. Этноним «турок» использовался исключительно в крестьянской среде, и в устах представителей османского высшего общества, горожан и даже части крестьян приобретал пренебрежительный оттенок, являясь синонимом «мужика», «деревенщины» [Еремеев, 1980, с. 140]. Тем не менее, чувство принадлежности к турецким корням жило среди сельского населения Анатолии, находя свое отражение, в частности, в народных праздниках и богатом фольклоре, сопровождавшем обычаи и обряды календарного цикла.
Из истории изучения
Изучение календарно-праздничной культуры турок является в настоящее время одним из приоритетных направлений этнографических изысканий Турции. Читая сейчас этнографические журналы и знакомясь с публикациями материалов полевых исследований турецких ученых, трудно себе представить, что немногим более столетия тому назад эта тематика, как, впрочем, и все, что было связано с бытом народа, его обычаями и обрядами, не вызывала у интеллигенции интереса. Более того, подобного рода исследования не поощрялись. До середины XIX в. в работах турецких авторов можно встретить лишь краткие упоминания об основных праздниках года, отмечавшихся при дворе султана. Значительно большее место уделялось описанию религиозных празднеств и сопровождающей их обрядности. Такое предпочтение объясняется все теми же особенностями самосознания турецкого общества османского периода, когда этническая самоидентификация уступала место государственной или религиозной принадлежности. Таким образом, все, что касалось традиционной культуры анатолийских крестьян, признавалось несущественным и не достойным внимания.
В конце XIX в. кризис традиционной государственности, пробуждение национального самосознания заставили интеллигенцию более пристально взглянуть на культуру своего народа. Однако систематический сбор этнографического материала начался только в 20-х г. нашего столетия, т. е. после провозглашения республики. С этой целью учреждается Общество народоведения со своими отделениями во всех крупнейших городах Турции. Кроме того, была создана корреспондентская сеть в 25 вилайетах (областях) [Еремеев, 1960, с. 151]. К этой работе были привлечены не только ученые-этнографы, но и местная интеллигенция (краеведы, учителя и т. д.). Ими был собран обширный материал по различным аспектам традиционной культуры. Особое внимание при этом уделялось календарной праздничной культуре, поскольку, как уже говорилось выше, праздник как элемент традиции рассматривался в качестве «фактора, создающего нацию». Собранный материал публиковался в этнографических периодических изданиях («Вестник народоведения», «Изучение турецкого фольклора», позднее — «Изучение турецкой народной культуры»), а также выходил в свет отдельными изданиями (см., например: Inan A., 1930; Berkes, 1942; Erginer, 1984). Большинство этих публикаций носит чисто описательный характер, однако такой объективистский подход имеет и свою положительную сторону, поскольку позволяет рассматривать их в качестве источников.
Что касается работ исследовательского характера, посвященных календарным праздникам, их немного. Среди них книга турецкого этнографа М.А. Чая о праздновании дня весеннего равноденствия (Невруза) и бытовании весенней обрядности у турок и других тюркоязычных народов. К сожалению, значение этой работы во многом обесценивается ее сильной идеологической зараженностью. Во введении автор так определяет главные задачи своего исследования: «Наша цель показать истинного хозяина нашей национальной культуры» [Çay, 1988, с. 15]. Все попытки других исследователей, главным образом западноевропейских, показать синкретизм этого праздника расцениваются автором как проявление враждебности по отношению к турецкой культуре. Невруз рассматривается как исконно тюркский праздник, отмечающийся во всем тюркском мире, и таким образом подтверждается единство этого мира. Автора не смущает тот факт, что в настоящее время Невруз в Турции отмечается почти исключительно курдами, а не турками. Он просто называет курдов тюрками Восточной Анатолии, говорящими на турецком и курдском языках. Только упоминание о языке и племенных подразделениях позволяет судить о том, что речь идет все-таки о курдах, а не о турках. Работа М.А. Чая дает возможность представить общий подход (правда, не всегда выраженный столь категорично) турецких этнографов к исследованию календарных обычаев и обрядов. Конечно, не стоит полагать, что все этнографические публикации являются апологетикой пантюркизма, тем не менее, подобные взгляды широко распространены в среде ученых, занимающихся исследованием языка, культуры, истории турок и других тюркоязычных народов.
Особого упоминания заслуживает работа Н. Боратава «Турецкий фольклор в 100 вопросах» [Boratav, 1973]. Книга как бы обобщает и подводит итог всему тому, что было накоплено в области изучения фольклора и этнографии турецкими учеными. В форме ответов на вопросы освещены различные стороны этнографических исследований, кажущиеся автору наиболее существенными. Среди них вопросы, касающиеся календаря, обычаев и обрядов календарного цикла и связанных с ними верований и преданий, занимают одно из главных мест.
Наиболее полное освещение в этнографической литературе получили вопросы, связанные с традиционным народным календарем [Türker, 1943; Erginer, 1984; Boratav, 1973, Kirzioğlu, 1950] и весенней обрядностью турок. Кроме упомянутой выше книги М.А. Чая о Неврузе, необходимо отметить серьезный труд Ахмета Оджака, посвященный исследованию культа Хызыра, или Хызыр-Ильяса, и связанного с ним праздника [Ocak, 1990]. Вообще праздник Хыдреллез занимает особое положение в праздничной культуре турок, такое же исключительное место он занимает и в исследованиях этнографов и фольклористов. Этому празднику посвящены многие десятки статей и докладов. Пожалуй, не найдется области в Турции, где бы этот праздник не был описан во всех подробностях (см., например: Hidrelles, 1990; Korkmaz, 1989; Malcioğlu, 1968; и др.).
Для более полного осмысления календарно-праздничной культуры турок большое значение имеют работы, в которых освещены вопросы традиционного календаря и календарной обрядности у различных этнических или религиозных групп турок. Упомянем работы А.Р. Ялгына о кочевых племенах юрюков Южной Анатолии [Yalman, 1977], А. Йылмаза и Р. Йетишена о шиитском кочевом племени тахтаджи, живущем в Западной Анатолии [Yilmaz, 1948; Yetişen, 1951].
Что касается литературы на западноевропейских и русском языках, то и здесь до начала нашего века мы не найдем сколько-нибудь подробных описаний календарной обрядности, за исключением религиозных празднеств, отмечающихся по мусульманскому лунному календарю. Среди европейских ученых, обративших внимание на этот остававшийся долгое время в тени феномен культуры турецкого народа, особое место занимает В.А. Гордлевский. Предприняв в первой трети XX в. серию этнографических поездок в Турцию, он собрал уникальный материал о различных сторонах жизни турок. Живя в самой гуще народа, посещая турецкие кофейни, красочные базары Стамбула и других городов, В.А. Гордлевский прислушивался ко всему, что происходило вокруг, отмечал различные детали быта, записывал народные поверья, сказания и легенды, многие из которых непосредственно связаны календарной обрядностью. Документальная регистрация всего того, что исследователь слышал непосредственно из уст представителей турецкого народа, делает его материал ценнейшим этнографическим источником. Собранные ученым сведения о лунном и солнечном годе, о народных названиях месяцев и дней недели, о народных приметах, связанных с ними, изложены в статье «Материалы для османского народного календаря» [Гордлевский, 1968 (II), с. 89–93]. Эти материалы позднее легли в основу исследовательской статьи «Народный календарь» [Гордлевский, 1962 (IV), с. 55–65], в которой автор выявляет напластования различных эпох и делает вывод о синкретическом характере календарных обычаев и обрядов. Эту исследовательскую традицию в советское время продолжили Д.Е. Еремеев и В.П. Курылев, в чьих работах содержатся ценные материалы и суждения о традиционном народном календаре турок (см., например: Еремеев, 1980, с. 47; Курылев, 1976; Курылев, 1967, с. 65).
Календарь
Календарная система турок на протяжении истории не раз претерпевала кардинальные изменения, но прежние системы не исчезали полностью, а лишь оттеснялись новыми, поэтому и по сей день мы можем наблюдать параллельно существующие календари, выполняющие каждый свою функцию.
Предки турок, огузские племена, до принятия ислама, как и большинство народов Центральной и Средней Азии, исчисляли время по солнечному календарю, используя 12-летний животный цикл, который иногда называют «Тюркским календарем» [Turan, 1941]. Вместе с принятием ислама в X в. большое распространение у них получил календарь лунной хиджры. Однако, как полагает турецкий исследователь О. Туран, огузы еще в течение долгого времени сохраняли в памяти традиции тюркского календаря, которые перешли к сельджукам, а затем и к туркам-османам. В доказательство этого О. Туран приводит ярлык, написанный при Мехмеде Фатыхе (XV в.) на чагатайском языке о победе под местечком Отлукбели. В этом документе, обращенном к народам, связанным с чагатайской письменной культурой, использовался тюркский календарь животного цикла [