Korkmaz, 1989, с. 191]. Совпадали функции св. Георгия и Хызыра как защитников и заступников попавших в беду людей.
Под влиянием культа св. Георгия Хызыр приобрел новые, не свойственные ему ранее черты. Поскольку праздник был в своей архаичной основе скотоводческий и св. Георгий почитался прежде всего, как покровитель скота, то можно предположить, что эти функции перешли к Хызыру. Действительно, непременным элементом праздника Хыдреллез было торжественное заклание ягненка в честь святого. В этот день снималось табу на употребление в пищу мяса ягнят, и Хызыр как бы санкционировал это действие.
Но все-таки основные обряды, совершавшиеся 23 апреля (по календарю Руми), были земледельческими. Надежда крестьян на богатый урожай и связанное с ним благополучие семьи в предстоящем году выражалась в целом комплексе обрядов очистительной и продуцирующей магии. Подготовка к празднику начиналась накануне с уборки дома, поскольку считалось, что Хызыр никогда не придет в неубранный дом, и приготовления пищи. В день праздника запрещались всякие виды работ. Народная молва утверждала, что Хызыр может строго наказать тех, кто ослушается этого запрета. Полагали, что у беременной женщины, нарушившей традицию, ребенок может родиться хромым [Гордлевский, 1962 (IV), с. 61].
Обязательным элементом праздника являлось перепрыгивание через огонь, чем достигалось обрядовое очищение. Оно происходило накануне праздника, и этот вечер носил название «вечера хвороста» (чалы чырпы геджеси). С наступлением сумерек повсеместно зажигались костры, толпы народа выходили на улицы и площади, подбрасывали в костры дрова, хворост, старые циновки. Под аккомпанемент музыкальных инструментов каждый трижды перешагивал через огонь, через костер перетаскивали больных. Как уже говорилось, пламя костров наделялось исцеляющей и очищающей силой, а зола и пепел мыслились в качестве апотропеев. Золой мазали себе лоб, веря, что это предохранит от сглаза. В деревнях, вблизи Стамбула, ее рассыпали около домов, что, по мнению жителей, должно было уберечь скот от укусов змей и насекомых [Çay, 1988, с. 202]. В Измире сохранился любопытный обычай, заимствованный, очевидно, у христиан: в день праздника обходили ближайшие улицы с зажженными свечами [Artan, 1976, с. 7674].
Затем с улиц и площадей действие переносилось в домашние сады, где домочадцы совершали различные магические действия, имевшие целью укрепление благосостояния семьи и здоровья каждого. Тот, кто хотел в будущем иметь дом, строил из дерева или бумаги макет дома, тот, кто желал получить больше пашни, рыл землю в саду и клал туда зеленые листья и траву. Девушки, рассчитывавшие в ближайшее время выйти замуж, вешали на дерево свадебную фату, а женщины, не имевшие детей, привязывали игрушечную колыбельку. Произнося традиционную формулу «белмеле» (во имя Аллаха милостивого и милосердного), с которой мусульмане начинали любое ответственное дело, вешали на кусты роз монеты. Все эти действия связаны с поверьем, согласно которому, Хызыр на рассвете проходил через сады и ниспосылал на все находящиеся там предметы благодать. Считалось, что он может заглянуть и домой, поэтому с вечера открывали амбары с пшеницей, сосуды, наполненные едой, сундуки с приданым, на видном месте оставляли тарелку с кавутом (поджаренные, а затем измельченные зерна ячменя, пшеницы или кукурузы), которой выступал в качестве символа изобилия [Korkmaz, 1989, с. 188–189]. Верили, что таким образом семье будет обеспечен материальный достаток и счастье в течение всего года.
Значительное место в ритуалах Хыдреллеза занимали разнообразные мантические действия, вообще характерные для новогодних обрядов у большинства народов мира. В некоторых деревнях в Турции праздник по существу сводился к различным гаданиям.
Самым популярным гаданием было так называемое «вынимание нишанов». Вечером накануне праздника девушки и молодые женщины городского квартала (махалле) или селения собирались вместе и, загадывая желания, по очереди бросали в горшок с дождевой или ключевой водой нишаны — серьги, кольца, пуговицы и т. д. Во время вечернего намаза над отверстием сосуда читали молитву, затем горшок накрывали тканью, сверху клали Коран и оставляли на ночь под кустами роз. На следующий день, после утреннего намаза горшок открывали над головой одной из девушек со словами: «Я открываю для нее счастье!» Затем девочка 12–13 лет вынимала из сосуда нишаны, а остальные участницы гадания исполняли короткие четверостишия — мани предназначавшиеся хозяйке извлекаемой вещи. Содержание мани указывало на судьбу девушки в предстоящем году.
Другой распространенный способ гадания заключался в следующем. Накануне вечером на одной луковице выравнивались и подрезались две стрелки, одной давали название бахт (перс. «счастье»), другой джахт (араб. «усердие»). На следующее утро смотрели, какая стрелка выросла больше, от этого зависело, будет ли год легким и удачным или же потребуется много усердия в достижении поставленной цели [Malcioğlu, 1968, с. 4634].
Разумеется, не только личная судьба, но и перспективы на будущий урожай и связанное с ним благополучие семьи в наступающем сезоне волновали участников гаданий. С вечера замешивали тесто без дрожжей и, поместив его в посуду, подвешивали на дереве. Если наутро тесто немного поднялось, это указывало на благоденствие и изобилие в предстоящем году. Затем из теста пекли хлеб [Sadi, 1930, с. 182].
Важнейшей составной частью празднования дня Хызыра были весенние прогулки. В этот день все, кому можно было вырваться из дома, устремлялись в поля, луга, к источникам. В некоторых районах жители отправлялись праздновать на места старых летних кочевий [Гордлевский, 1960 (IV), с. 429]. Во время прогулок собирали цветы и лекарственные травы. Бытовало поверье, что травы, собранные в Хыдреллез, обладают особенно целебными свойствами. Цветы и зелень ставили дома в воду и в течение 40 дней до рассвета обтирали этой водой лицо. Считалось, что она способствует чистоте кожи, сохранению здоровья, красоты и молодости [Sadi, 1930, с. 181]. В некоторых областях Восточной Анатолии заваривали чай из 41 вида трав и цветов и пили его в качестве эликсира жизни (абыхайат) [Korkmaz, 1989, с. 189]. Нередко собирание зелени сопровождалось катанием на траве, которому также приписывалось оздоровительное действие. Собранные травы, наделявшиеся целебными свойствами, вывешивали на дверях домов или над очагом, чтобы отвести болезни.
В этот день не только собирали травы, но старались посадить какое-либо растение или цветок. Предпочтение, как правило, отдавалось плющу или другому вьющемуся растению, так как считалось, что болезни непременно выйдут из человека, если плющ обовьется вокруг дома. Для успеха в делах сажали цветы, обладающие сильным запахом [Гордлевский, 1968 (II), с. 90]. В целом весенняя зелень, изобилующая в обрядности Хыдреллеза, придавала этому празднику особый колорит. Она выступала в разных качествах: и как носительница животворящей силы природы, и как оберег, и как средство народной медицины.
Одним из непременных элементов празднества было пиршество, устраиваемое в полях, лугах, в крайнем случае в садах, но никак не под крышей дома. Пикники сопровождались шумным весельем, музыкой, играми. По словам В.А. Гордлевского, здесь бывали и тайные встречи молодых людей — смотрины невест [Гордлевский, 1962 (IV), с. 62]. Девушки качались на качелях. Качели в этот день считались обязательным развлечением. Как известно, обрядовое качание на качелях было одним из приемов плодородия, характерных для земледельческой обрядности европейских народов.
Немного осталось обрядовых действий, отражающих первоначальную скотоводческую основу праздника, которая и определила особое положение Хыдреллеза в системе календарных праздников турок. Как уже говорилось, для кочевых тюркских племен это был наиболее важный и значимый праздник, поскольку он знаменовал начало перекочевок на летние пастбища.
Воспоминания об этой первоначальной основе праздника можно усмотреть в традициях празднования Хыдреллеза при дворе султана, сохранявшихся вплоть до середины XIX в. В Стамбуле в этот день впервые после зимы лошадей султана выводили из дворцовых конюшен и пускали на сочную траву. Это событие сопровождалось пышным церемониалом. Чиновники, надзирающие за конюшнями, множество офицеров, дворцовая стража в парадной одежде, лошади в золоченых попонах, в уздечках, украшенных драгоценными камнями, и в уборах из перьев на головах составляли великолепное и пышное шествие. Всего насчитывалось до 2 тысяч лошадей [Константинополь и турки, 1841, с. 179, 180].
Скотоводческая основа праздника проявлялась наиболее ярко в праздничной еде. В отличие от Невруза в день Хызыра преобладала мясная и молочная пища: в основном вареная или жареная баранина, долма, лепешки с сыром, йогурт, халва из сыра (эшмерим). Традиция запрещала до этого дня есть мясо ягнят. Хотя на самом деле запрет нередко нарушался, как, например, во время церемоний вызывания дождя, впрочем, это было обусловлено чрезвычайной ситуацией — надвигающейся засухой, грозившей уничтожить будущий урожай. «Официально» же табу снималось только после Хыдреллеза, и потребление мяса ограничивалось лишь недостаточными возможностями семьи.
День Хыдреллеза приходился на тот период, когда ягнята начинали самостоятельно пастись и их выделяли в стадо. Такой ягненок переходил в другую возрастную категорию и назывался не эмлик («сосунок»), а кузу («ягненок»). Это событие скотоводы отмечали праздником, носившим название Праздник присоединения ягнят (Кузу катма байрамы). Часто он сливался с праздником Хыдреллез, а в некоторых местах даже вытеснял его [Boratav, 1973, с. 263]. Праздник, сопровождавшийся общим угощением, где преобладали мясные кушанья, снимал запрет на употребление мяса ягнят.
Праздник Хыдреллез хотя и не завершал весенний с