Кэй-Сё, 1978, с. 99].
Известно, что на рубеже нашей эры жители Лёссового плато на исходе зимы по месяцу не зажигали огня в очагах, что для многих было слишком тяжелым испытанием. Впоследствии период «холодной пищи» сократился до трех дней и, в конце концов, до одного дня. В таком виде древний обряд и дожил до XX в. в деревнях Северного Китая.
Во время полупоста («Холодной пищи») по традиции питались заготовленной заранее ячменной или просяной кашей. Другой разновидностью весенней обрядовой еды были свежие овощи, вкушание которых с древности символизировало в Китае «встречу весны» и, стало быть, встречу новой жизни [Кэй-Сё, 1978, с. 100, 105].
Крестьяне провинции Чжэцзян в ночь перед праздником Цинмин ели овощи и пили вино, чтобы обеспечить обильный сбор коконов тутового шелкопряда [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 4, с. 30]. К празднику Цинмин традиционно готовились и «весенние лепешки» с мясной или овощной начинкой. В деревнях Шаньдуна сохранился старинный обычай к весеннему празднику выпекать из рисовой муки фигурки ласточек, которых называли «ласточками Цзытуя». По другому древнему обычаю, в том же Шаньдуне в день Цинмин ели сласти [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 2, с. 9, 28].
Прежде существовал запрет в весенний праздник брать воду из колодца, ибо, согласно народному поверью, в этот день единственный раз в году к колодцу могли прийти напиться воды души женщин, умерших от родов [Чэнь Юаньцзин, 1978, с. 486].
Заметное место в обрядности праздника Холодной пищи занимала символика яйца, которое в Китае, как и во многих других странах, издавна служило символом жизненной силы и плодородия. (Достаточно вспомнить пасхальные яйца или широко распространенный среди древних народов Европы обычай зарывать яйцо на поле или смазывать им плуг во время пахоты, чтобы обеспечить богатый урожай [Newall, 1971, с. 115].) В древнем Китае, по крайней мере, с чжоуских времен, тоже было принято на праздник Холодной пищи обмениваться раскрашенными в разные цвета куриными яйцами и устраивать петушиные бои. Эти обычаи, не утратившие популярности и в средние века, в том или ином виде сохранились в некоторых районах до XX в. Так, в уезде Жунчэн (провинция Шаньдун) было принято в праздник Цинмин класть на алтари Божества полей куриные яйца и мучные фигурки ласточек. Мальчики, прятавшиеся позади алтарей, старались завладеть этими подношениями, что называлось «схватить чистое» [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 2, с. 28].
В Цинмин на улицах города продавались утиные яйца с нанесенным на них искусным изображением людей, цветов и птиц [Groot de, 1886, с. 222].
Празднества Холодной пищи первоначально были праздником любви, временем выбора жениха и невесты и сопровождались разнообразными играми и увеселениями на открытом воздухе, обычно на берегу реки. Известно, что когда-то в Китае юноши и девушки в дни праздника Холодной пищи качались на подвешенных к деревьям качелях — один из широко распространенных элементов обрядности весеннего праздника. Древние китайские авторы утверждают, кто китайцы переняли качели от своих северо-западных соседей. В танскую эпоху качание на качелях было популярно даже в императорском дворце, где любителей этого занятия называли «наполовину небожителями», поскольку они взлетали в небеса только для того, чтобы тут же опуститься на землю [Чэнь Юаньцзин, 1978, с. 505]. В дни «холодной пищи» было принято устраивать разного рода спортивные состязания: игры в футбол и поло, перетягивание каната, борцовские поединки и пр. Заметим, что в старину в это время полагалось изготовлять луки и стрелы [Чэнь Юаньцзин, 1978, с. 506; Moriya, 1965, с. 64].
Качание на качелях и другие игры в дни весеннего праздника были в Китае всеобщим увлечением еще в XII в. Однако к нашему времени они практически исчезли из быта китайцев. Теперь праздник Холодной пищи и чистого света, когда, по традиционным китайским представлениям, «все живое начинает расти», известен не как праздник молодости и ее буйных увеселений, а как праздник торжественного поминовения предков. В просторечии Циннии иногда называется Праздником подметания могил. Трудно выявить во всех деталях, каким образом произошла подобная метаморфоза. Нет, однако, ничего удивительного в том, что главный весенний праздник оказался в Китае прочно связанным с культом предков, который по праву можно назвать средоточием китайской культурной традиции. Достаточно сказать, что китайская культура не знала принципиального различия между богами и душами мертвых и что потусторонний мир в ней был не просто отражением, но и прямым продолжением мира земного. Это не означает, конечно, что культ предков осмыслялся одинаково в разных слоях общества.
Для конфуциански образованных верхов традиционного Китая он был высшим выражением этического начала в человеке; обряд, в их представлении, был необходим в первую очередь для его участников — как средство самопознания. Поэтому конфуцианское понимание культа противопоставляло оргиастическому началу и одержимости самоконтроль и рефлексивную отстраненность. В китайском фольклоре, однако, мы встречаем иное, более архаическое отношение к усопшим предкам: мертвые, возвратившись в лоно матери-земли, оберегают семена новой жизни и могут обеспечить благополучие живущих. Недаром похороны называли в народе «возвращением в гору» (хуань шань), а посещение могил предков — «поклонением горе» (бай шань). Добавим, что каждая семья в Китае имела свое собственное кладбище, которое в деревне зачастую примыкало к семейному полю.
Посещение семейных могил в праздник Цинмин [Smith, 1847, с. 7].
Упоминания о принесении жертв на родовом кладбище появляются в древнекитайской литературе в первые столетия нашей эры. Впервые же о поклонении императора на могилах его предков сообщается в середине VII в. В действительности мы встречаемся с продуктом конфуцианизации одного из важнейших мотивов архаического праздника — экстатического общения с предками в едином «теле» родовой жизни.
Влияние этого мотива и позднее продолжало сказываться в атмосфере непринужденного, подлинно праздничного веселья, сопутствовавшего посещениям семейных могил и резко противоречившего конфуцианскому идеалу церемониальной торжественности. Таким образом, празднества Цинмин, соединявшие в себе парадный и неофициальный образы китайской культуры, ее элитарную и фольклорную грани, сообщали культу предков значение универсального культурного символа.
Архаическая аморфность праздничного начала как воплощения полноты человеческого бытия в единстве его противоположных сторон сказывалась помимо прочего в нерасчлененности в народном быту и народном сознании обряда посещения могил и увеселительной прогулки, характерной для весенних обрядов. Подход к родовому кладбищу в Китае повсюду называли «ходить по зелени», и он необязательно совпадал с днем Цинмин. В Ханчжоу в XVII в. его могли устраивать в течение всего весеннего сезона [Тянь Жучэн, 1978, с. 28]. Хакка на Тайване еще и в нашем столетии начинали поминать усопших со 2-го месяца [Кубо, 1985, с. 360]. В большинстве районов Китая могилы предков посещали в один из трех дней до или после дня Цинмин, а в некоторых местностях, например, в провинции Сычуань — даже в интервале десяти дней [Цюй, 1976, с. 531]. Выбор дня зависел от предсказания гадателя, а чаще — просто от состояния погоды. Китайцы, принявшие христианство, посещали семейные могилы на пасху, украшали их цветами и там же ели холодные закуски [Graham, 1961, с. 149].
Поминовение предков в день Цинмин в XIX — начале XX в., расходясь во многих деталях, обусловленных локальными и социальными различиями в жизни китайцев, в основных чертах проходило повсюду по единому сценарию. В день посещения могил глава семейства с утра отбивал поклоны предкам у домашнего алтаря, принося в жертву пять, восемь или десять блюд с мясом, пельмени и вино [Hodous, 1915, с. 59]. Затем члены семьи, захватив с собой заготовленную провизию и все необходимое для обряда жертвоприношения — курительные палочки, жертвенные деньги, хлопушки и пр., отправлялись к семейному кладбищу. В большинстве районов Китая на эту прогулку семьи выходили в полном составе, что для незамужних девушек предоставляло одну из редких возможностей прервать домашнее затворничество и побывать на людях.
Придя на место, участники церемонии первым делом приводили в порядок могилы (иногда это делалось заблаговременно): убирали сорную траву, поправляли могильный холмик, обновляли надписи на могильных плитах и т. д. По правую руку от могилы выставляли подношения Небесному владыке и Божеству земли: три мясных блюда, три чашки вина, пару свечей и три курительные палочки [Hodous, 1915, с. 59]. Закончив чествование Божества земли, глава семейства и его помощники ставили по обеим сторонам надгробной плиты зажженные свечи, а перед плитой — курительницу с пучком курительных палочек. Тут же раскладывались жертвенные яства.
Каждая семья старалась как можно лучше угостить своих предков. Весьма желательными считались в данном случае «три животные жертвы» — свинина, баранина и курятина. Богачи нередко преподносили зажаренных целиком свинью, барана и курицу. Жертвовались также самые разнообразные блюда: рыба, овощи, фрукты, сладости, чай, вино и т. д. В провинции Гуандун, например, было принято ставить на могилах соевые бобы, сахарный тростник, три пиалы риса и по три чашки вина и чая [Гуандун, 1972, с. 187]. Глава семьи, опустившись перед могилами на колени, произносил короткую молитву и отбивал три поклона. Вслед за ним поклонение совершали по очереди все домочадцы. В дар душам умерших, а также богам сжигались пачки жертвенных денег, причем на них нередко выливали чашку вина. В провинции Фуцзянь вино лили также на могильную плиту [Doolittle, 1867, с. 46]. Гуандунцы расплескивали вино вокруг могил, что называлось «кормить предков» [