, возвышение которого как раз и отмечалось в обычаях и обрядах летнего периода. Не случайно членам экипажей, проигравших в состязаниях «лодок-драконов», которые как бы олицетворяли собой побитую «рать начала инь», высылали туши собак. Известно, что в древности в Западном Китае существовал обычай в дни фу вывешивать на воротах городов «разрезанные собачьи туши для защиты от вредоносной скверны» [Крюков, Переломов, Софронов, Чебоксаров, 1983, с. 254].
Еще в прошлом столетии жители Гуандуна в день летнего солнцестояния «резали собак, дабы противостоять началу инь» [Гуандун, 1972, с. 313]. Связь собак и воды откровенно выражена в обычае, зафиксированном в уезде Цюй (провинция Сычуань). Там было принято в 6-м месяце года надевать на собак шляпу и женские туфли и в таком виде брать их с собой на прогулку — «ради смеха», как сообщает автор местной хроники. Популярная в тех местах поговорка гласила: «Если посмеяться над собакой, пойдет дождь» [Цюй, 1976, с. 521].
В Хунани в 6-й месяц зерно нового урожая прежде давали есть собакам, ибо в тех краях бытовало поверье о том, что «собака хвостом посеет пять видов зерна» [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 6, с. 30]. Отметим, что в 6-й месяц посевы особенно нуждались в дожде и обряды этого периода были тесно связаны с привлечением воды. Так, 6-е число месяца считалось днем рождения супруги дракона. Сычуаньцы в этот день чествовали местное водяное божество — Хозяина реки (Чуань чжу) и т. д.
Полнолуние 6-го месяца во многих районах Китая отмечалось как «середина года». Так, жители г. Сямынь в этот день, как и в 6-й день месяца, приносили в жертву богам и предкам круглое рисовое печенье [Groot de, 1886, с. 395]. На Тайване «середину года» праздновали в 1-й или 15-й день 6-го месяца. По этому случаю в каждом доме молили богов и предков о благоденствии в оставшуюся половину года. На жертвенном столике раскладывали по кругу столько штук рисового печенья, сколько было членов семьи. В центр клали печенье, символизировавшее главу семейства, или очищенное от скорлупы вареное яйцо, символизировавшее потомство. Снятие же скорлупы с яйца означало «изгнание» скверны. По окончании жертвоприношения каждый член семьи съедал одно печенье [У Интао, 1980, с. 17].
В некоторых местностях Китая в 6-м месяце справлялись и другие обряды, призванные нейтрализовать неблагоприятные последствия усиления темного начала. Так, в г. Тайчжоу (провинция Чжэцзян) старики ели куриный суп, что называлось «крайним инь подкрепить ян», ибо темное начало, согласно традиционной китайской космологии, достигнув предела развития, переходит в свою противоположность [Ху Пуань, 1923, ч. 1, цз. 3, с. 45]. В деревнях уезда Нинцзинь (провинция Хэбэй) в ночь на 19-й день 6-го месяца местные жители совершали обряд «встречи солнца». С вечера они устраивали молебен в деревенском храме, дожидаясь восхода дневного светила, и, если утро выдавалось ясным, это считалось хорошей приметой [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 1, с. 83].
Осенние обычаи и обряды
Осень в Китае, начинавшаяся по лунному календарю в 7-м месяце, обладала особыми, ни с чем не сравнимыми достоинствами. Она избавляла от зноя, бурь и докучливых насекомых летней поры и, главное, дарила людям урожай. Правда, она означала и неумолимое приближение зимнего умирания природы, но солнце в осенние месяцы все еще светило довольно ярко, почти повсюду согревая своими лучами новые посевы. Благодарность силам плодородия Земли и Неба, уверенность в изобилии жизни и сознание неотвратимости осеннего увядания создавали особую атмосферу осенних праздников, проникнутую элегически-умиротворенным настроением. Праздники осени также составляли особый сезонный цикл, о чем свидетельствует и наличие ряда общих черт в их обрядности: пускание по воде горящих лампадок, восхождение на высоты, ночные поклонения и гулянья, значительная роль, отводимая на празднествах женщинам и детям, и др.
В императорском дворце приход осени прежде было принято отмечать посадкой диандры. Склоненные ветви и уже опадавшие в начале осени листья этого дерева напоминали о поре осеннего увядания. В г. Ханчжоу еще в XVII в. мужчины и женщины в 1-й день 7-го месяца носили в волосах листья маллота — дикого грецкого ореха [Тянь Жучэн, 1972, с. 1273]. Возникновение этого обычая объясняется, вероятно, тем, что иероглиф, обозначавший маллот, графически являл собой сочетание знаков «дерево» и «осень». В том же Ханчжоу было принято в 1-й день 7-го месяца есть листья традиционного «счастливого» дерева — персика [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 4, с. 14]. Богатые пекинцы в первый день осени до отвала наедались мяса или пельменей, что называлось «нарастить осенний жир» [Ли Цзяжуй, 1936, с. 86]. Кое-где с наступлением осени связывались и особые табу. Так, в деревнях уезда Сюаньвэй (провинция Юньнань) в первый день осени строжайше запрещалось проходить мимо семейного поля или работать на нем. Бытовало поверье, что в противном случае поле не даст урожая. Грамотные люди в тех местах вешали на воротах дома заклинание, написанное на красной бумаге: «Сегодня начало осени, пусть сгинут сто болезней». Девочкам вешали на шею красный мешочек-талисман с благовониями [Ху Пуань, 1923, ч. 2, цз. 8, с. 18].
Первый осенний праздник отмечался в ночь на 7-й день 7-го месяца и был обычно известен как праздник Кануна седмицы (циси). Мифологическое обрамление праздника составляла легенда о двух небесных влюбленных — Ткачихе и Пастухе. Последние отождествлялись с двумя звездами северного неба — Вегой и Альтаиром. Осенью эти звезды, которые находятся по разные стороны Млечного Пути, сближаются в северной части небосклона, что для китайцев издавна символизировало «встречу» двух небесных влюбленных. Впрочем, легенда о Ткачихе и Пастухе возникла задолго до оформления Кануна седмицы. Ее герои упоминаются уже в древнейших памятниках китайской литературы, относящихся к началу I тысячелетия до н. э. В ее традиционном для императорского Китая виде — как объяснение обрядов Кануна седмицы — она сложилась к рубежу нашей эры. Впоследствии по ее мотивам были созданы популярные театральные пьесы.
Согласно древнейшим литературным обработкам этой легенды, вышедшим из рук представителей ученой элиты древнего Китая, Ткачиха была дочерью Небесного правителя, которая день и ночь усердно ткала «небесное покрывало» из обычной пряжи. Пожалев свою трудолюбивую дочь, царь Небес выдал ее замуж за Небесного пастуха, жившего на другом берегу Небесной реки (т. е. Млечного Пути). Однако, став мужем и женой, Ткачиха и Пастух забыли о своих обязанностях (в некоторых фольклорных вариантах легенды говорится о том, что Ткачиха и Пастух, вместо того чтобы надзирать, подобно всем небожителям, за людьми, «смотрели друг на друга и смеялись»). Разгневанный владыка небесного царства разлучил влюбленных и разрешил им видеться лишь раз в году — в ночь на 7-е число 7-го месяца.
В некоторых вариантах легенды годичная разлука Ткачихи и Пастуха объявляется результатом недоразумения, что косвенно снимает с Небесного правителя вину за страдания дочери, и тот оказывается не столь уж суровым отцом. В них говорится, что Небесный владыка разрешил влюбленной паре встречаться раз в семь дней, но сорока, которой было поручено передать этот приказ, все напутала и назвала датой свидания лишь один день в году — 7-й день 7-го месяца. Во всяком случае, именно сороки, как издавна верили в Китае, в ночь на 7-е число сооружали из своих хвостов мост через Небесную реку, по которому шел Пастух на свидание к своей возлюбленной. Считалось, что в Канун седмицы на земле не должно было остаться ни одной сороки, ибо все они улетели на небо воздвигать свой мост через Небесную реку — поверье, которое когда-то, возможно, имело отношение к осенним перелетам птиц. Впрочем, если в Канун седмицы выдавалась ненастная погода, Небесная река становилась слишком бурной, и Пастух не мог переправиться на другой берег. Дождь, выпадавший в эту ночь, считался слезами несчастных влюбленных, которые не могли соединиться [Groot de, 1886, с. 439].
В китайском фольклоре существует множество вариантов легенды о Ткачихе и Пастухе. Так, версия, распространенная в г. Чаочжоу (провинция Гуандун), изображает Ткачиху и Пастуха небожителями, которые, встретившись однажды в заоблачном мире, не стали скрывать свои чувства и, вместо того чтобы пройти мимо с опущенной головой, «улыбнулись друг другу в лицо». Разгневанный дерзким поведением юных богов, Небесный правитель низверг их на землю, где они родились двоюродным братом и сестрой по матери. Достигнув брачного возраста, они поженились, однако юноша тут же уехал торговать на чужбину. Жена стала упрашивать его отца вернуть ей мужа, и тот послал слугу сообщить юноше, что он может видеться с женой каждые семь дней. Однако слуга по нерасторопности назвал датой свидания единственный день в году — Канун седмицы. И даже впоследствии, когда Небесный владыка взял влюбленных обратно на Небо, Пастух, как почтительный сын, не посмел ослушаться приказа земного отца [Гуандун, 1972, с. 451].
Нередки также сюжеты о браке между небесной феей и земным юношей, причем в них присутствует мотив свободного любовного союза мужчины и женщины. Согласно распространенной версии, Пастух был младшим сыном в какой-то семье, после раздела отцовского имущества ему достался только старый буйвол. Однако буйвол тот был не простой, а волшебный, и однажды он заговорил с хозяином человеческим языком: «Недалеко отсюда есть озеро, подобное светлому зеркалу. Туда прилетают купаться семь небесных фей. Спрячься на берегу озера и, когда феи разденутся и войдут в воду, укради одежду одной из них. Тогда она станет твоей женой». Пастух так и сделал, и получил в жены небесную фею, известную под именем Седьмой сестры. Юноша и фея прожили счастливо три года, и у них родились два сына. На небесах тем временем минуло лишь три дня. Жена Небесного правителя хватилась пропавшей дочери и велела своим небесным воинам вернуть беглянку во дворец. Те немедленно исполнили ее приказ. Юноша, оставшись один, так сильно горевал, что волшебный буйвол сказал ему: «Я готов положить за тебя жизнь. Когда я умру, сохрани мои рога. Стоит тебе взять их в руки, как они окажутся тем, в чем ты нуждаешься». Когда буйвол издох, юноша взял в руки его